Роман о расщепленном сознании, или возвращение известной писательницы Р
О Дине Рубиной

Леонид Гомберг
Сайт Дины Рубиной
         Надо ли представлять читателям Дину Рубину? Не излишне ли? В России, во всяком случае, — рядом с Губерманом и Алексиным, — Рубина — самый издаваемый израильский автор, пишущий по-русски. На просторных стеллажах столичных книжных супермаркетов, на полках престижных салонов в полуподвалах Замоскворечья и даже на безалаберных развалах возле станций метро и рынков у кольцевой автодороги представлены не менее десятка ее новых книг. Их с жадностью глотают заправские интеллектуалы и потребители дешевого чтива, эстетствующие юнцы и вальяжные отцы семейств, университетские профессора и домашние хозяйки, футболисты, бандиты и депутаты законодательного собрания.
         Но, на всякий случай, скажу: еще в семидесятых, будучи ташкентской школьницей, она громко дебютировала в популярном в ту пору журнале «Юность»; затем последовали публикации в «Огоньке», «Новом мире», «Дружбе народов», «Континенте», наконец, книги и фильмы по ее сценариям. К концу «перестройки», когда очумевшая публика, казалось, навсегда отвернулась от «пророков в своем отечестве», Дина Рубина уехала в Израиль. Сегодня она — автор около трех десятков книг и лауреат нескольких престижных литературных премий; ее произведения переведены на полтора десятка языков.
         Новый всплеск читательского интереса к творчеству Дины Рубиной пришелся в России на начало 90-х; он связан с публикацией в одном из номеров «Нового мира» за 1993 год повести «Во вратах Твоих», написанной в Израиле, по горячим следам «великого переселения», известного в новейшей истории как Большая русская алия. Прозы такого уровня так называемые русскоязычные писатели Израиля до той поры в России не печатали: стало ясно, что талант Рубиной на «исторической родине» обрел второе дыхание, воспарил и далеко ушел за рамки симпатичного дарования, вскормленного популярным молодежным журналом.
         Казалось, это была подлинная «духовная революция», произошедшая не столько даже в творчестве, сколько в сознании, душе, личности одного отдельно взятого писателя. Вероятно, многие со мной не согласятся: но я полагаю, что «На Верхней Масловке» (вполне, кстати, добротная вещь) — это одна литература, а «Во вратах Твоих» — совершенно другая. И дело не в том, что «лучше», а что «хуже»: речь идет не о естественной эволюции, свойственной каждому нормальному писателю, а о появлении некоего иного литературного качества, иного творческого лица.
         Где же искать истоки такого художественного взрыва?
         В самом конце 80-х годов незадолго до отъезда в Израиль Дина Рубина пишет небольшой рассказ «Яблоки из сада Шлицбутера», повествующий о «подлинном случае» из жизни автора, произошедшем, надо думать, где-то в непроходимых дебрях «эпохи застоя», в Москве, в редакции еврейского журнала на идиш. В вязкой жаре последних весенних дней случайная встреча, провоцируя прихотливую память, возвращает героиню в дни ее детства и даже раньше — в военное лихолетье, в дни молодости ее родителей, к трагической судьбе ее тети Фриды, в которую «влюбился какой-то немецкий майор… Короче, перед тем, как повесить, ее гнали, обнаженную, десять километров по шоссе — прикладами в спину».
         Мимолетная встреча с пожилым еврейским литератором Гришей, некогда влюбленным в «бешеную Фридку» (с его ненавязчивой, но твердой философией: «Когда вы закопаете меня на Востряковском, езжайте возрождать нацию, будьте здоровы…»), этот почти никчемный разговор в редакции был, кажется, тем самым «моментом истины» в жизни писателя, который приходит однажды, часто, к сожалению, слишком поздно. Этот «пустяшный эпизод», связавший Рубину с прошлым своей семьи и своего народа, долгое время покоился в недрах памяти, но вдруг, спустя годы, под воздействием новой общественной реальности способствовал включению неких сокровенных пусковых механизмов сознания: круто переменил налаженную жизнь «стабильного писателя», вытряхнул из наезженной колеи, вынес на новую дорогу, неведомую и лихую, освоенную в конце концов, с таким невероятным трудом.
         Именно рассказ «Яблоки из сада Шлицбутера» видится сегодня предтечей творческого прорыва Рубиной, приведшего вскоре к созданию повести «Во вратах Твоих».
         Выпуск в свет такого произведения посреди московской литературной толкотни и мельтишни начала 90-х — шаг достаточно рискованный. Обратиться к замороченному «революционными переменами» читателю с серьезными общечеловеческими проблемами, заговорить с ним, как прежде, о предметах вечных, о пространстве безбрежном, о вещах нетривиальных и сокровенных — поступок мужественный и заслуживающий уважения. Вообще смелость и риск присущи книгам Рубиной, начисто лишенным обморочных признаков пресловутой «женской прозы». Ее ироничный, беспощадный в стремлении проникнуть за грань осязаемого сознания взгляд никогда не удовлетворяется внешним обзором и, словно щупальцами, исследует очевидное, открывая в нем доселе не узнанное. Так было и на этот раз.
         В повести все обнажено предельно: лишенная иммунитета душа распахнута настежь, вуаль горькой иронии не скрывает жалкой растерянности; тщетные потуги пристроиться к магистральной дороге, попасть в наезженную, но незнакомую колею чужой жизни вот-вот окончатся непреодолимой тоской обочины, ужасом глубокого и грязного кювета. «И вот тогда… меня потряс настоящий ужас такой разрывающей силы, что на секунду я физически ощутила, как рука некоего вселенского хирурга вынимает, вытаскивает, высвобождает мою парализованную бездонным ужасом душу из никчемного обмягшего тела…». Писатель пристально и пристрастно вглядывается в новые реалии, неожиданно открывшиеся ей в первые месяцы жизни в Израиле. Буквально физически чувствуешь, как она прорывается к какой-то неясной цели, разрывая в кровь душу. Понимаешь: она первопроходчик иной вселенной, этакий «прогрессор» из романов Стругацких.
         После новомирской последовало еще несколько публикаций в российской периодике, в том числе, и значительной повести «Камера наезжает» в журнале «Искусство кино». Журнал «Дружба народов» (№9-10, 1996) напечатал новый роман «Вот идет Мессия!..» и, наконец, в издательстве «Остожье» вышла книга с тем же названием.
         О своем романе Рубина как-то сказала, что «он не линеен, он достаточно партитурен, там много голосов и подголосков, даже главная героиня поделена надвое. Собственно, это роман о расщепленном сознании. Но не только об этом. Там много сюрпризов» («Литературная газета», №45, 6.XI.96).
         Особенно много этих самых сюрпризов ожидало именно российского читателя, несмотря на уже окрепшие контакты, лишь вкратце осведомленного о жизни своих бывших сограждан на «исторической родине» и не вкусившего собственноручно всех эмигрантских прелестей. Что до израильского читателя, к которому, надо думать, книга в большой мере и адресована, то ему вообще нелегко адекватно воспринимать прозу, относящуюся к нынешней эпохе, а не какому-нибудь там переселению Авраама в Ханаан. Это я знаю по себе. Чтобы войти в положение этого бедолаги-книгочея, представьте себе, что вы держите в руках книгу вашего приятеля, несколько лет прожившего с вами бок о бок и описывающего нравы и поступки людей, хорошо вам знакомых, обитателей близлежащих улиц и соседних квартир, где вы и сами бывали, может быть, не один десяток раз. И вот вместо того, чтобы со всей серьезностью следить за перипетиями сюжета и наслаждаться «художественными особенностями», вы чешете затылок и удивляетесь: «Ба, да это же Миша, а это Наташа, только Дина почему-то пишет, что Марик светлоглазый, а на самом деле, он черноволосый…» И переступить через «эффект присутствия» очень трудно.
         Израиль — маленькая страна. Мир, доступный проникновению каждого автора, особенно, русскоязычного, еще меньше. Поэтому-то лица в романе Дины Рубиной легко узнаваемы, все эти газетные редакции, «духовные центры», и даже частные квартиры хожены-перехожены…
         Благодарный российский читатель настоящее спасения для «израильского литературного русскоязычья». Красочные описания Тель-Авива, Иерусалима, еврейских поселений на контролируемых территориях — подлинная экзотика в Москве или Питере. Особенно, если наблюдения автора точны, детали схвачены верно, выводы оригинальны и дают богатый простор воображению… «Тель-Авив отличался от Иерусалима куда больше, чем может отличаться просто приморский пальмовый город от хвойного города на горах. Здесь по-другому текло время, иначе двигались люди. Они иначе одевались — будто невидимое око, что вечно держит стражу над Иерусалимом, здесь опускало веко и засыпало, позволяя обитателям побережья жить так, как в Иерусалиме жить просто непозволительно. Оно, до времени, спускало им многое, чего бы не спустило жителю Святого города, вынужденного дышать разреженным воздухом над крутыми холмами».
         Фабула романа представляет собой две замкнутые изогнутые линии, отражающие челночные перемещения героини из поселения Неве-Эфраим, где она живет, через Иерусалим, где она пересаживается, в Тель-Авив, где она работает в газете «Полдень», а также вялое топтание другой героини, «известной писательницы N», вокруг иерусалимской «шхуны» в поисках интриги нового литературного опуса. Так что же это: две особи женского пола, каждая по-своему реагирующая на окружающие раздражители? автор романа и его героиня? или вообще один и тот же человек, развалившийся надвое в своей новой эмигрантской ипостаси?
         Сюжет в романе отсутствует… «Нелинейность» и «партитурность», по Рубиной, — результат пресловутого расщепленного сознания. Но само это «расщепленное сознание» не следствие ли распавшейся жизни, краха привычных устоев и ценностей, к которым новоиспеченные израильтяне привыкли с самого детства? На первый взгляд все вообще выглядит как хаос… Субъективно это и есть хаос: именно в таком непрезентабельном виде «историческая родина» представляется «свежим» репатриантам. Но, по правде говоря, даже в самые первые, самые тяжкие и самые тревожные месяцы умом-то все равно понимаешь, что никакого хаоса вокруг нет: исправно ходит городской транспорт, обильно торгуют магазины, нудно функционируют учреждения, шумно заседает Кнессет, стойко несут службу солдаты.
         Так какая же сила не позволяет рассыпаться всему этому оглушительному и ослепительному мельтешению природных ландшафтов, витрин, людей, техники? Ответ найти непросто, и Рубина предлагает свой вариант: всеобщее ожидание Мессии, вообще, чего-то сверхъестественного… На чудо надеется каждый: кто-то явно, шумно, даже демонстративно, другие скрытно, под личиной приколов, шуток, циничных выходок. Но ждут — все! Ибо, очевидно, только чудо может восстановить гармонию. Ожидание Мессии (на иврите — Мошиаха) — это, по сути дела, ожидание конца: конца нынешней мороки и рождения иной, запредельной, реальности.
         «Ожидание конца» в романе Дины Рубиной подменяет сюжетную интригу, ибо развязка предсказана заранее: в нужный момент шальная (или даже, черт побери, прицельная) пуля пробьет лебединую шею женщины со странным мужским именем Зяма. И читатель не чувствует себя обманутым: в скорбном финале романа сама гибель героини выглядит очередным свидетельством окружающего хаоса. Ничто здесь не напоминает привычного, логически выстроенного хода вещей: израильский солдат стреляет в еврейскую поселенку, фактически заслонившую собой арабскую террористку…
         Случайность? Нонсенс? Нелепое противоречие?
         Но мы видим, что и нелепость, и случайность, и противоречивость всего лишь норма в первозданном хаосе «расщепленного сознания», расквартировавшегося на Обетованной земле посреди привычных (прибывших вместе с нами извне) пьянки, жлобства, трепа и мордобоя. Этот вот, с позволения сказать, синтез очень точно определяет существо проблемы, и жанр карнавального действа, предложенный писателем, не должен вводить читателя в заблуждение.
         Мы видим, конечно, что где-то неподалеку от «олимовской шхуны», совсем рядом, течет другая жизнь, без истерики и надрыва… Там столетиями пасут коз изменчивые арабские пастухи… Там поселенка Сара ежедневно «в любую погоду и при любом самочувствии» с вечера печет булочки, а ее муж Хаим по утрам раздает их солдатам. («Это наши дети, наши мальчики. Они охраняют тебя, меня…») Впрочем, это уже иная реальность — близкая, но за гранью.
         И все же чудо свершилось: «большая русская алия» стала фактом истории. «Как бы то ни было, — пишет Дина Рубина, — все это обрушилось на небольшой, но крепкий клочок земли, грохнулось об него с неимоверным шумом и треском; кто расшибся вдребезги, кого — рикошетом — забросили за океан. Большинство же было таких, кто, почесывая ушибы и синяки, похныкал, потоптался, расселся потихоньку, огляделся,.. да и зажил себе, курилка…» Книги Рубиной 90-х годов — лучшее подтверждение этих слов, поскольку вышли они из самых недр этого «вавилонского столпотворения», зафиксировав состоявшийся факт. Ключевое событие еврейской истории последнего десятилетия второго тысячелетия новой эры.
         Учитывая трудности первых лет жизни после переезда в Израиль, (а Дина Рубина вместе с семьей репатриировалась в 90-м году), создание такого многослойного и многоцветного произведения выглядит почти подвигом. И это не просто красивые слова: преодолеть болевой шок переселения и не увязнуть в топком болоте эмигрантской бытовухи, воспарив в большом творчестве — удел, увы, немногих.
         После выхода в свет романа «Вот идет Мессия!..» прошло около семи лет. За эти годы написаны и опубликованы роман «Последний кабан из лесов Понтеведра», повесть «Высокая вода венецианцев», десятки очерков, эссе, монологов, какие-то особенно пронзительные, шокирующие своей изощренной простотой рассказы о похороненной любви… Но именно «Вот идет Мессия!..» стал для российских читателей первым настоящим израильским романом, написанным по-русски, а это значит, что творчество Дины Рубиной — теперь не только феномен русской литературы, но еще и часть многоязыкой литературы Израиля.






Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service