Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  
«Файтклаб» в дырке от бублика
Крусанов П. Мертвый язык. СПб.: Амфора, 2009. – 320 с.

09.01.2010
Рабкор.ру, 6.11.2009
        Очень своевременная книга.
        У нашего мира истек срок годности, и четверо людей, два умных молодых человека и две симпатичных и тоже умных девушки, две пары, решаются на бегство из старого мира в мир новый, новый Эдем. Впрочем, ум тут не главное, главное – всепоглощающее, метафизическое даже чувство непригодности просроченного «бублимира» (реальность иллюзий, дырка от бублика, аллюзия на Пелевина, а заодно автоаллюзия на предыдущий роман «Американская дырка») для полноценной жизни. Хотя в начале всей это цепи – конечно, Маяковский с его бессмертным: «Кому бублик, а кому дырка от бублика, вот что такое демократическая республика!».
        Крусанов вновь следует еще дальше за пожеланием автору феерического «Укуса ангела» неизвестного читателя или критика – «Такому бы писателю, таким языком писать бы не об условном пространстве, а о насущной современности!», и теперь, концептуально отталкиваясь от трактата Ги Дебора «Общество зрелища», выстраивает сюжет, весьма напоминающий многое из деятельности Ситуационистского Интернационала, радикальной организации марксистско-анархистского толка, взорвавшей Запад 60-х идеей культурной революции. Спустя почти полвека Дебор, идеолог СИ, только упрочивает свою репутацию провидца, становится, насколько это возможно для философа, общеизвестным, актуальным – потому, что тотальным становится «общество зрелища». «Зловонная яма бублимира, прикрытая наведенной картинкой, как дерьмо – газетой, бродила и пускала пузыри, наполняя пространство обонятельными галлюцинациями и фантомными миазмами», – цитата взята из самого конца крусановской книги, когда героям не удалось даже путешествие (бегство, дауншифтинг) в глубинку, к природе – «к корням», «в народ» (как говорили раньше, теперь уже можно брать в кавычки!); остается только бегство в зазеркалье.
        Но сначала, в первой половине романа, создается боевой отряд для борьбы с «обществом спектакля» – «реальный театр», где актеры не играют, не притворяются, а проживают свои роли. И здесь можно найти соотношения не только с практикой ситуационистов и не с каким-то там романом про «Макдоналдс», из которого Крусанов якобы что-то слямзил, а с вещами куда более известными: «Бойцовский клубом» Паланика и его экранизацией и легальным фильмом классика трэш-синематографа «Безумный Сесил Б.». Кинокартины великолепны прежде всего тем, что хотя бы во время просмотра, оказавшись в экранном времени, ты отождествляешь себя с персонажами, ведешь бескомпромиссную революционную борьбу с миром обыденности и масскульта. Иллюзия – да, но ведь многое начинается именно с иллюзий… Уместно напомнить, что основой для фильма о безумном режиссере, снимающем реальное кино, послужила реальная история Патти Хёрст, актрисы, дочки медиамагната, похищенной левой террористической группировкой А.С.О., в результате чего она отреклась от судьбы Пэрис Хилтон, «от родителей и всего буржуазного мира», и сама стала грабить банки, чтоб помочь нуждающимся, а после второго названного фильма даже в России стали создаваться подпольные файтклабы. Поэтому Крусанова надо не упрекать, а благодарить, что такой контркультурный боевик создал на русской почве, на русском языке – который у него, безусловно, живее всех живых – именно он.
        Как и его герои, весь свой писательский талант и остроумие автор бросает на борьбу с «Матрицей». Одного главного героя зовут Тарарам (инфернальный отзвук романа «Бом-бом», а если прочитать наоборот, то почти Марат, ну и конечно «Хелтер-Скелтер» безумных 60-х), другого Егор – словно имя-псевдоним Игоря Летова. Всем мешают жить м…звоны – доброхоты (термины очень точные, особенно если поставить их рядом!), знающие, как жить и учащие оному других. Тошнотворная идеология капитализма уже не только не обсуждается, но и не называется – она априорна, присуща каждому имманентно, если ты оступился, тебя с самыми добрыми побуждениями поправят, остановился – подгонят, упал – затопчут. А суть ее весьма проста: за что уплочено, то и хорошо, как говорится, Таков Весь Закон. «Лето во всем своем великолепии пока еще приходит к нам даром, а чуть рванет наука, и привет – лето начнут нам продавать»!
        Однако актер реального театра, как того и требуют текст пьесы и правила нового искусства, умирает на сцене 20 лет от роду. Это герой, но не главный, а само событие, сам факт подлинной эмпатии открывает дверь в иномирье, которую персонажи (и автор!) громко, но довольно двусмысленно называют «душ Ставрогина». Такой алхимический предмет или топос, исполняющий желания – лампа Аладдина! – имеет явно положительный характер, несмотря на то что возникает он в черной комнате музея Достоевского, которая именуется в тексте «гробиком» и пресловутой банькой, а Николай Всеволодович, как известно – самый отрицательный персонаж русского классика, главный бес, повесившийся, как Иуда. Еще приходят на ум тоже небезызвестные зона Сталкера и «Голубое сало» – и в таком контексте удачность экспериментов-трипов крусановских персонажей можно оправдать лишь тем, что все они как на подбор положительно прекрасные люди, и тут уже надо бы вспоминать другой роман Достоевского, идеальному герою которого тоже не нашлось места в зарождающемся «бублимире» века XIX.
        Вообще, конечно, очевидно, что на протяжении всего текста Крусанов ведет интертекстуальный диалог с именно этим автором. Только все становится с ног на голову; интересно, осознает ли это сам Крусанов? Так, из пушкинского эпиграфа к роману «Бесы» ясно, что те, кто «кружит», сбивает с пути, «зовет Русь к топору», это и есть бесы, а не образец для подражания. Кроме того, в «Бесах» есть так называемый растворенный в тексте эпиграф: «Ангелу Лаодикийской церкви скажи: Если ты не холоден и не горяч, то изблюю тебя из уст своих», – это как раз выражение трагедии Ставрогина, обладателя мертвого языка, носителя онтологической бездны, которую все мелкие бесы принимают за мессианскую идею спасения. И уж коли начали, то до кучи можно высказать предположение о генезисе термина «душ Ставрогина»: в «Лолите» Гумберт в каком-то мотеле встает под неисправный душ, который «отличался совсем не лаодикийской склонностью», – в этом можно усмотреть скрытую отсылку к персонажу Достоевского, с которым, как известно, Набоков тоже вел интертекстуальный диалог, если не сказать войну.
        Автор «Мертвого языка» получил массу упреков критиков, в том, что его творение и не роман вовсе, а закамуфлированный манифест, проповедь. Дескать, Павел Васильевич не интересуется уже художественной прозой и примеряет на себя роль Николая Гавриловича. Сюжета якобы почти никакого, и всё рассыпается. Создается впечатление, что многие рецензенты просто не дочитали книгу до конца. Да и что плохого в том, что «нам предлагают не конструкт ума, а руководство к действию – книгу, которая должна прочитавшего ее перепахать»? Если он, как большинство современников, использует элементы sci-fi, то это в порядке вещей, а если проповеди – то это фи, идеологическая диверсия, «искейп-роман». Но ведь роман же! Романы бывают разные, каждый большой художник развивает, пересоздает жанр. Самое провиденциальное и загадочное творение Достоевского (те же, те же «Бесы»!) долгое время именовали не иначе, как роман-памфлет, да и вообще постоянно упрекали писателя, что все его романы нероманные, диалоги идей, и в каждом диалоге «рожа сочинителя видна»! Гоголь вот тоже насколько был художественный товарищ, а возьми после всех своих свершений да напиши «Выбранные места…» – что поделаешь, зрелость требует идей, изменяющих мир, а не только зрелищ.
        Крусанов мастерски выполнил свою миссию: поведал миру о его состоянии на данный момент, попытался дать ответ на вопрос «Что делать?» (жить полной жизнью, бороться с обществом потребления и спектакля, создавать файтклабы и фаланстеры), но сам он, увы, говорит о мире как о давно прошедшем, умершем, от которого остался только его (мира и/или писателя) текст на мертвом, никому не понятном и не нужном языке. Остается надеяться, что это не только авторская позиция, но и его уловка, скрадывающая высокий пафос (чтобы не прослыть доброхотом!), и что гений и авторитет писателя заставит читателя совершить алхимическое преображение мертвых букв в живой глагол.


  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service