Передо мной сидит человек – усталый мягкий взгляд, борода с проседью, приятный негромкий голос, видавший виды плащик. А я держу в руках его книгу – новенькая, с красивой суперобложкой, отличная бумага. Какие они внешне разные – автор и его книга. Близко лишь содержание, а насколько, Бог весть... Перерастет он эту книгу годами позже или нет? Автор – поэт Юрий Кабанков. Книга – «Камни преткновенные» (изд-во «Уссури», изд-во «Лавка языков»).
«...Пока ты прицениваешься к миру – он уже оценил тебя в 36,6 градусов Цельсия. Ты, конечно, мог бы набить себе цену и повыше, но знаешь, говорят, если ртутный столбик не остановить вовремя... Белок имеет свойство необратимо свертываться – что-то вроде космической яичницы... И ты никогда не узнаешь, почему в мезозое исчезли динозавры.» (Из стихов Юрия Кабанкова 1977 года)
Ю.К.: Это первая моя книга во Владивостоке. До этого у меня были изданы две книги в Москве в 86-87 годах... Еще была книга переводов с белорусского, я переводил очень хорошего поэта Леонида Дранько-Майсюка. Потом две книги у меня «лопнули» в издательстве «Советский писатель» – это был девяностый год, тогда был очередной кризис, кажется, с бумагой. Потом еще была попытка издаться, когда я жил в деревне в Тульской области, даже был договор, и я даже деньги получил за эту книгу, а она не вышла...
А этот сборник появился на свет благодаря Максу Немцову (главный редактор издательства «Лавка языков»). Я до этого 4 года жил в Вострецово – это деревня в Красноармейском районе. И однажды приезжаю во Владивосток, и Макс мне говорит: «Что ты там сидишь в своей картошке? Давай, сделай книгу». Я говорю: «Макс, кому это надо?» А он мне: «Время покажет». Он сам все набрал на компьютере, свои личные деньги вложил, обложку сделала его жена Светлана.
С.Ф.: Что означает название книги? Это что-то библейское?
Ю.К.: «Камни преткновенные» это центральная вещь, которая раньше нигде не публиковалась. В XVI веке был или не был такой монах – Епифаний Пустынник, который засомневался в существовании Бога. И он ропщет на Бога, понимаете, и на мир.
С.Ф.: Вы всегда были верующим человеком?
Ю.К: Нет, что вы. До 89 года я не задумывался об этом. И очень хорошо помню: внезапно умер замечательный художник, Юрий Селиверстов. Я был на его отпевании, и мне так странно было смотреть, как люди крестятся, целуют иконы. Я смотрел на них, как чужой, но в этот момент что-то повернулось в душе. А потом, я тогда уже «Епифания» писал, моя дальняя родственница из Запорожья, старушка, подарила мне икону Казанской Божьей Матери, хотя сама была совершеннейшая атеистка, из тех, что строили Магнитку. А день явления этой иконы приходится на день моего рождения – 21 июля. И я это тоже воспринял как знак свыше. А крестила меня еще бабушка, когда мне было пять лет.
А сейчас я скажу даже больше: лекции, что я читаю в институте усовершенствования учителей «Религиозный аспект русской литературы» – это опосредованное проповедование. Когда я поверил сам, я убедился, что русская литература вся построена на этом. Не на эстетике христианской, а именно на вере.
С.Ф.: Вы учились в Литературном институте в Москве. Сразу знали, что станете профессиональным поэтом?
Ю.К.: Я в шесть лет уже написал свой первый роман, а вот, что стихи буду писать, тогда еще не знал... В 75 году начал учиться в ДВГУ, но потом рано обзавелся семьей, ребенок родился, трудно было очень, и университет я бросил... А через два года получил приглашение на собеседование в Литинститут.
С.Ф.: И поступили без проблем?
Ю.К.: Не совсем так. Там же надо было отослать работы и ждать приглашения. Первый год набирал курс то ли Лев Ошанин, то ли Долматовский. Так вот, у него мои работы не прошли. А следующий курс набирал критик Михайлов, который счел нужным меня пригласить. Потом меня не допускали к экзаменам – я отчего-то в анкете числился некомсомольцем, хотя «вступил» еще в тринадцать лет. Пришлось «вступать» второй раз.
Вы понимаете, ведь сам по себе Литературный институт ничего не дает, если ты не захочешь ничего взять. То есть там, как и везде: есть куча болванов и некоторое количество талантливых людей. А самое главное – это аура – тот круг общения, который необходим человеку, чтобы стать поэтом.
С.Ф.: А вас как православного христианина не страшит текущая экспансия мусульманства?
Ю.К.: Да. Якобы вялотекущая. Пугает, естественно. Тем более, что я убежден, что Коран – это, собственно, плагиат – простой перевод Библии и приспособление ее к местным обычаям. А мусульманство – это не религия вообще, а чистая политика.
С.Ф.: А мне кажется, что все попы одинаково врут... А вы им еще и исповедуетесь. У вас никогда не было желания уйти в монастырь, например?
Ю.К. : Я понимаю, что это трудно – заставить себя пойти в церковь на исповедь. Я сам уже три месяца не был. И ты можешь думать: «Батюшка.. да что он там может понимать? А вот я – умный интеллигентный человек...» Но он рукоположен, он просто посредник. А я исповедуюсь перед Богом.
Когда я писал «Епифания» – было ощущение, что мне необходимо уйти в монастырь. Я как будто воплотился в этого Епифания с его проблемами, сомнениями и смятением. И сейчас, если бы жизнь меня не держала за фалды, я уже готов бы был уйти и жить в монастыре. Но скоро этого не случится, потому что младшей дочке Софии – шесть лет (старшей – 24, средней – 14. – Прим.корр.). Но я говорю: «Слава Богу за все». За хорошее и за плохое. Мы ведь не знаем, что такое плохо, потому что наша земная жизнь – это такой тигель, где мы перемалываемся, чтобы стать лучше там – в другом мире.
|
