Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  
Долг счастья
О книге Леонида Костюкова «Просьба освободить вагоны»

09.04.2008
Анастасия Ермакова
Знамя
2005, №10
Леонид Костюков. Просьба освободить вагоны: Повести и рассказы. — М.: Новое литературное обозрение, 2004.


        Помните идолов Фрэнсиса Бэкона? Идолы рода, пещеры, площади и театра одолевают человека потому, что в повседневной жизни он склонен пользоваться общепринятыми нормами и понятиями. В сознании людей чаще всего преобладают устойчивые штампы, в рамках которых осмысливается окружающее. Если перевести эту мысль на художественный язык книги Леонида Костюкова, куда вошли рассказы «Одиннадцать историй о любви и смерти», повесть «Первый московский маршрут» и несколько эссе «Поговорим еще немного…», то бэконовские идолы трансформируются здесь в идолов смерти и идолов счастья. Это штампы, мешающие существовать, не подчиняясь «типовой инструкции», их надо преодолевать, чтобы выходить за границы мира, который «зарастает собой так регулярно и быстро, что становится тошно». И это не просто тематические константы, а некие болевые пороги — однако парадокс заключается в том, что, преодолев их, герои не ощущают себя ни более живыми, ни более счастливыми.
        Герой рассказа «Дачная история» бунтует против непоправимости смерти. Ему удается продолжать жить той же жизнью, что и до смерти, причем никто, кроме жены, не замечает рядом с собой мертвого человека. Идол смерти преодолен, но ничего не меняется.
        В фантастической повести-антиутопии, где действие происходит в двадцать втором веке, смерть наступает не по причине старения, а из-за нарастающей усталости, то есть неоспоримого факта человеческой смертности не существует — можно существовать сколько угодно. Но люди все-таки умирают.
        С идолами счастья вообще неизвестно как бороться, а главное, надо ли? Герой одного из самых лучших, на мой взгляд, рассказов — «О счастливой любви» — опровергает расхожее представление о счастье как о несомненном благе; достигнув его, человек не знает, что с ним делать: «Я до конца исполню свой долг, в том числе — долг счастья, самый глубокий из предписанных человеку. Я постараюсь просидеть с внуком столько времени, сколько понадобится, и отвести его во все секции и кружки. Я люблю Ольгу (и Ирину, и мать), но иногда не могу отогнать дурацкую мысль: неужели нельзя было вообще обойтись без меня?». Беззаботное курортное существование, встреча с красивой женщиной (Ольгой), банальная романтика южной ночи (здесь полемическая параллель с «Дамой с собачкой») — и где-то внутри уже назревает протест против всего этого, против любой устроенности, определенности, заданности. Выход на уровне содержания автором предлагается только один: разночтение реальности в силу ее условности, текучесть миросозерцания, постоянная смена угла зрения и точки видения — об этом, собственно, повесть «Первый московский маршрут». Тогда появляется возможность отнестись к миру как к притягательному парадоксу, уютному абсурду, где никакого порядка нет и устанавливать его совсем ни к чему. Такому взгляду соответствует упругая ироничная интонация, настой мудрости и ребячества, родственная довлатовской улыбка перед лицом абсурда. Однако в повести, на мой взгляд, концентрация хаоса чересчур велика, и лес, по сюжету захвативший город, так что уже практически невозможно добраться из одного района Москвы в другой, пророс даже сквозь строки, и безымянные люди-марионетки, научившиеся жить без еды, выглядят на фоне такого пейзажа довольно беспомощно.
        Леонид Костюков постоянно работает с формой, в каждом его произведении идет обновление и на словесном, и на сюжетно-композиционном уровнях. Вот пример ироничного обыгрывания словесных штампов: «…в глазах возникла чрезмерная глубина, навскидку — три-четыре метра» или «он взял мой телефон — и мы разъехались в разные стороны на приличной суммарной скорости, как персонажи учебника физики». Для создания образов и передачи атмосферы используются зримые и точные сравнения. «Жеманные щипцы» ничуть не уступают «разочарованному лорнету», а, скажем, печальный процесс облысения вряд ли можно описать более изящно: «шевелюра, сохраняя организованный порядок, без паники отступила к затылку». В одной фразе — весь характер кота: «Явился кот с улицы, наорал на меня, склочно поел рыбы и ушел обратно». Замечательно передано и ощущение жары: «мысли и желания сворачивались на солнце, как молоко», «кровь в голове угрюмо плескалась, как кипяток в чайнике», состояние безволия и расслабленности: «вялые мысли плавали во мне, как рыбы в аквариуме».
        Любопытны ритмические и сюжетно-композиционные эксперименты. Например, небольшой рассказ «Командировка» весь написан четырехстопным анапестом с перекрестной рифмовкой, однако деления на строки нет, поэтому мы вправе отнести данное произведение к прозе. Грань между прозой и поэзией становится совсем прозрачной, поэтическое сгущение смысла дополняется прозаической обстоятельностью и детальностью повествования; сюжет движется ритмом, повторяющим стук колес поезда, в котором едет герой; рифма будто подводит повествование к трагическому финалу (один из попутчиков умирает); ритмически четкие, выверенные строки подчеркивают аритмичность и алогичность происходящего.
        Проза Костюкова относится к той традиции, где мир рассматривается через лупу, мельчайшие подробности жизни приобретают неестественную значимость и таким образом достигаются определенные художественные цели. В рассказе «К вопросу о назначении щек» авторский взгляд намеренно переключается с важного на неважное. Тяжело переживаемое одиночество героя отходит на задний план и становится фоном для абсурдного в своей упорности поиска мелькнувшей в молодости женщины с упругими щеками, в результате чего фон приобретает более рельефную фактуру и пронзительный трагический обертон. Женщина с упругими щеками не миф, она появляется в квартире героя и на один вечер спасает его от одиночества.
         «Друг мой Шерлок» и «Робинзон и Четверг» — рассказы, где известные персонажи действуют в иных сюжетно-временных и мировоззренческих ситуациях. Дедуктивный метод и аналитический ум Шерлока Холмса оказывается бессильным в момент столкновения со сверхъестественным, разумные аргументы ничего не способны объяснить в иррациональном, там, где можно положиться только на интуицию и веру. В рассказе «Робинзон и Четверг» ситуация кораблекрушения из героической превращается в обыденную, происходящую, по сути, в каждый момент существования; заброс на необитаемый остров оборачивается экзистенциальной заброшенностью, азарт путешественника сменяется острой метафизической тоской; герой не может покинуть свой необитаемый остров не потому, что нет корабля, а потому, что нет внутреннего импульса к изменению ситуации одиночества.
        Отдельно хочется сказать о довольно большом рассказе «Верховский и сын», где в особом ракурсе рассматривается тема отцов и детей. С начала двадцатого века до Второй мировой войны исторический сумбур перерастает в онтологичесую проблему: «…У детей исчезали отцы». В мире, где у детей нет отцов, неизбежны войны и бедствия. Мечта об отце становится в каком-то смысле мечтой о гармоничном строении мироздания.
        Отстраненность наблюдателя и вместе с тем любовно-цепкое видение подробностей, сочетание иронии с непатетичной печалью, творческий метод, направленный не на узнавание действительности, а на постоянное открытие ее заново, проникновение в ее скрытые механизмы, редкий комический дар, вполне раскрывшийся в романе «Великая страна», — вот, наверное, стилистические особенности письма Леонида Костюкова.
        Юмор для автора — это естественное дыхание текста, свойство зрения, а не набор приемов для выжимания у читателя улыбки. Таким зрением обладал Чехов, из современников — Довлатов. Такое зрение нельзя приобрести, как-то выработать, оно дано изначально как способ индивидуального освоения и приручения мира. Трагические парадоксы бытия будто заражаются авторской веселостью, энергия раздражения незаметно переходит в энергию преображения и делает реальность пригодной и даже желанной для существования, обезоруживает хаос, преодолевает абсурд теплотой понимания. Рассказать смешно о смешном могут многие, но Леониду Костюкову удается рассказать смешно о совершенно несмешном, и более того — о незаметном: «Отечество выделило мне энную сумму на билет, но на вокзале я попал в финансовые ножницы: в окошечке справа билет стоил вдвое дешевле задуманного числа, а справа — вдвое дороже. Различие цен мотивировалось туманной повышенной комфортностью дорогих поездов. Средний класс драматически отсутствовал.
        Недолго думая, я примкнул к низам. За несколько минут ожидания припомнил кое-что об отечественной повышенной комфортности.
        Давным-давно, на заре эпохи кооперации, на Кропоткинской улице в Москве открылось первое частное кафе. И вот один инженер накопил денег и привел туда семью. В меню он обнаружил поросенка в двух модификациях: просто поросенок и поросенок с объявлением, на червонец дороже. Инженер из любопытства заказал поросенка с объявлением. Что ж, через положенный срок в кафе потушили свет, зажгли свечу над подносом и официант голосом Левитана произнес: «Поросенок» .
        Быть может, там, в других поездах, проводник объявлял: чай, или белье, или, того хуже, среди ночи: Бологое. Мне легче было представить себе, что контраст достигается за счет понижения комфортности в дешевых поездах: отравленный чай, малярийное белье…» Это отрывок из эссе «Санкт-Петербург и ленинградцы. Записки командировочного».
        Мотив дороги сквозной в книге. Возможно, такое движущееся видение — самый приемлемый для творческого человека (надо заметить, герои-рассказчики почти всех произведений Леонида Костюкова максимально приближены к автору) способ обновления реалий жизни, способ созерцательного передвижения по собственной судьбе.
        Последний раздел книги «Поговорим еще немного…» состоит из четырех эссе. В зеркале, разбившемся на множество осколков-фрагментов, отражается мучительное и драгоценное прошлое и настоящее России, судьбы эмигрантов (Георгий Иванов, Ирина Одоевцева) и участь тех, кто остался (Ахматова, Мандельштам) — эссе «Расщепление атома». Расщепление атома превращается в нескончаемый исторический процесс: «Человеческая жизнь вмещает в себя одну трагедию целиком. Мы — отсюда — помимо трагедии отечества и трагедии изгнания — видим третью, которую можно назвать трагедией расщепления, и переживаем ее, может быть, острее, чем они». «Встреча на набережной» — это размышление о различии таланта и вдохновения. Вдохновение, по мнению автора, как сила летучая и непредсказуемая, спасает поэта от профессионализма, от того, чтобы превратиться в добросовестного ремесленника, ведь поэзия всегда должна оставаться в какой-то степени «невозможной». Нарочито сухо и жестко написано эссе «О Михаиле Новикове». Скупые штрихи, умелая экономия художественных средств — и вот он, портрет человека, портрет судьбы.
        В книге собраны разнородные тексты, созданные за десятилетний период, размещены они не в хронологическом порядке, а в соответствии с авторским представлением о целостности. Так или иначе — книга как единая художественная вселенная состоялась, и, несмотря на то, что «Время устроено так, что ничего нельзя вернуть. Пространство устроено так, что никуда нельзя вернуться» — эти невозвратные время и пространство в текстах Леонида Костюкова существуют. Время и пространство, где каждый исполняет свой «долг счастья».


  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service