Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
  следующая публикация  .  Асар Эппель  .  предыдущая публикация  
«Перевод - многообразное свидание с непредсказуемыми роскошествами»
Интервью с Асаром Эппелем

08.08.2008
Русский Журнал, 19 марта 2003 г.
Досье: Асар Эппель
        Асар Эппель: Позвольте сперва обратиться к невероятному свидетельству Александра Михайловича Ревича, который в беседе с вами сообщил ошеломившие меня сведения.
        Цитирую: «Для того чтобы выбрать наиболее подходящий синоним, у переводчика должен быть огромный словарный запас. Когда-то Асар Эппель мне сказал: «По-русски трудно писать, почти нет синонимов. У слова «дурак» синоним «болван» - и все». В тот же день дома, минут за 40, я выписал больше 100 синонимов слова «дурак», при этом много было ненормативных».
        Поскольку подобной ахинеи насчет трудностей писания на русском языке и незнания синонимов слова «дурак» я не мог сказать даже под пистолетом, ибо чем дольше живу и работаю, тем все больше потрясают меня безграничные ресурсы нашей замечательной речи, я на ближайшем собрании в присутствии многих коллег спросил Александра Михайловича, где и когда я такое ему поведал. Чрезвычайно почему-то развеселившись, он сообщил, что лично от меня ничего подобного не слышал, но что-то в этом роде ему сообщил обо мне литератор В.
        Дальше Александр Михайлович свои синонимы даже перечисляет:
         «Вы сами вспомнили эти слова или воспользовались словарями?» - спрашиваете вы его. Александр Михайлович: «Сам вспомнил. Вот эти синонимы: дурак, дуролом, дурила, дурында, дуралей, дурачина, дурище, дуб, дубина (стоеросовая), дебил, долдон, балбес, дуболом, болван, балда, безмозглый, бестолочь, бревно, глупец, глупыш, губошлеп, баран, ишак, осел, кретин, лоб, лох, лапоть, недоумок, недоносок, олух, олигофрен, оболтус, обалдуй, остолоп, пустельга, простофиля и т.д. Для стиха - это сопряжено с рифмой - синонимы особенно нужны».
        Чистая правда. «Для стиха» синонимы нужны позарез, так что мы с вами, а также читатели нашей беседы все-все слова, которые на дому за сорок минут записал без словаря, но почти в алфавитном порядке А.М., конечно, знаем тоже. Мне же остается похвастаться, что сколько бы Александр Михайлович синонимов слова «дурак» ни навспоминал, я всегда буду знать на один (нормативный!) больше.
        Елена Калашникова: На какой же?
        А.Э.: Это уж пусть Ревич ломает голову.
        Е.К.: Вам случалось слышать, как человеку публично приписывают чужие слова? И - безотносительно к упомянутому казусу - много ли, скажем так, «неуживчивости» в переводческой среде?
        А.Э.: Насчет приписывания слов - бывает. А насчет неуживчивости... Вообще-то, не думаю, что злонравия среди переводчиков больше, чем, скажем, в среде театральной. Театральный коллектив существует реально, каждый день, а литераторы окукливаются в своих обиталищах, на дачах, хуторах. Естественно, у каждого есть личное мнение о коллегах, но, как правило, высказывать его никто не торопится - в нем ведь автоматически заложено творческое несхождение, несогласие, изначальная предубежденность. Мы же до сих пор никак не привыкнем к нелестным отзывам Толстого о Шекспире.
        Е.К.: Почему у меня возник этот вопрос - говорят, среди переводчиков более высокие отношения по сравнению с другими творческими средами.
        А.Э.: И проблема неакадемично сформулирована, и выводы из нее скособочены. Если я - писатель-прозаик - написал, допустим, произведение «Мир под луной», а мой коллега «Жизнь в лесах», что мне чваниться перед ним - мы же написали разные вещи! Конечно, я могу сказать: «Пишет скверно, не знает синонимов...» А вот если работа подписана переводчиком, он, разумеется, полагает, что его перевод самый лучший. Переводчики как бы ревнивее к своим коллегам: они часто обрабатывают один и тот же текст, и любые решения, даже самые удачные, поневоле конкурируют друг с другом.
        Е.К.: Что такое, по-вашему, творческий человек?
        А.Э.: Всякое художническое тщание предполагает компонент самомнения, иначе просто не бывает. Творческий человек стремится не только выразить себя, но и заявить о себе, причем непрерывно терзается и от неуверенности в себе буквально чахнет. Так что в «человеке творящем» безусловен и обязателен коктейль из мании величия и комплекса неполноценности.
        Е.К.: А чего должно быть больше?
        А.Э.: Зависит от конкретной ситуации. Мания величия понуждает выходить на люди и предлагать себя; комплекс же неполноценности непрерывно навязывает дотошный самоконтроль.
        Е.К.: Что касается перевода одного произведения разными людьми, - чуть раньше вашего Шульца появился перевод Игоря Клеха...
        А.Э.: Клех опубликовал свое на несколько месяцев раньше. Увы, только одну новеллу!
        Е.К.: Существуют и другие... Вы обычно читаете переводы (если, конечно, такие есть)? Если да, то до начала работы или после?
        А.Э.: По поводу Шульца. Я пребывал в дубултовском доме творчества и держал для журнала «Иностранная литуратура» корректуру «Коричных лавок», когда знакомая принесла рижский журнал «Родник» с переводом Клеха. Других переводов тогда вроде бы не существовало... хотя, как выясняется, кто-то опубликовал до нас с Клехом что-то из Шульца в «Митином Журнале». Касательно же появившихся после - один труд мне известен... Я в эту книгу заглядывал, и мне показалось, что автору пришлось нелегко. Чтобы отъединиться от моей работы, он решил налечь на синонимы. Как, скажем, если бы кто-то вздумал еще раз написать «Капитанскую дочку», и дабы не совершить плагиат, назвал ее «Дочь капитана». Но я все-таки думаю, что тот переводчик в мой перевод не очень заглядывал, иначе работать ему было бы просто невозможно. Правда, текст Шульца сложен: региональная, устарелая лексика, некоторые фразы и абзацы приходится истолковывать и додумывать - даже в польских изданиях последнего времени много поясняющих сносок. Если коллега не знал, что где выяснить, а словари не помогли, в моем тексте стоило в данном случае справиться. Вдруг там все растолковано. Я поступил бы так же.
        Е.К.: А не получится, что чужой текст осядет в голове?
        А.Э.: Нет, это же обширная проза! Конечно, когда Пастернак переводил «Ромео и Джульетту», он помнил про «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте». Лучше ведь не сделаешь. Но он написал свое. Это, кстати, не так уж трудно, а мы с вами говорим об умелых переводчиках, правда? Что остается в голове от другого перевода? Разве что удачно найденное слово. Точно найденная интонация. Некий гул. Предположим, «все смешалось в доме Облонских» - это отличный перевод фразы из английского романа. Значит, второй переводчик напишет: «Все перемешалось в доме Облонских», «Все сломалось...» или «Все встало с ног на голову...». Иногда отказываешься от удачной фразы или слова, потому что они в другом переводе уже побывали.
        Е.К.: С вами такое бывало?
        А.Э.: Нет. Просто я от каких-то работ отказывался. Скажем, хотелось перевести афоризмы Леца - они плохо переведены, иногда просто не поняты. Однако мне обязательно бы встретился афоризм: «Роза пахнет профессионально». Он, переведенный слово в слово, по-русски уже существует. Что же мне, в своем тексте ставить звездочку и пояснять: «Перевод такого-то...»? Кроме того, я не брался за перевод, когда мне нравился уже существующий.
        Е.К.: Например?
        А.Э.: Сейчас не вспомнить... Это ведь были отдельные стихотворения. Перевести целого автора удавалось редко, в советское время такое мало кому позволялось. Мне, например, повезло издать одну-единственную маленькую книжечку стихов Леопольда Стаффа. Переводя сонеты Петрарки, я заглядывал в уже существующие сборники, - иногда моя вариация казалась мне удачной, иногда - нет. Петрарку из-за его вообще непереводимой образной системы можно переиначивать на тысячу манер. Недавно я перевел последнюю книгу Шимборской. Ее опубликовал в феврале журнал «Октябрь». Впервые целый сборник в одном журнальном номере.
        Е.К.: Все переводы были для вас сложными?
        А.Э.: Вы хотите сказать трудоемкими?..
        Е.К.: Я говорю о профессиональной сложности.
        А.Э.: Да нет... Кстати, последнее стихотворение Шимборской заканчивается словом «zawierucha» - мимо поэтессы проносятся обрывки этой самой экзистенциальной «заверухи». Русское слово «завируха» в смысле «вьюга», «метель» в данном случае не подходит. Других же для польского смысла и образа вроде бы нет. Вот вам и трудность, над которой можно ломать голову месяц. А как быть с каламбурами? Каламбур на каламбур не переводят, нужна корректная система замены-подмены. Над этим тоже можно сидеть год - и ничего не придумать. А строка, например, английского текста наполнена столькими образами и мыслями (английские слова короткие), что в русской строке английское содержание не умещается. По-польски «любовь» - хореическое слово, по-русски - ямбическое, что же, менять ритмику? А она в каком-то конкретном случае бывает важнее всего. И т.д. и т.п.
        Е.К.: И как быть?
        А.Э.: Ничего себе вопрос. Напоминает случай, рассказанный Игорем Кио. К нему как-то пришел человек и заявил: «Я придумал невероятный трюк». Кио говорит: «Интересно, какой?» - «Вы появляетесь в центре арены, взмахиваете палочкой и пропадаете». – «Действительно замечательный фокус. А как это сделать?» - «Ну, это уж вы, специалист, придумаете!»
        Е.К.: Наверное, вы чувствуете поэзию Шимборской как никто, раз пани Шимборская, по слухам, выразила желание, чтобы именно вы переводили ее стихи.
        А.Э.: Шимборская - поэт изысканного дарования, и стихи ее исполнены глубоких оригинальнейших и парадоксальных мыслей. При этом она единственный мастер подобной стилистики, и в русской традиции аналога этой поэтике нет. Но разве легче перевоплотить «колокольчики мои, цветики степные, что глядите на меня темно-голубые...»?! Это невозможно перевести ни на какой язык. Как и «Черный вечер. Белый снег». Чего, казалось бы проще? Вечер, действительно, черный, а снег белый. Или «Дывлюсь я на небо тай думку гадаю»? Эквиритмический перевод «Гляжу я на небо и думаю думу» можно даже спеть, но это совсем не то, хотя и слово в слово.
        Е.К.: Почему вы стали переводчиком?
        А.Э.: Во-первых, это замечательный всепоглощающий труд нет-нет, да и позволяющий почувствовать себя победителем, хотя, возможно, и напрасно. Тут чаще, чем в других литературных радениях, можно воскликнуть: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!» Во-вторых, это изысканное, изощренное и красивое «монашеское» занятие. Кроме того, моя литературная деятельность началась в глухое советское время, когда только переводчики и привносили в наш герметический советский мир культуру и образный мир не открытых или малоизвестных авторов. К тому же мое поколение стало работать по-новому. Каждый занимался своей страной, ее языком и культурой. До нас подобное особо не практиковалось. Каким-то образом мы оказались вне штампов широко тогда бытовавших романтических приемов перевода. Если в барочном тексте написано «в майский день», мы не вставляли для ритма «в веселый майский день» - это риторика другой стилистики.
        Между прочим, никто как переводчик не знает столько о произведении, даже сам автор. Вам говорили уже такое, да? Перевод - это многообразное свидание с непредсказуемыми роскошествами.
        Е.К.: Начиная, вы представляли, что это «монашеский» труд?
        А.Э.: Скорее, сразу ощутил, потому что с самого начала взялся за сложную вещь. В молодости степень трудоемкости особо не беспокоит - силы есть, можно не спать подряд несколько ночей или даже неделю, а потом щегольнуть результатом. Распустить хвост перед слушателями... вернее, слушательницами...
        Е.К.: Вдохновение, которое было в начале, вас не оставило? Вам до сих пор интересно переводить?
        А.Э.: Вдохновение в переводе, по-моему, неприменимая категория. Конечно, чем-то увлекаешься более, но вообще-то перевод - это работа. Поставил перед собой шедевр и состязаешься с ним.
        Переводить мне интересно до сих пор, но осталось мало времени, и его отнимает проза. Я ведь сейчас прозу пишу...
        Е.К.: Знаю. Многие переводчики со стажем говорят, что превратились в конвейер. Вам не знакомо это ощущение?
        А.Э.: Это вопрос поворота судьбы и к нашему разговору отношения не имеет. Если мы с вами живем в поместье и у нас достаточно денег, переводить мы будем, конечно, только то, что хочется. Скажем, польский переводчик Сломчинский обожал переводить.
        Е.К.: А переводил с какого языка?
        А.Э.: С английского – «Алису», «Улисса», чуть ли не всего Шекспира. И чтобы обеспечить для этого финансовый тыл, стал именитейшим автором детективов под псевдонимом Джо Алекс.
        Е.К.: А вы зарабатываете литературной деятельностью?
        А.Э.: На переводы не проживешь, тем более на поэтические. Я и журналистикой занимаюсь, и прозу пишу, и книги для детей. Работал для театра, для эстрады - например, писал тексты Анне Герман. Либретто для мюзикла «Биндюжник и король» написал... Вообще очень люблю менять жанры.
        Е.К.: В юности вас восхищали чьи-то переводы, например, Маршака?
        А.Э.: Нет. И не потому, что они меня не устраивали. Просто потому, что перевод - он и есть перевод. Хотя до сих пор восторгаюсь «Жизнью Бенвенуто Челлини», переведенной, по-моему, Лозинским.
        Е.К.: Да, Лозинским. А какие-нибудь переводы перечитываете?
        А.Э.: Сказанного Челлини, пятитомник Вазари. Красиво сделан «Парфюмер»... Искусно работают многие коллеги, но я ведь знаю, как сделаны даже самые замечательные переводы, и это знание мешает увлечься. А вот как сделана проза Платонова - не знаю. А если и попытаюсь распознать, то это особый труд постижения.
        Е.К.: Вам запомнилось что-то из переводов последнего времени?
        А.Э.: Русские переводы читаю мало. Предпочитаю неизвестных мне западных авторов читать в польском варианте - получается необходимая дистанция.
        Е.К.: По каким формальным признакам вы понимаете, что стихотворение переведено плохо?
        А.Э.: В поэзии это определить сложно - складно написанное стихотворение удобочитаемо. Плохой же перевод, как правило, неудобочитаем.
        Женщина не всегда справится с книгой, написанной мужчиной, и, пожалуй, наоборот. Хотя мужская жизнь - общечеловечна, она тем не менее наполнена деятельностью и сведениями, которые обходят женщину стороной. Предметный мир мужчины ей неизвестен. Переводчица запросто может написать: «Он проткнул его саблей». А сабля - непротыкательное оружие! Мечом - пожалуйста. Недавно я встретил у коллеги-переводчицы фразу: «Она соскребала пальцем штукатурку». Штукатурка же - приставший к стене, хотя и хрупкий камень, по норме ее кладут довольно толстым двухсантиметровым слоем. Ее скорей отколупывают, отваливают пальцем, ибо штукатурку, которая соскребается, смоет первый же дождь.
        Кроме подобных несообразностей, в плохих переводах обычно напряженный язык. Пиджак можно повесить на стул, а можно свернуть и бросить. Также и в переводе - в плохом прозаическом всегда чувствуется неприбранность, хотя в поэтическом это ощущаешь меньше. Про какое-то стихотворение говорят «замечательное», но по переводу это не чувствуется. Складное, темпераментное, но не замечательное.
        Е.К.: А еще плохой перевод иногда отличается сглаженным стилем.
        А.Э.: Переводчик имеет право скорректировать авторскую небрежность, но не авторскую стилистику.
        Е.К.: Чтобы судить о качестве перевода, вам нужен оригинал?
        А.Э.: Для начала совсем не нужен. Потом, правда, можно справиться и с оригиналом. Как правило, в плохих переводах с польского много полонизмов - мозги из-за близости языков скособочиваются. В моих переводах они тоже попадаются.
        Е.К.: Многие считают: чем ближе языки, тем труднее переводить. Вы согласны?
        А.Э.: Нет. Скорее, следует отметить, что чем лучше знаешь язык и культуру, с которой имеешь дело, тем сложнее. У Мандельштама есть строчка «Архипелага нежные гроба». В немецком и польском для «нежного» прикосновения - одно слово, для «нежного» оттенка - другое. У Мандельштама же в одном слове оба значения и еще много всякого. У поляка и немца тут возникнут сложности.
        Как в прозе, так и в поэзии случаются ситуации безвыходные. Например, слова «картавый» в польском почему-то нет, хотя до войны картавых людей в Польше было немало. Есть – «грассировать», но оно есть и у нас. Что делать польскому переводчику, если в русском рассказе герой «картавит»?!
        Е.К.: Можете привести пример удачной совместной работы переводчиков?
        А.Э.: По-моему, удачно сделан «Старик и море» Голышевой и Изаковым. А вообще, по кускам переводить бессмысленно. Хотя у нас с Ксенией Старосельской был совместный опыт - мы работали над «Огнем и мечом» Сенкевича. Я не укладывался в договорный срок, и Ксения согласилась присоединиться. Ей пришлось нелегко - надо было идти и за Сенкевичем, и за мной, переводившим первый том. Я не рассматриваю эту работу с точки зрения стыковки или идеального прилегания, однако, переводя, мы очень помогали друг другу.
        Е.К.: Какой перевод у вас самый любимый или все любите одинаково?
        А.Э.: Ко всем отношусь хорошо. Хуже к тем, которые делал в спешке, они не доведены до необходимой завершенности.
        Е.К.: Со временем меняется отношение к своим работам?
        А.Э.: Естественно. Обращаюсь к ним при переиздании или когда книги переставляю.
        Е.К.: Многие польские авторы у нас не представлены или же переведены плохо?
        А.Э.: Мицкевич, например. Переведен неплохо, но совсем не как надо. Русская традиция игнорировала его польский стих. Слабо переведен Норвид, недопереведен Лесьмян.
        Е.К.: Бродский - один из переводчиков Норвида...
        А.Э.: Да. Его, кажется, напечатали тогда под другим именем. Не знаю, хорошо ли он тогда знал язык, ведь кроме словарного смысла надо знать слово и образ в контексте культуры.
        Возвращусь к вашему вопросу - не переведены многие польские модернисты ХХ века, например, замечательный Мирон Бялошевский. В советское время до него не дошли руки, да и не опубликовали бы... Буду рад, если кто-то посвятит себя переводу польской поэзии.
        Е.К.: Есть молодые переводчики польской литературы?..
        А.Э.: Я или их видел, но не знаю работ, или - знаю, но мне кажется, всем им надо расти. Хотя, возможно, надо расти мне, а не им.
        Е.К.: Приступая к новой работе, вы ощущаете страх, или в этой сфере он вам незнаком?
        А.Э.: Какой такой страх? Работа есть работа. Страшно, когда она непосредственно связана с опасностью для жизни, нервов, потомства... А тут чего бояться? Разве что - если не укладываешься в срок. Или перед тобой сложный роман, а ты как раз переживаешь роман житейский, браться за работу неохота, но и отказываться нельзя - предложение хорошее. Вот и бывает страшно, что из-за таковых обстоятельств не успеешь...
        Е.К.: А не страшно состязаться с оригиналом?
        А.Э.: Перевод не состязание, а скорей - творческое клонирование. Тут не страх, тут трезвая печальная мысль: не получится потому-то и потому-то. Изначально ясно: сделать как у автора нельзя. Желательно не слишком «лучше» или не слишком «хуже», зазор должен быть минимален.
        Е.К.: Что такое перевод?
        А.Э.: Печальная необходимость.
        Е.К.: Когда вы начинали, наверное, так не думали?
        А.Э.: Почему не думал? Ведь это же видно, когда чего-то недобираешь. А так - удачный репортаж из произведения. Можно показать, что делать не надо, этому научаются быстро. А что нужно - вопрос дарования, умения совершенствоваться, обладания чувством меры, вкусом, артистизмом.
        Е.К.: По-вашему, переводческие семинары помогают?
        А.Э.: Конечно. Люди общаются, слышат мнения ревнивых сосеминаристов, замечания наставника, обсуждают, скажем, такую обширную тему: переводить ли значащие имена и фамилии. Автор ведь что-то вкладывал в имя героя! Но что скажет англичанину не преобразованная фамилия Смердяков, сын Лизаветы Смердящей? Ничего. Или взять гоголевского Землянику? Или какую-нибудь оригинальную фамилию у Сологуба.
        Е.К.: Названия произведений вы обычно переводите в конце?
        А.Э.: По-разному. Иногда перебираешь варианты по принципу, как лучше фонетически, ритмически – «Капитанская дочка», «Капитанова дочка», «Дочь капитана» или «Капитанская дочь».
        Е.К.: Есть произведения, которые хочется перевести?
        А.Э.: «Пана Тадеуша». Однако сейчас не время для таких намерений и не хватит сил. Это ведь долгий тяжелый неблагодарный труд.
        Е.К.: Перевод - неблагодарный труд?
        А.Э.: Да. Увлекательный, изысканный, но неблагодарный.
        Е.К.: Но вы же помните мемуары Челлини в переводе Лозинского.
        А.Э.: Челлини - сам по себе необыкновенно интересен. Лозинский же дал мне возможность почувствовать всю челлиниевскую интересность и необычность. Я ему несказанно благодарен, но это не значит, что в русской культуре он впереди творцов как таковых - допустим, Пушкина или Иннокентия Анненского. Он замечательно сделал свое дело. Вы знаете архитекторов готических соборов? Нет. В истории они остались безымянными.
        Е.К.: С вашей точки зрения, у русских прозаиков или поэтов, занимающихся переводом, были удачные работы?
        А.Э.: Трудно сказать.
        Е.К.: У Пастернака, например?
        А.Э.: Как мыслитель и поэт он слишком грандиозен, чтобы втискиваться в чужие галоши. Но многие относятся к своему труду дисциплинированно. Кстати, переводить гораздо труднее, чем писать самому.
        Е.К.: Вам, наверное, многое дал опыт общения с переводчиками ваших собственных произведений?
        А.Э.: Да уж! С моими творениями работали хорошие издатели, талантливые - даже ведущие - переводчики, но, ознакомившись с переводами своих произведений на другие языки, я окончательно понял, что перевод дело сомнительное. «Травяную улицу» перевели на 6 языков. Скажем, итальянский или французский переводчики часто не постигали само событие или предмет описания. Я изнемогал: наговаривал переводчикам кассеты, объяснял, почему здесь такое, а не другое слово, зачем изменен синтаксис, исправлял ошибки («чулки в резинку», например, превратились у переводчика в «резиновые чулки»), объяснял отличие глагола «прибегла» от «прибежала»... Это, скорее, относится к текстоведению, но за этим - стиль писателя. Помню, я месяц просидел в Италии под роскошной пинией - на голову валились здоровенные шишки - и письменно растолковывал разные вещи польскому переводчику. Правда, тип, состав, структура моей прозы (я говорю не о качестве) - смесь просторечия, диалектизмов и псевдоофициальной лексики - представляет для переводчика значительную трудность. Русский язык богат не только синонимами, о чем мы говорили вначале, но и флексиями. В других языках ничего похожего. Мы чувствуем разницу между «Петюлей» и «Петюней», а иностранец нет. Американцы перевели бабелевского Бенчика «little Benya» - о чем дальше говорить?! Но ничего больше у них не наскребешь. Как передать «Беня, войдите в помещение»?! У Бабеля нас смешит напыщенность, провинциальность и литературное качество этой фразы...
        Так что прочитав переводы своих произведений и поняв, сколько претензий можно предъявить и мне как переводчику, я повинился, поник главою и сокрушился духом.


  следующая публикация  .  Асар Эппель  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service