|
"Это нам не грозит"
Интервью с Глебом Моревым
|
Интервью:
Аркадий Драгомощенко
Русский журнал, 28 октября 1999
|
|
|
Трудно сказать, что ожидание петербургского журнала "Новая Русская Книга" было чрезмерно напряженным. Наше время, прочерченное вспыхивающими и гаснущими траекториями различных издательских предприятий, в известной мере убавило пафос предвкушения "интеллектуальных пиров".
Однако, если с журналами, обращенными к визуальным практикам, дело обстоит более или менее привычно, то издания, посвятившие свои страницы Книге, условиям ее существования как некой вещи, обладающей всегда открытой тайной, равно как создаваемому ею климату, смыслам, образующимся в процессе вхождения в обиход, да и самим правилам обихода и обращения, - такого рода издания, невзирая на декларированную скромность задач, остаются полем нескончаемых разночтений. Поскольку чтение, по-видимому, - это странствие в кругах не столько "идей" или смыслов, сколько - мотиваций. И если первые подвластны нашему усилию/намерению, то мотивы написания-появления-чтения в итоге образуют узор, наблюдение которого производит эффект иногда поразительный.
Надо полагать, что не только прямая заинтересованность в исследовании путей книги в ландшафте рынка либо изменчивости самого рельефа этого рынка побудила Игоря Немировского, издателя "Академического Проекта", предпринять издание журнала "Новая Русская Книга", но и, быть может, некоторое мечтание (как же без него) о том, чтобы приблизиться к метаморфозам отношений между книгой и читателем, между читателем и критиком, наконец, между критиком и автором. Между историей и книгой per se.
Несколько подробней о других частностях в нижеследующем разговоре с редактором журнала "Новая Русская Книга" Глебом Моревым.
Аркадий Драгомощенко: Прежде всего, является ли для тебя опыт редактирования журнала "Новая Русская Книга" первым; разумеется, я оставляю в стороне твое участие в подготовке различных книжных изданий - того же, например, Дневника 1934 года Кузмина...
Глеб Морев: Нет, конечно, это далеко не первый опыт журнальной работы. Все начиналось очень давно, десять лет назад, когда с Михаилом Бергом и Михаилом Шейнкером мы делали первые номера "Вестника новой литературы".
А. Д.: Признаться, я не знал этой детали...
Г. М.: И тем не менее это так - я был одним из трех редакторов. До того был московский самиздатский журнал "Равноденствие", много после - опыт работы в петербургском "Сеансе"... Все эти проекты быстро увядали или трансформировались, стремительно менялась реальность, люди, да и я сам, перемещались в пространстве... Вот и сейчас вместе с Ирой и Мишей Гробманами и Сашей Гольдштейном я по мере сил принимаю участие в редактировании литературного журнала "Зеркало", базирующегося в Тель-Авиве... Теперь, однако, все, хочется верить, стало более стабильно - я имею в виду "Новую Русскую Книгу".
А. Д.: Как тебе кажется, вступает ли журнал, о котором идет речь, в конкуренцию с изданиями, имеющими те же цели, а именно - освещение событий на книжном рынке. Или же концепция его предполагает создание некой собственной ниши?
Г. М.: Проект "Новой Русской Книги" в нынешней ситуации ни с чем и ни с кем не конкурирует, если не считать, конечно, "Новой русской книги", издававшейся в Берлине в 1922 году. В основе нашего издания лежит идея и принцип экспертизы. Мы хотим предложить читателю, потенциальному покупателю книг, экспертный журнал, в котором он мог бы найти ответственные, обоснованные и авторитетные оценки книжной продукции. Наша задача - стратифицировать рынок, с одной стороны, и с другой - помочь читателю в нынешней поистине трагической ситуации широчайшего предложения, сведя случайность выбора/покупки к минимуму.
А. Д.: Насколько я понимаю, речь идет, скажем так, о "территории экспертов", и мое любопытство вполне естественно: кто определяет меру компетентности эксперта, специалиста и как, собственно, она определяется?
Г. М.: Если позволишь, она определяется нами - издателем Игорем Немировским и мною, - и определяется достаточно традиционно. Коль скоро мы вышли на медиа-рынок, мы достаточно уверенно ориентируемся на конвертируемые имена, то есть - "имена наших авторов говорят сами за себя". Эти люди имеют многолетний опыт сотрудничества в специальной и массовой печати и, что называется, хорошо известны читателю. Отзыв о книге дает специалист. Говоря об ответственности и авторитетности отзыва, я имел в виду именно эту ситуацию, ситуацию нашего первого номера: о книге, посвященной Ахматовой, пишет Тименчик, о барокко - Аркадий Ипполитов, о современной поэзии - Лена Фанайлова, о прозе - Золотоносов, о новейших переводах Барта и Батая - Скидан с Лапицким. В то же время особенно любопытно - для меня, во всяком случае, - чреватое парадоксами и нестандартной оптикой неангажированное высказывание, когда, например, Елена Георгиевна Рабинович, знаменитый филолог-классик, переводчик Апулея и Петрарки, разбирает "Кодекс гибели" Дмитрия Волчека, а Андрей Левкин, отвлекаясь от ленты политновостей www.smi.ru, берется за Андрея Белого.
А. Д.: Однако никто не препятствует мне спросить тебя: неужели ты думаешь, что, допустим, люди, живущие в Калуге, с таким же пиететом ожидания будут относиться к Мишелю Фуко либо Ролану Барту, как и жители Петроградской стороны?
Г. М.: Признаться, я не думаю, что качество восприятия и удовольствие от текстов Барта или Фуко находятся в зависимости от географического фактора. В Петербурге, в Калуге, в Москве, так же как и в Париже, эти тексты могут быть с одинаковым успехом прочтены, точно так же - могут остаться непонятыми и непрочитанными. Наш журнал это не петербургский и не московский журнал, это журнал, который обращен к читающим по-русски и сфокусирован на российском книжном рынке в целом.
А. Д.: Позволю себе не согласиться с услышанной нотой мега-притязания. Потому как и ты, наверное, разделишь мое мнение: ни один журнал не может стать зеркалом этого безграничного, уходящего за горизонт воображения рынка... Вероятно, дело все же заключается в селекции. В отборе определенных авторов, определенного класса литературы. Но какова же эта самая литература, как возможно ее описать?
Г. М.: Разумеется, ты прав, и я говорю, без сомнения, не обо всем рынке, а об определенном его сегменте, который может быть легко очерчен, исходя из критерия качества: для нас приоритетны литература и читатель определенного уровня. Пресловутый "широкий читательский резонанс" важен, но, в конечном счете, факультативен. Безусловно, исключения приятны. В качестве примера можно назвать последние романы Пелевина или Сорокина. С одной стороны, их трудно назвать масслитом, а с другой стороны, нельзя закрывать глаза на их приметный успех.
А. Д.: А позволь, любезный Глеб, узнать твое личное отношение к этой не массовой, но вполне успешной литературе?
Г. М.: (пауза, смех). Отвечу как редактор журнала. Как редактор, я посчитал невозможным ограничиться одной рецензией на каждую из этих книг и предпочел дать две взаимоисключающие оценки. С какой-то из них я более или менее солидарен. В данном случае этот вопрос (моей личной оценки упомянутых авторов) - не столь важен, важно то, что "социологически" я просто обязан представить весь спектр мнений. Только такое представление этих явлений выглядит корректным.
А. Д.: Есть мнение, что одной единой литературы не существует. За истекшие 10 лет мы смогли отчасти убедиться в некоторой правоте такого суждения. То есть литература существует в различного рода срезах, стратах, и эта стратификация зависит от очень многих факторов - от образования, от принадлежности к полу, от сексуальной ориентации, от возраста, от воспитания и так далее. Можно ли предположить, что избираемая вами для описания словесность охватывает все эти страты, все эти слои?
Г. М.: Я думаю, что наша литература не для узкого круга читателей. Может быть, правильней сказать, что эта литература обращена к ряду сообществ, - читательская аудитория действительно состоит из такого множества групп. Я думаю, что тематически, жанрово наш журнал охватывает достаточно широкий спектр названий, что, кстати, отражено и в его структуре - он делится на несколько разделов: русская литература, зарубежная литература, мемуарная, историко-филологическая литература, искусствоведение и философия. Кроме того, в поле нашего зрения попадает и ряд современных текстов, определяемых нами не без помощи Буковски и Тарантино - как pulp fiction. Это те книги, которые, на наш взгляд, не имеет смысла рассматривать поштучно. Они существуют в своем порой неразличимом множестве, реализуя, скорее, некую тенденцию, любопытную не столько с библиографической точки зрения, сколько для понимания состояния массовой культуры в целом. В первом номере, например, такой обзор посвящен современному российскому женскому детективу. Во втором планируется мужской.
А. Д.: А если бы ты стал редактором абсолютно независимого журнала (веселье разгорается с необычайной силой), что бы ты поставил на обложку следующего номера - портрет Валерия Подороги или же голую Клаудиу Шиффер?
Г. М.: По мне совершенно не обязательно обнаруживать эту, так сказать, дихотомию... Но если третьего не дано, я бы объединил их на обложке в коллаж... Вообще же я намеревался сохранить великолепную обложку Арнштама 1922 года. По-моему, она убедительней любой глянцевой телесности. Кстати, совершенно неожиданно в Петербурге оказался сейчас сын Арнштама - он приехал из Парижа готовить весеннюю выставку отца в Русском музее. И совершенно не в обиде на нас за сюрприз - тиражирование старой работы отца, лишь попросил экземпляр журнала для домашнего архива.
А. Д.: И как P.S. - уже не совсем мой вопрос, но все равно вопрос: "Модно ли быть интеллектуалом?" В связи с этим позволю себе вспомнить своего приятеля Марселя Энаффа. Накануне последних выборов французского президента он без устали мотался после университета по заправкам, где можно было найти кое-какие французские газеты. Так вот, когда выиграл Ширак, Марсель рассказал, что на протяжении более чем пятнадцати лет Ширак вращался в их кругу - философы, писатели, критики и так далее - и что это общение принесло свои определенные плоды: Ширак стал иным... Считай это предпосылкой последнего вопроса.
Г. М.: Ну, думаю, что французская модель взаимоотношений между интеллектуальной и политической элитами для России не очень актуальна, - это нам не грозит. А модно ли быть интеллектуалом?.. В России, как и везде, модно быть модным интеллектуалом.
|
|
