Досье

Я росла в профессорской семье, поэтому в детстве меня так занимал этот образ - профессора Николая Антоновича. Мне был близок уклад этого дома, академический апломб и несомненная интеллигентность его главы, вот почему мне долго не давала покоя предлагаемая автором версия вредительства этого человека, отправившего брата на верную гибель таким варварским способом: поставленный негодный провиант (гнилое мясо), пробитое днище корабля, в котором этот профессор кислых щей, интель недорезанный, в одиночку проделывает глубокие пропилы, то есть совершает большую и сложную плотницкую работу, требующую не только большой силы, но и высокой квалификации... / далее

Миры героев не пересекаются, не проникают друг в друга, в лучшем случае приоткрываются по ассоциациям <...> Это такая игра. Говорящие на разных языках радуются звучанию непонятных символов. Человек придумывает систему знаков, которая может рассказать о нем — например, идеограммы, столь любимые Владимиром Максимовичем, или стихи, написанные в автобусе, на стенке кабины водителя. / далее

Об Ирине Полянской заговорили в 1997 году, после того как на страницах «Нового мира» был опубликован ее роман «Прохождение тени». Красивая своеобычная история дружбы русской девушки с четверкой слепых музыкантов-кавказцев... Драматическая сага о семье репрессированного ученого-ядерщика, отошедшая в область поэзии, искусства, золотого сна, разгладившего швы семейной трагедии... / далее

Ирина Полянская пишет добротно и наркотически красиво. Прозрачные тени, невидимые сети, тихие заводи, мерцающие предчувствия юности, колыханье цветущих яблонь и весеннего горного воздуха... И это при том, что речь в романе «Прохождение тени» идет о сложной, изломанной семейной истории, имеющей реальные биографические корни. / далее

Полянская не дает права голоса своим персонажам. Кто за них говорит — непонятно. Если автор, то он слишком беспристрастен и холоден. Возможно, это само пространство сгущается в грамматические категории времени, обретает вещность в звучании голосов или записи их на листе бумаге. / далее

По мысли Латыниной, «неприкосновенность независимости», отдельность обеспечивается в прозе Полянской тем, что автор наделен от природы «чувством формы», тем, что отделка и выделке даются ей без труда, ибо это «врожденный дар, как абсолютный слух у музыканта». / далее

Ирина Полянская пишет о самом обыденном. О том, что разлито в повседневности. О том, что содержится в жизненном опыте каждого человека,— надо только, чтоб опыт этот был литературно осмыслен. / далее