Досье

Похоже, Могутину просто импонирует возможность убавить количество денотатов на единицу текста. “Необязательность” как существенное свойство поэзии — ценность в России хорошо, со времен Карамзина, забытая, и новейшие попытки возврата к ней отдают — скажем, в стихах Тимура Кибирова, — навязчивостью, поиском “большого стиля” на мелких местах. Необязательность в поэзии Могутина оказывается неидеологизированной, — и поэтому особенно убедительной. / далее

В феврале—марте прошлого, 2002 года по инициативе неутомимого Вячеслава Курицына в Интернете был проведен этакий социологический опрос: 100 литературных деятелей попросили назвать 10 лучших современных поэтов. Результат, опубликованный в «Русском журнале», был весьма любопытен. Конечно, судить по нему о состоянии поэзии нельзя, конечно, речь идет о мнениях литераторов приблизительно одного круга, ну и так далее, и так далее, но кое-какие выводы очевидны. / далее

Ницше неоднократно противопоставляет людей силы, воли, страстей, сладострастия, воинственных и завоевательных инстинктов - всякой добродетельной посредственности, всякому бездарному бессилию. В этой связи часто возникает под его пером имя Чезаре Борджа, и если Ницше не выражает похвалы и одобрения личности последнего, то во всяком случае он восхищается его витальностью и переизбытком физиологической энергии, словом - его дионисийством и жизненной «виртуозностью». Невольно рождались у меня эти ассоциации, когда я читал Ярослава Могутина и стал о нем писать. / далее

Вскоре из изданной в Нью-Йорке новой книги Могутина «Sверхчеловеческие Superтексты» - с «отпечатками крови и спермы СуперМогутина» на особых тридцати трех нумерованных экземплярах (мне был подарен тридцатый) - я узнаю, что делал в Сономе Могутин: он шел по следам сономской жары, обильных виноградников, дармовых вин - он проживал жизнь с единственной целью: ее записать (стихотворение «120 минут Сонома»). / далее

Могутин - это Гоголь наоборот. Поэтому у него - невидимый миру смех сквозь видимые всем окружающим слюни, сперму, кровь и прочие естественные выделения. Никогда он не добьется того, чего хочет (декларирует) и о чем страстно мечтает. Он не Че Гевара, не Мао Цзедун, не Гитлер, даже не Жириновский. Он - молодой (пока) поэт, талантливый, грубый, бесстыдный, циничный, наивный и несчастный. / далее

Достойной рецензией на книги Могутина могла бы оказаться подборка цитат, которые можно повторять, как мантры: «Не представляю себя своими родителями, потому что они никогда в жизни не были в Париже и не ели суши». Или: «В жизни тебе нужны только три вещи: правая рука, левая рука и бензопила». / далее

Ярослав Могутин: С одной стороны, приятно, когда тебя поощряют, с другой - я принадлежу к альтернативной культуре и ни при каких условиях не хочу становиться частью литературного официоза, который мне был всегда ненавистен. Моими литературными авторитетами всегда были люди, не получавшие премий, скорее наоборот - страдавшие за свою литературу. / далее

Издание небольшого формата, pocket book, с виду - типичный пример «аэропортовской» литературы. Непривычная обложка для привычной аудитории: один голый по пояс бритый парень в пустынном интерьере глядит в спину другому бритому парню. / далее

Как мне представляется, в литературоведческих штудиях имеется два подхода к предмету - а именно: анализировать текст и анализировать автора. Последний подход обычно применяется к классикам, мертвым, как библейские львы, и, следовательно, безопасным (в отличие от здравствующих литературных собак - не укусят). / далее

Александр Беляков живет в Ярославле. Ярослав Могутин — в Нью-Йорке. Полина Иванова — в Москве. Провинция и столица. Россия и Америка. Английский и русский. Московское аканье и окающий волжский говорок. Место встречи — русская словесность. Русская поэзия. / далее

Ярослав Могутин молод, ему около 25, что побуждает критиков называть его «русским Рембо в изгнании», впрочем, он сам этому определению не противится. / далее

Отныне Могутин выступает на поэтическом ринге в другой «весовой категории». Еще не тяжелая, но уже и не легкая. После пары книг поэзии, изданных на деньги автора в Нью-Йорке, и еще пары - «поэтической прозы» - в небольшом издательстве «Kolonna», он получил признание как литератор «для ценителей» (а не только для тех, кто «по теме»), как лауреат Премии Андрея Белого, печатаемый солидным издательским домом «Новое литературное обозрение». / далее

Тексты Могутина числятся теперь не по разряду более (или менее) занимательных опытов "гендерной", как говорится, лирики, но обрели статус неотменимого, что ли, поэтического высказывания, никогда, к чести Могутина, не гарантированный исключительно(й) радикальностью нарратора-маргинала (ср. тексты Бренера). / далее

Наконец-то поэзия стала частным, личным делом. Поэт — аутсайдер относительно любой, не только советской, системы. Теперь он уходит не в дворники или сторожа (хотя иногда и туда тоже), а в журналисты или служащие рекламного агентства — и продолжает свой поиск посредством речи. И стихи способны говорить сами за себя. / далее