Досье

Я впервые услышал о Кондратьеве от Глеба Морева в 1988 году. В один из моих приездов в Петербург (тогда еще называвшийся Ленинградом) Глеб принес мне стопку машинописных листков, заполненных слегка метризованными рапсодическими столбцами и, как бы извиняясь, что лирические монологи эти написаны не от руки, тут же разъяснил, что автор их отбывает почетный долг где-то в Карелии, выучившись на пишбарышню и уклоняясь таким образом от рьяных прелестей «дедовщины». / далее

Ментальный, как и все мы до поры до времени, путешественник, он, на удивление всех, так и остался «петербургским мечтателем», сохраняя верность пространству своего города, кажется, нарочно избегая покидать его и довольствуясь той, как он писал мне в Иерусалим, «бескрайней внутренней панорамой», которая была доступна ему как немногим из нас, плавающих — путешествующих. / далее

Мы говорили о Кузмине, об Изидоре-Люсьене Дюкассе и Николеве, о котором я услышал от него впервые. Он говорил об армейских морозах, пишущей машинке в красном уголке и времени, которое с трудом находило себе оправдание. / далее

Кажется, к пробежкам по культурному ландшафту была приспособлена вся его пластика, особенно походка — двигался он, привставая на цыпочки, словно готовясь спланировать со страшной, неизреченной высоты, будто преодолевая тягу культурной левитации и одновременно подчиняясь ей. / далее