Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
Данила Давыдов  .  предыдущая публикация  
Добрая весть
Предисловие

28.03.2022
Давыдов Д. Контексты и мифы: Статьи. — М.: Арт Хаус Медиа, 2010.
Досье: Данила Давыдов
        Русской литературе с критикой катастрофически не повезло. Собственно, случилось это вне всякой зависимости от тех или иных внутрилитературных проблем. Русская общественная мысль всегда – за вычетом двух-трёх настолько кратких промежутков времени, что надлежащему типу и уровню рефлексии развиться было попросту некогда, – существовала в контексте жёстких цензурных ограничений. И как-то само собой так вышло, что публичное высказывание по любому мало-мальски судьбоносному вопросу – социальному, философскому, идеологическому – оказалось возможно лишь в упаковке суждения об искусстве, а из всех видов искусства первой и главной жертвой пала литература, потому что до наступления «эпохи технической воспроизводимости» (В. Беньямин) печатное обсуждение любого другого искусства наталкивалось на физическую недоступность читателю самого предмета беседы. Когда же эпоха – далеко не только в смысле технической воспроизводимости – сменилась, а потом сменилась ещё и ещё, – в России советский авторитаризм всеми силами удерживал прошлый век с изрядной присадкой позапрошлого. Пока строй пребывал в маниакальной фазе, высказываться нельзя было вообще, а когда перешёл в депрессивную – окно возможностей открылось в прежнем формате.
        И вот общенационального злонравия достойные плоды: на протяжении всей истории отечественной литературной критики основное место в ней занимали и по сей день занимают авторы (то бишь критики – но, как следствие, и писатели аналогичного склада, выбираемые по подобию), которых сама по себе литература интересует в сугубо незначительной степени – как повод изречь истину, как приманка для народов, чтоб дали себя лишний раз чуточку попасти. Между тем литература, да, имеет дело с истинами о мире и человеке – но, если это большая литература, не транслирует готовые, а ищет, созидает и исследует новые. У нее, тем самым, своя собственная повестка дня. Вводя в литературном хозяйстве внешнее управление, традиционная (лучше сказать – кондовая) русская критика десятилетиями занимается выжиганием и отравлением культурного поля, а общественность, совершенно отученная от самостоятельности мышления, только повизгивает от восторга, радуясь особенно эффектному красному петуху или особенно едким жидким удобрениям.
        На этом фоне в работе Данилы Давыдова и двух-трёх его коллег я, не шутя, усматриваю нечто героическое. Я бы сказал, что, в строгом смысле слова, лишь эта работа и достойна называться литературной критикой, – но если нужно подобрать ей какое-либо добавочное определение, то это критика экологическая. Она, прежде всего, исходит из понимания литературы как сложной саморегулирующейся (хотя и подвергающейся внешнему воздействию) системы и не пытается выхватить из неё что-нибудь произвольное, попутно или целенаправленно истребляя иное и инакое (люблю-де родную осину, а прочую растительность будем рубить под корень). Далее: экологическая критика исходит из того, что в здоровой системе любое звено зачем-то необходимо, а если мы его назначения не видим – то, скорее всего, это проистекает из неполноты нашего знания; более того: экологическая критика понимает, что живая система имеет свойство изменяться, что некоторые ее элементы должны отмирать, уступая дорогу новому, и что самая грозная из болезней системы – ее сверхстабильность, стагнация...
        Повседневная критическая практика Давыдова, зиждущаяся на этих принципах, прежде всего подкупает презумпцией смысла: в творчестве каждого автора, который попадает в фокус его внимания, Давыдов пытается увидеть некоторое осмысленное ответственное высказывание. Причем высказывание это для Давыдова априори обладает двумя кардинально важными свойствами: оно, с одной стороны, индивидуально (потому что высказывание, лишённое индивидуальности, в искусстве является сущностно лишним), а с другой – вписано в широкий, системный контекст. Эта вписанность в контекст одновременно выступает у Давыдова и свойством предмета, и свойством метода. Потому что, с одной стороны, не бывает (в зрелой и развитой литературе) ответственного художественного высказывания, совершаемого в пустоте, как если бы вокруг никто ничего более не говорил и не писал; с другой стороны, критик устанавливает и создаёт более широкий и разветвлённый контекст, обнаруживает «странные сближенья», подсказывая параллели и контрасты не только читателю, но и автору, – то есть, помимо прочего, работает на увеличение связности системы, на противодействие энтропии.
        Прямое следствие этой презумпции – отсутствие среди давыдовских отзывов решительно всех наимоднейших разновидностей якобы «критического» дискурса. В этой книге не представлены: иеремиада – кликушеские стенания о неминучей погибели матушки расейской словесности; сплетня – разглагольствования о личных (хорошо, если не об анатомо-физиологических) свойствах сочинителя ввиду неспособности что-либо сообщить о его основной деятельности; начальственный разнос – беспардонная брань в адрес всех, кто посмел написать не то, что «критик» желал бы прочесть, а нечто иное. Вообще Давыдов, как и положено действительно критику, вовсе не рвётся покритиковать (иногда, очень редко, какой-нибудь особенно мощный источник шума в литературном пространстве выводит его из равновесия – и сразу чувствуется сбой в ритме мысли: паралитературная ругань – другая профессия, Давыдов к этому потешному цеху не принадлежит). Основная его миссия – посредническая (между писателем и читателем прежде всего, но также, как я уже отмечал, между разными литературными явлениями). А в условия любого успешного посредничества входит самоопределение посредника как фундаментально равного с обеими сторонами.
        Самосознание посредника формирует особую систему ценностей, отдающую предпочтение малому прогрессу перед масштабными судорожными движениями. Поэтому Давыдов предпочитает малый критический жанр: короткую рецензию. Понятно, что отчасти это связано с форматными требованиями изданий, для которых эти отзывы предназначены, но нам-то важно другое: в каждом маленьком тексте Давыдов неуклонно проводит линию от частного к общему – где решительно, где полуфразой, где намёком переводя характеристику данной конкретной книги в регистр вопрошания о кардинальных процессах и закономерностях современной литературы. И эта логика рассуждения вызывает гораздо больше доверия, чем обратная: заново вошедшая в обиход на протяжении 2000-х годов манера выдумать какой-нибудь «новый реализм», «трансавангард» или иную смутных очертаний сверхъидею – и дальше знай себе накачивать этот фантом любым подворачивающимся литературным материалом.
        Можно было бы ещё сказать, что критика Давыдова есть критика филологическая. Но эта простая констатация в сегодняшних условиях требует уточнений. Критику нынче принято за филологичность бранить – потому что филолог-де не волен отличать хорошее от плохого (и, более того, в самом деле не отличает: не хочет, не умеет и ещё норовит обмишулить бедного читателя, с умным видом рассуждая о ерунде). Подразумевается при этом, что хорошее от плохого будет отделять критик, не подверженный греху филологизма, то есть совершенно избавленный от профессиональной компетентности и дисциплины мысли, руководимый исключительно собственным самоуправством, – и уж после этого филологам предстоит иметь дело с плодами его трудов. Но дело в том, что к нынешним временам у филологии уже есть этот опыт – бережного извлекания из глубоких архивов Серебряного, к примеру, века неприметных сокровищ, просыпанных и затоптанных бойким зоильим племенем. И вполне очевидно уже, что сплошь да рядом камень, отвергнутый неистовыми ревнителями, в исторической перспективе в аккурат и ложится во главу угла. Давыдов, как филолог занимавшийся, например, вписыванием в историю русского стихосложения XX века прочно забытой поэтессы военных лет Елены Ширман, об этом знает не понаслышке.
        Есть и оборотная сторона у этой медали: сплошь и рядом самый далекий от подлинно филологического метода подход демонстрируют как раз дезертиры и перебежчики из филологического цеха. И это тоже понятно: ведь к литературной современности какой-нибудь мрачноусый автор предисловий к трудам Соллогуба или лощёный профессор, специализирующийся на английской метафизической поэзии XVII века, подходят во всеоружии своих знаний и представлений, довольно-таки малопригодных для разговора о Викторе Пелевине и Всеволоде Некрасове. Критическое высказывание оказывается для этих достойных людей зоной вожделенной безответственности: говоря о Джоне Донне, надо отвечать за базар, а говоря о Всеволоде Некрасове – вроде как необязательно. Между тем диссертация Данилы Давыдова была посвящена наивному словесному творчеству – то есть ближайшим окрестностям литературы, тому, что начинается сразу за её границами. Такой специфический опыт (а территория эта наукой толком не обследована) сродни, быть может, описанному Сент-Экзюпери опыту ранних лётчиков, впервые обретавших возможность взглянуть на Землю извне, сверху, – и тем самым ощущавших с особенной остротой её целостность, хрупкость, нужду в защите.
        И другой распространённый конфликт между разными дискурсами одного говорящего: нынче любят говорить о том, что в условиях перманентного кризиса литературной критики как особого института лучшими критиками оказываются сами писатели и поэты. Бывает, что и оказываются – тогда, когда высказывание поэта о поэте строится на неподдельном переживании со-чувствия, со-звучия. Но в этом же и ограниченность метода: он, случается, даёт превосходные плоды, когда писатель говорит о близком ему самому авторе, и оборачивается чудовищными нагромождениями нелепиц и инсинуаций, когда речь заходит об авторе непохожем. Но Давыдов приносит нам добрую весть: при известной дисциплине и самоконтроле строго отрефлектированное переключение из одного дискурса в другой по воле говорящего вполне возможно. Творческая стратегия поэта Данилы Давыдова сопряжена с речевой агрессией и провокацией, с ценностным релятивизмом и прочими страшными и сомнительными вещами. Но, быть может, ровно благодаря тому, что порывы в сторону эгоцентризма и деструкции Давыдов в полной мере реализует в своих стихах (разумеется, этими порывами не исчерпывающихся), – в своих критических текстах ему удаётся не пускать их на порог.
        Было бы преувеличением назвать этот сборник статей судьбоносным. При том, что собран он неспроста: вышеперечисленные особенности давыдовской критики обладают определённым кумулятивным эффектом, и при сквозном чтении из коротких зарисовок выстраивается некая довольно общая картина. Но судьбоносное не всегда совпадает с духоподъёмным. Метасюжет книги Давыдова – история про то, как представителю выморочного, вырожденного сообщества удаётся сохранить личное (оно же, в данном случае, профессиональное) достоинство. Что бы там ни было, коллега Давыдов может сказать, перефразируя Нобелевского лауреата: «Я работал. Я писал статьи». Шемякин суд постсоветской литературной общественности убедить, может, и не удастся. А история нас оправдает.


Данила Давыдов  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service