Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  
Этюды в серых тонах
Рецензия на книгу Дарьи Симоновой «Половецкие пляски» (М., 2002)

18.03.2008
        Дарья Симонова. Половецкие пляски. Повести и рассказы. — М.: Вагриус, 2002. — 384 с.
        Сначала вспоминается, что, если пишешь о Дарье Симоновой, вероятно, придется говорить вообще о современной женской прозе: и не отвертишься. Потом приходит спасительная мысль о возможности избежать этого разговора, будто бы само собой разумеющегося: да, издательство «Вагриус», да, книга находится в одном ряду с той-то и той-то. Но, заметим, при этом книга прозы Дарьи Симоновой появилась в гендерно-нейтральной, основной («двуцветной») серии «Вагриуса», а не в серии «Женский почерк», которая задает вполне очевидную рамку. С другой стороны, издáли (точнее, переиздали) в этой специально-женской серии роман Ольги Славниковой «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки»: посмотрел бы я на того критика, что стал бы называть «женской прозой» этот эпос о невозможности диалога, беспощадно мизантропический и в то же время изобилующий описаниями мельчайших элементов ускользающего бытия. А гротески Людмилы Петрушевской, а декоративная психоделика Анастасии Гостевой — это тоже какая-то специальная, особенная «женская проза»?
        Итак, Симонова. Самая краткая (один абзац) и самая разумная рецензия на «Половецкие пляски» принадлежит Дмитрию Кузьмину 1. Соглашаясь с ней в большинстве моментов, буду по необходимости полемизировать.
        Действительно, повести (их в книге четыре) сильнее, значительнее, да и просто заметнее рассказов: последние написаны не без изящества, но в значительной степени дублируют друг друга, необязательны, стираются из памяти сразу же по прочтении. На месте рассказов образуется гул, персонажи повторяют, в разной тональности и с разным темпом, одни и те же слова (думают те же мысли, чувствуют те же чувства). Интересно, что не все известные мне симоновские рассказы таковы: рассказы, памятные по альманаху «Вавилон» или антологии «Очень короткие тексты», вполне индивидуальны, так что здесь мы имеем дело, очевидно, с редакционной политикой.
        Занятно другое: повести, также насыщенные гулом, не оказываются этакими смазанными пятнами: они целостные и взаимодополняющие (а не взаимозаменяемые, как рассказы из книги). Кузьмин называет «Легкие крылышки» самой значительной из четырех повестей. Действительно, так: построенная как связанный достаточно четко прочитываемым, но все же мерцающим сюжетом ряд небольших (порой и вовсе миниатюрных) фрагментов, эта вещь отсылает к неожиданному прототипу: «симфониям» Андрея Белого — и к слабо исследованной традиции подражания им. Соположения параллельных событий (описываемых крайне лаконично) и мини-монологов персонажей, ненавязчивой рефлексии повествователя, имеющие в «симфониях» Белого онтологическое значение, здесь «гносеологизируются», приобретают качества камерности:
        «Миша своими выходками придавал жизни авантюрный привкус, за это ему много прощалось. И чем серьезнее была его мина — тем веселее казалась игра.
        Лилечка вышла замуж совсем не за философа. Выдался удачный день, когда Лиля на троллейбусной остановке познакомилась с Леней не противной внешности, интеллигентом, и ее судьба лихо повернулась на сто восемьдесят градусов <...>
        На свадьбу Кулемина подарила Лиле розового слона из клеенки. Кулемина была затейницей по части поделочек. Вскоре она нашла себя, устроившись воспитателем в группу продленного дня».
        Тем не менее я не стал бы говорить об этом тексте как о самом удачном. Три другие повести — «Половецкие пляски», «Шанкр» и «Сорванная слива» — в некотором смысле более интересны, особенно последние две: история мнимого заражения сифилисом и чуть ли не готическое по материалу повествование о распутывании семейной тайны. Кузьмин пишет: «Симонова хорошо укладывается в канон современной женской психологической прозы...» Такой «канон» (как совокупность текстов с перекличками в проблематике и стилистике) в самом деле, видимо, существует, однако возможно «вписать» прозу Симоновой и в другой канон: произведения так называемого «поколнения земноводных», о котором в свое время немало писал Олег Дарк 2, — тем более, что Симонова соответствует этому поколению и по возрасту. Проза Ольги Зондберг, «Утренние прогулки» Сергея Соколовского — именно те тексты, с которыми представляется необходимым сопоставлять симоновские повести. «Приехавшие из провинции», «всегда испытывающие серьезные проблемы с социализацией» 3 героини (реже герои, находящиеся на периферии сюжетов) Симоновой населяют камерный, люмпен-интеллигентский, ненадрывно-маргинальный или же, наоборот, благополучно-невозмутимый «офисный» мир — ни в том, ни в другом мире, как принято думать, не случаются Главные События Жизни. В тех сферах жизни, о которых пишет Симонова, все построено на приглушенности, на частице «не», умаляющей, но не отрицающей (как, например, в слове «небольшой»). Постоянные занятия ее персонажей — не вполне осмысленные передвижения по городу, необязательные разговоры, неясные и не могущие быть проясненными личные обстоятельства. Герой здесь — «маленький человек» (см. рассказ «К теме маленького человека»), — но, что очень важно, ни он сам, ни окружающие его не воспринимают этой «малости», да и рассказчик не вкладывает в это описание сколь-либо заметного социального пафоса. Постепенно это отсутствие пафоса — при сохранении внимания и интереса автора к своим героям — начинает ощущаться как последовательная социальная и нравственная позиция.
        Повести Симоновой — этюды «в серых тонах», серый же цвет — не что иное, как результат смешения многоцветия жизни. Не гендерная проблематика здесь важна, важен некий трудноуловимый этический смысл существования «где-то сбоку», где-то вне бури и натиска.


[1] Литературная жизнь Москвы. Сезон 2001/02. Вып. 10 (61). С. 6. В Интернете: http://vavilon.ru/lit/books2002. html#9.
[2] Дарк Олег. Поколение земноводных. Русская проза конца века. Предварительные итоги и продолжение // Ex Libris НГ. 10.06.1999. #72(94). С. 3; Он же. Аутизм как новейшая задача литературы // НЛО. 1999. #39. С. 261. Следует отметить, что, если в недавней интернет-полемике Олега Дарка с Дмитрием Кузьминым (http://vavilon.ru/diary/030430.html, http://vavilon.ru/ diary/030505.html) первый фактически отказывается от собственной позиции, я все больше и больше склонен признавать, с некоторыми поправками, ее правомерность.
[3] Цитирую ту же рецензию Д. Кузьмина
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service