|
Новелла в стихах
О «Прозе Ивана Сидорова» Марии Степановой
|
Данила Давыдов
Книжное обозрение, 2008, № 9, 3-9 марта
|
|
|
Степанова М. Проза Ивана Сидорова. — М.: Новое издательство, 2008. — 76 с. — (Новая серия) Тираж не указан. (о) ISBN 978-5-98379-082-7
В курируемой Михаилом Айзенбергом известной поэтической серии появилась новая книга Марии Степановой. Можно говорить, что она необычная и в контексте творчества самого автора (в меньшей степени), и в общепоэтическом современном контексте (в большей). Между тем, именно этот текст может оказаться ключевым в развернувшейся последнее время по инициативе Федора Сваровского дискуссии о т.н. «новом эпосе».
Оппоненты Сваровского (к числу которых отношусь и я) не раз указывали на принципиальное отличие эпоса и нарратива, субъекта и лирического героя, на само понятие повествовательной лирической поэзии (например, баллад), никоим образом не выходящей в эпическую безличность.
В этой связи вспоминается естественным образом и Мария Степанова: целый ряд ее длинных стихотворений (баллад ли, монологов ли) так или иначе чётко вписываются в предложенное Сваровским поле «нового эпоса», но при этом остаются максимально несущими энергию лирической субъективности. Новый текст Степановой заостряет эту проблему и доводит ее чуть ли не до логического предела: это редкая в новейшей поэзии поэма, притом подчеркнуто обозначенная как «проза» и остраненная с помощью имени-маски Ивана Сидорова (более того, первая публикация текста появилась в ЖЖ вообще без имени Степановой).
При этом «Иван Сидоров» - никто, просто знак наименованности вместо полноценного двойника, функция вне субъектности. Повествование (именно так), выведено из пространства «поэтического» в сколь-нибудь нормативном смысле: стих Степановой здесь изыскан и рафинирован, но именно благодаря разрушению собственно стиховой инерции; каскад ассонансов, раешных фрагментов, вторжения утрированной обыденной речи в ткань текста, непредсказуемая система рифмовки и ритмов (которую в стиховедении последнее время называют гетероморфным стихом) особенным образом остраняют материал. Да и сам он, материал, нетривиален для современной лирической поэмы: фантасмагорическая история о черной курице, городской нечисти и их борьбе с органами правопорядка – и, одновременно, об утраченной любви, - не «роман в стихах», конечно, но, скажем, «новелла в стихах».
Итак, повествовательное начало, поддержанное всеми возможными способами деавтоматизации поэтического слова, предстает максимально далеким от традиционного лиризма. Казалось бы, здесь перед нами как раз образец «нового эпоса»: десубъективированное, отделенное от автора маской, сюжетное повествование. Но нет, субъект-то, несмотря на подмену Степановой «Сидоровым», вполне существен. «А покуда автор пишет / про жену обнимать, / он негромкий голос слышит: "Руки вверх, вашу мать!"» - такого рода кунштюки разбросаны по всему тексту этой «прозы» в стихах. То есть субъект не изъят из текста, он просто спрятался, оставась пусть и законспирированным, но активным наблюдателем собственного письма. Поэтому лирическая интерпретация принадлежит не персонажам, но повествователю, и именно он оказывается финальной – именно лирической – инстанцией текста. Проделавшая такую изощренную интерпретацию, Степанова выводит дискуссию о «новом эпосе» на новый виток.
|
|
