Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  
Глубокое дыхание
Предисловие к книге Натальи Горбаневской «Чайная роза»

05.11.2008
        Писать предисловие к книге Натальи Горбаневской — занятие не самое простое. Стоило бы взглянуть на эти стихи академически, проанализировать их с величайшим тщанием, но это всё-таки не формат предисловия. Судьба поэта — отдельная вещь, и тоже требует не предисловной риторики, но развернутого повествования (либо молчания). Остается очень малое — просто показать способ существования поэта.
        Ахматова посоветовала в свое время, пишет где-то Найман, «взять Горбаневскую» в компанию будущих «сирот», дабы образовалась полноценная поэтическая школа (здесь не обошлось без проекции на ее собственную молодость, на рождение акмеизма). С какой-то высшей точки зрения то, что не «взяли», оказалось логичным и правильным. Поэтика «ахматовских сирот» эгоцентрична, замкнута на себя (говорю безоценочно). Горбаневская антисартровски пишет: «Другие — это рай, / лекарство от тоски».
        Встраивается ли это идеологическое высказывание в само вещество поэзии Горбаневской? Вопрос не слишком прост. Горбаневская в стихах своих работает с инструментарием риторики и одновременно отрицает этот инструментарий — всей волей человеческого начала. Битва с внечеловеческим, пафосно-изоляционистским образом архетипического Поэта производится не на поле легкости, отрицания смысла, снятия традиции — но на собственном поле. Поэт выходит к реципиенту, дабы сбросить венок, но остается именно Поэтом, а не просто сополагателем строчек. Эта ситуация: преодоление пафоса не через его отрицание, но через сам пафос, — авторская, никому не подобная работа Горбаневской.
        Соположение различных предметов, явлений, понятий (сама Горбаневская комментирует строки: «Воткнута ветка бузинная / в киевскую пастилу» как «автоописание поэтики, основанной на: «В огороде бузина, а в Киеве дядька»«) должно было бы, по идее, породить некий внеиерархический, перечислительный тип письма. Но эта методологическая метонимичность сращена в стихах Горбаневской с максимальной концентрацией высказывания, с его сверхплотностью и монолитностью.
        То, что сама Горбаневская называет «коротким дыханием» («То ли короче дыханье, / то ли дыхание глубже, / легкие дышат стихами, / лёгко скачу через лужи», — здесь это «то ли» не выбор, но связка — краткость способствует глубине, концентрации, максимуму сосредоточения), есть принципиальное свойство ее поэтики. Можно демонстрировать, подобно лианозовцам, слово как таковое. Можно, напротив, уверенно следовать заданными самой инерцией стиха путями, которые сами по себе несут поэтический смысл, в сущности, без участия автора. Горбаневская делает удивительный ход: она доверяет стиховому гулу, «семантическому ореолу» стиха, но очень четкими и скупыми движениями отсекает всё инерционное, что энергия стиха могла бы предложить, дай ей развиваться безнаказанно.
        Стихам Горбаневской в высшем смысле присуще то высокое бормотание, которое есть родитель поэзии (здесь возникает крайне неожиданная параллель с методом Всеволода Некрасова).

            Синее море,
            белый пароход.
            Белое горе,
            последний поход.

            Ты не плачь, Маруся,
            приезжай в Париж,
             «поэтами воспетый
            от погребов до крыш».

        — возникает как внутренняя речь, облеченная в стихи. Вспомненная цитата, фольклорный мотив — наслаиваются на индивидуальный человеческий опыт, неразрывно соединяются в стихотворной формуле.
        Бормотание — но не проговаривание, не пустое говорение, а именно постоянная готовность к высказыванию. Поэт предстает экспертом по проблемам онтологии. К священной жертве его требуют постоянно, хотя бы потому, что он есть, он наличен, и заботы суетного света — материал для высказывания на определяющие смысл мироустройства темы.
        Сам процесс письма предстает в случае Горбаневской преобразовательным действием, «складкой», изгибом смысла:

            То ли снились — и заснила,
            то ли вправду сочиняла,
            ручку тыкала в чернила,
            карандашик очиняла,

            очиняла той же бритвой,
            той же тоненькою мойкой,
            с той же самою молитвой
            над истерзанною койкой,

            с тем же самым — не упором,
            не упрямством, но терпеньем,
            с недосказанным укором,
            недопетым песнопеньем.

        — сновидение и действительность соединены, однако это не иллюзорное, фантастическое бытие — это очень конкретизированное, очерченное пространство.
        Здесь, впрочем, важна природа этого парадоксального единства отрешенного бормотания и сосредоточенной формульности. Горбаневской чуждо камлание, псевдошаманский (в духе Губанова) тип поэтического существования. Ее стихи принципиально концентрированны. Не случайно в этом смысле излюбленное Горбаневской восьмистишье. Пожалуй, следует говорить о становлении восьмистишья в русской поэзии чуть ли не твердой формой. После Ходасевича, Мандельштама, Ахматовой, Вагинова, Божнева, — Горбаневская делает смысловую машинку о восьми строчках принципиальным способом организации материала.
        Первая строфа и вторая находятся в тонких отношениях взаимопритяжения и взаимоотталкивания. Тезис сменяется антитезисом, но синтез не предлагается как таковой, он — сама целостность стихотворного произведения, соединения первой и второй строф.
        Можно предположить: здесь оптимальный объем для насыщенного, диалектичного высказывания (короче текст — получается минимализм, принципиальная недоговоренность; длиннее — нарратив, игра стиховой инерции). Именно восемь строк рифмованного стихотворения позволяют вместить философическую притчу, не разворачивая ее в эпос:

            Уходят, уходят друзья и враги
            в колючую замять беззвучной пурги,
            в колючую зону закрайних стезей...
            Но мне все-тки жальче друзей.

            О Господи Боже, увы мне и ах,
            врагов я люблю, но молюсь — о друзьях,
            помилуй и сохрани,
            чтоб были для них воскресенья одни.

        Чуть выше я сказал о рифме: это принципиально. Принципиально вливание нового вина в старые мехи. Не-авангардность, не-радикальность стиха Горбаневской на деле оказывается не такой уж и однозначной. Инерционная (будто бы) форма насыщена элементами ее деформации и трансформации. Метрика изломана непредсказуемыми нарушениями, живыми, как ритм разговорной речи. Стиль нелинеен: просторечие, в том числе фонетическое, жаргонизм, лихое народное словечко сталкиваются с поэтизмами. Но это не метод тотального сопоставления (как, например, у Михаила Еремина), это внутренняя — истинная — речь поэта. Библейская аллюзия или отсылка к известному анекдотцу не уравнены в статусе, но едины в том, что присутствуют в сознании говорящего, определяют его мысль, участвуют в производстве смыслов.
        Именно это свойство — не просто выращивать стихи из сора, но указывать на этот сор, демонстрировать его, — казалось бы, признак эстетического радикализма, от исторического авангарда до попыток «новой искренности». Но, парадоксальным образом, это преломление оптики не имеет прямой корреляции с методом письма. Сохранив верность «классике», Горбаневская успешно работает на поле «авангарда» — преодолевая ложные дефиниции.

            На Оршу, на Ржев, на Моршанск,
            на лысые лбы и пригорки,
            пропащий нашаривать шанс
            в просыпанной пачке махорки,

            пропавший нащупывать пульс
            в изгибе дрожащего рельса,
            в проталинах таенный путь
            среди негорелого леса.

        — мир трансформирован, в нем проявляются видны странные, неведомые швы, — но он всё-таки есть, он не отменяется и не зачеркивается.
        Горбаневская показывает нам, как возможно, не претендуя на гигантизм романтического гения, оставаться поэтом вне самоотрицания поэтической функции — вопреки времени и моде, она демонстрирует не столько краткость, сколько глубину дыхания.


  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service