«Не почтовые голуби наслаждения»
Интервью с Григорием Дашевским

Интервью:
Елена Калашникова
Русский журнал, 15 ноября 2001 г.
        Елена Калашникова: Какие из своих переводов вы любите больше всего или считаете, что они удались лучше других?
        Григорий Дашевский: Я люблю не переводы (свои или чужие), а книги. Из тех книг, которые я сам переводил, мне больше всего нравится «Насилие и священное» Рене Жирара.
Переводчики все-таки – «почтовые лошади просвещения», а не почтовые голуби наслаждения. А в 1940-ее годы в СССР победила идея, что перевод должен производить «равноценное художественное впечатление» и даже «заменять подлинник». Звучит возвышенно, но предпосылки у этих лозунгов такие: советский человек не знает, не будет и не должен знать иностранных языков; современные (то есть советские) русские язык и литература настолько богаты и, главное, универсальны, что способны адекватно передать и Руставели, и Данте, и Митчела Уилсона. Более того, слова о «замене подлинника» неизбежно наводят на мысль, что после появления «полноценного перевода» сам подлинник будет уже не нужен - вначале советским людям, а потом и всем народам мира. То есть в основе - обычное советское безумие.
        Требование «создать русского Шекспира«, как и родственный лозунг «создать современную «Войну и мир», - осмысленно, пока остается персональным идеалом пишущего человека, и нелепо, когда возводится в общезначимый стандарт. А общезначимым стандартом для перевода может быть только добросовестное ознакомление с подлинником, а не создание «равноценной ему книги» и тем более - не его «замена».
        Теперь эти лозунги уже негде и некому произносить, но они продолжают определять представление о переводе. Недостижимый идеал превратили в общеобязательное требование, и понятие «добросовестный ремесленник», которое для переводчика должно быть похвалой, стало звучать осудительно - в результате таких ремесленников действительно все меньше. Есть или талантливые люди, чьи переводы - настоящая русская проза, или неграмотные мошенники, не знающие ни родного, ни иностранного языка. Поэтому, скажем, издатель, если ему нужен всего-навсего грамотный текст, заказывает перевод путеводителя или политической статьи человеку, который может перевести Джойса или Малларме. Переводчику Джойса это скорее выгодно, но, вообще говоря, это варварская растрата сил.
        Е.К.:Какие авторы и какие жанры «не ваши», вы не взялись бы за их перевод?
        Г.Д.:Почти все авторы и почти все жанры; проще сказать, за что бы я взялся.
        Е.К.:А какие «ваши»?
        Г.Д.:Где нет фантасмагорий, игры слов, шутливого тона, бесконечных цитат; где мысль, история или картина автору важнее, чем его собственная образованность, остроумие или виртуозность. Это касается и поэзии, и художественной прозы, и не художественной.
        Е.К.:Считаете ли вы кого-то своими учителями в области перевода?
        Г.Д.:Да, двух человек. Во-первых, Николая Алексеевича Федорова, который преподавал у нас в МГУ латынь: он не учил нас переводить, но на его уроках, когда мы читали латинских авторов, делалось ясно, что значит «понимать текст». Во-вторых, переводчика Виктора Петровича Голышева.
        Е.К.:Чем, по-вашему, перевод поэзии отличается от перевода прозы?
        Г.Д.:Перевод поэзии стихами, по-моему, имеет смысл только тогда, когда у переводчика есть желание и умение делать с родным языком что-то новое - аналогичное тому, что сделал автор оригинала со своим. Такие переводы есть, например, у Анатолия Гелескула, Андрея Сергеева, Алексея Прокопьева.
А для просветительских целей лучше было бы переводить прозой. Общепринятая практика переводить так называемым «размером подлинника» приводит лишь к тому, что 99% переводов не приносят ни удовольствия - потому что это плохие стихи, - ни пользы - потому что ради стихотворности, ради размера и рифмы искажается даже буквальный, поддающийся переводу смысл.
        Не говоря уже о том, что сам «размер подлинника» всегда имеет лишь условное отношение к форме оригинала, которое каждый раз надо продумывать заново. Когда это условное отношение принимают за естественное равенство, стихотворный перевод превращается в бездумную и лживую (хотя часто и виртуозную) рутину.
        Е.К.:Много ли, на ваш взгляд, в отечественной литературе переводов устарело, надо ли делать новые?
        Г.Д.:«Устарелость» перевода, по-моему, - это не абсолютное, а сравнительное свойство: читая книгу в оригинале, ты видишь, что она живее и современнее, чем ее русский перевод. Поэтому устаревают переводы классических или первоклассных вещей, а не средней беллетристики - но лишь тогда, когда эту «неустарелость» оригинала есть кому заметить. Чем больше людей будут для себя читать хорошие иностранные книги, тем чаще будут появляться новые переводы и, соответственно, устаревать переводы прежние.






Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service