Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
Савелий Гринберг
На взлет тел зван: Савелий Гринберг (1914—2003)

01.11.2008
Досье: Савелий Гринберг
Откинь, Никто,
беду судеб
и мир прими
Конец оценок

С. Гринберг. Палиндромика


        Гринбергу принадлежит едва ли не лучший из известных мне палиндромов. НЕТ, НЕ НАМ МИР ИММАНЕНТЕН. Тут есть не только прямой смысл, а не некая формальная-условная осмысленность, дальше которой редко идут палиндромы, но и два элемента, приближающие эту фразу к стихотворению, делающие ее, собственно, одностишием. Они к тому же органично сочетаются: лирический вскрик от несоизмеримости себя и мира — не теряющий, а лишь приобретающий обаяние от априорной безнадежности и — непринужденная искусность инсталляции в короткую эмоциональную речевку из пяти слов такого, казалось бы, громоздкого слова, как «имманентность».
        В палиндроме, в модели, где справа налево все прочитывается так же, как слева направо, можно увидеть идеальную схему если не для русско-израильских литературных судеб, то, во всяком случае, для существования текстов на русском и на иврите.
        Савелий Гринберг родился в Екатеринославе за несколько лет до революции 1917 года и умер в Иерусалиме в начале XXI века. В юности — как рассказывал он сам — бегал на выступления живого Маяковского («бегал» — слово сомнительное, но в данном случае — неизбежной беллетризации биографии — кажется, подходящее). В 1930-е годы побывал в Палестине (сказочные времена, можно было поболтать с Владимиром Жаботинским, исторической фигурой библейских масштабов... и замечательным русским литератором, единственным, кажется, из персонажей мемуаров Нины Берберовой, о ком она пишет с ничем не замутненной симпатией — какой же действительно светлой личностью надо было быть). Из Палестины Гринберг вернулся в СССР. И до отъезда в Израиль, еще через сорок лет, работал в Музее Маяковского. (Сюжет настолько удивительный, что любой досужий комментарий рядом с ним бледнеет.) Был на войне (народное ополчение, строительство оборонительных рубежей, Малая Земля, Рыбачий полуостров, затем — «лектор по литературной тематике» в армии и на флоте). По воспоминаниям людей, знавших Гринберга в 1960-е годы, — достойный, интересный, вызывающий симпатию, но внешне — приглушенный человек, уклоняющийся от соучастия в фестивале открытости оттепельных времен. Он близко общался, как говорят — «шептался», с Харджиевым. Одно из самых эффектных стихотворений Гринберга порождено счастливым душевным подъемом от открытия выставки Пикассо — в Москве 1956 года.

            ...Выставка Пабло
            Когда тряхануло земную палубу
            Выставка Пабло
            Большая толпа была...
            Жив был пока Сосо
            не могло быть показа
            выставки Пикассо
            ПИКАССО
            АПОКАЛИПСИСА
            А покамест
            Не паблокачиваться
            Не припикасаться
            ...И ЖИЗНЬ ПИКАССА
            И ЖИТЬ ПИКАССО

        По собственно поэтической функции, при всей разнице «человеческих» образов и «стратегий», Савелий Гринберг ближе всего, вероятно, — к Семену Кирсанову. «Дирижаблоком повис»... Радость работы со словом, транслируемая обоими поэтами, — и легковесна, и летуча. Гринберг ощущал себя наследником футуристической традиции — и был им, но не вообще, абстрактно, всей «линии», а — наиболее «детской», прозрачной полосы в этой радуге... Как заявлено в его стихотворении «Прошли те времена» (текст приводится полностью): «Прошли те времена, когда я мог быть оскорблен / каким-нибудь ТРАМТАРАРАМ или САКРБЛЬО».
        В начале 1970-х он уехал в Израиль — и прожил в Иерусалиме еще треть столетия, среднестатистический век для «уважающего себя» романтического поэта. Неплохой бонус за любовь к жизни и осмотрительность... так живут патриархи.
        В 1960-е годы — во внешности Гринберга не было ничего бросающегося в глаза; скорее «научный сотрудник», чем «художник». Иерусалимский же его образ, на старости лет, был вполне романтичен, во всяком случае, имел все внешние признаки «артистической натуры»: развевающиеся длинные седые волосы, огромные черные круги под глазами, страстнЧе выражение на лице, легкая, «птичья» фигура... Как-то я зашел с приятелем в круглосуточный супермаркет на Французской площади в центре Иерусалима — и увидев вдалеке патриарха русскоязычной поэзии, спросил у своего спутника, не знавшего Гринберга: «Посмотри — как ты думаешь, кто этот человек?» Он сказал: «Актер?..» Дело, конечно, не во «вторичности» признаков, а в том, что условия последних тридцати лет жизни оказались «user-friendly» для выявления импозантности, которая существовала и раньше. Савелий был артистичен — обаятелен в публичном поведении и общении; характерный момент: слабости, связанные с возрастом, — забывчивость, глуховатость и сопровождавшие их постоянные переспрашивания — казались лишь тихим хулиганством пожилого джентльмена, стильностью, а не слабостью.
        К собеседнику Гринберг обычно обращался с некоей, я бы сказал, историко-литературной объективностью: встретившись во вполне приватной обстановке, где-нибудь в гостях, называл, пожимая руку и глядя прямо в глаза, исключительно и четко — по имени и фамилии: собственно, литературное имя... «А, Алеф Бет, да, знаю...» — отмечала как бы персонифицированная Литература Двадцатого Века.
        Эта персонификация была чрезвычайно, до пугающей альтруистичности, благожелательной. Во всяком случае, наше знакомство сопровождалось психологическим феноменом, так и не открывшимся мне до сих пор. Мы сидели за столиком в кафе, пришло время читать друг другу свои стихи. Я продекламировал мой тогдашний хит «За спиною Москва, за пустыней Каир...». Гринберг задумчиво сказал: «У меня тоже есть стихотворение про Иерусалим. Ваше, конечно, лучше, но я прочту и свое...» Так не бывает, признание подобного толка — противно эгоцентрическому существу любого поэта («артиста»)... но даже если ты и ощутил «для себя», что кто-то где-то лучше, публично это признать (с нами за столиком была еще пара коллег)? Если добавить, что Савелию тогда было под 80, а мне — под тридцать и что речь идет о первом знакомстве... «В высшей степени непонятно» — как говорил мой дедушка и по менее экзотическим поводам.
        Гринберг жил у упомянутой Французской площади (Кикар Царфат), в нескольких сотнях метров от резиденции главы правительства и примерно на таком же расстоянии от Парка Независимости, произрастающего на краю долины Гееном (Геенны Огненной). Топография в этих местах может заглушить собой любой новый рассказ, посему лучше обратимся непосредственно к квартире Савелия... Впрочем, в топографическом смысле не менее существенно, что дом, где жил Гринберг, стоит «на опушке» квартала Рехавия — заповедника «европейскости», с академическим оттенком: район был основан в 30-е годы прошлого века беженцами-репатриантами из Германии и соседних с нею стран, тени Бубера и других «немецких профессоров» все еще передают друг другу кирпичи на строительстве новой жизни на выжженном солнцем холме под внимательным, но брезгливым взглядом верблюда. Сия картина, впрочем, — исторический фантазм, для нормального глаза нынешняя Рехавия — уютный, даже темноватый от зелени, район трехэтажных домов, кое-где вилл, что-то среднее между Штутгартом и Черемушками... Это — то, что было у Савелия Гринберга за окном. Внутри же, в его комнате — да-да, завал книг, бумаг; «эпицентр» — журнальный столик, похоже, главное рабочее место. Строгий жестковатый диван, со старым, советского стиля, пледом, стеллажи с бумажной продукцией на всех стадиях прохождения через мир — от рукописей до архивного иссыхания. «Обстановка» — никакая, функциональная Ситуация комнаты — чтение, а не писание, «бокал вина и книжка», а не «кувшин кофе и стопка бумаги». Такая богемность, такая разновидность гедонизма.
        Гринберг «нашел себя» среди ивритских поэтов 1930-х годов рождения (параллельных Вознесенскому и Евтушенко) — совпали и эстетика, и жизненный стиль («контркультурность» с «футуризмом», израильская «домашность» с его типом богемности)... Он оказался признан там, где хотел, и на перворазрядном уровне. Стал частью этого коллегиально-дружеского круга. Его переводы из Давида Авидана — замечательные свидетельства нечастого, драгоценного совпадения. Полная естественность по-русски — при передаче достаточно резких жестов оригинала...

            Те, кто похож на меня, но не похож на тебя,
            определяют политику языка...
            Они слышат мягкую вибрацию, скрытное, внутриатомное,
            потайной зуммер, — вне-логическое, мета-психологическое,
            под-познавательное, супер-грамматическое.
            Мы ответственны за все, что происходит в языке в каждую отдельную минуту,
            Потому что люди подобные мне и подобные тебе — они политики языка.
            Мы определяем, как будут разговаривать через десять, двадцать,
            сто, двести, десять тысяч лет.
            <...> И мы одержимы истерией счастья нашего бытия, — что мы — это мы.

            («Лингво-политики»)

        Не менее хороши, чем имеющие-литературную-ценность декларации, — и такие спокойные, в сочетании известного вызова, эмоционального переживания и интеллектуализированного конструирования, тексты, как, скажем, этот, называется «Главное в жизни» (увидев такое в оглавлении, я бы первым делом открыл его — и не был бы разочарован):

            Понимание — это еще не самое главное, главное в жизни — точность.
            Сначала надо понять до конца значение точности,
            а после этого уточнять, запуская-в-ход понимание.
            Рекомендуется попробовать — это работает лучше всего именно так.

        В переводах же, и с особенной остротой — из Йеуды Амихая и Натана Заха, ощутимы роскошные глубина и масштаб, в слиянии собственного опыта и речи — с опытом и речью последней страны. Скажем — очень израильское стихотворение Йеуды Амихая (здешняя вариация на ту же тему, что в «28-летнем Эмии» Кавафиса и «Жди меня» Симонова):

            Разросшийся сад, посаженный в память
            мальчика, павшего на войне,
            становится похожим на него, — когда он был,
            двадцать восемь лет тому назад, — становится похожим
            все больше и больше, с каждым годом.
            Его старики-родители приходят сюда почти что ежедневно,
            чтобы посидеть здесь на скамейке, чтобы смотреть на него.
            И каждой ночью воспоминание гудит-рокочет,
            словно мотор над кронами рощи. Днем это не слышно.

        При жизни Савелия Гринберга были изданы, насколько мне известно, две книги его стихотворений — «Московские Дневниковинки» (Иерусалим, 1979) и «Осения» (Москва, 1997), и книга переводов «Шира Хадиша. Страницы новой израильской поэзии» (Иерусалим, 1992). Совсем недавно, уже после смерти Савелия, его сын, живущий в Москве, издал еще одну книгу стихотворений Гринберга («Посвящается В.В. Маяковскому», Москва, 2003). Вот он, сад, посаженный в память... — очень похожий на того, кому посвящен; чем дальше, тем больше.


Савелий Гринберг

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service