Питерское издательство «Лимбус Пресс» выпустило два новых сборника малой прозы: «Музей обстоятельств» Сергея Носова и «По книжному делу» Юлии Беломлинской. Серия, в которой вышли оба сборника, называется «Инстанция вкуса», – Варвара Бабицкая прочла книжки и признала это название оправданным.
Сергей Носов и Юлия Беломлинская — писатели с именем. Носов — автор множества пьес, нескольких романов, стихов, в разное время фигурировал в шорт-листах Букеровской премии и «Нацбеста». Беломлинская — тоже романистка, автор моноспектаклей, поэт, а кроме того, художник, певица и так далее. Но в серии «Инстанция вкуса» художественные заслуги, послужив входным билетом, как бы вынесены за скобки: писатели выступают здесь как эссеисты, рецензенты, публицисты — в общем, властители дум. Причем властители дум с питерской пропиской: в России есть только один город, ставящий на прозе своих обитателей штамп «сделано в...», который воспринимается как гарантия качества, и в данном случае — заслуженно.
Говоря о некоем «штампе», я не имею в виду ни банальности, ни даже сходства: у питерских писателей совершенно разный стиль и темперамент. Лирик, философ и остроумец Сергей Носов мне понравился безоговорочно — думаю, он не может не нравиться, попробуйте так увлекательно прогуляться по своему городу, как Носов в «Тайной жизни петербургских памятников», или по своей квартире, как это делается в его цикле «Музей обстоятельств». Ни единой фальшивой ноты на всю книжку и бездна обаяния — рассуждает ли он о лохотронщиках или «О нравственном превосходстве Шарикова над профессором Преображенским».
Беломлинская вызывает гораздо более сложные чувства.
В тексте, озаглавленном «Место где», Сергей Носов называет свой город «местом, где слово "булочная" по-прежнему произносят, как и пишут, потому что, если идешь в булочную, обязательно попадаешь в булочную, а не в соответствующий отдел супермаркета и не в киоск».
Не имея чести знать Юлию Беломлинскую, не могу сказать, как именно она произносит слово «булочная», но пишет определенно через «ш». Таково ее авторское правописание: ее бесконечные «скушно», «загадошный» и «конешно» мне, например, невыносимо режут слух манерностью, эстетским питерским вывертом: совершенно непонятно, что она хочет этим сказать. Вообще говоря, не в правилах вашего рецензента судить писателя исходя из того, рижский он или парижский, но Юлия Беломлинская провоцирует такой взгляд, потому что сама пристрастна во всем.
Если копнуть глубже, каждый человек и литературный критик узнают своих по родимым пятнам, по тому, как они выговаривают «дефьки на лафьке» и что делали до семнадцатого года, но не всякий имеет смелость в этом признаться. Принцип «Несть иудей, ни еллин» — я имею в виду, конечно, далеко не только конфессиональные и национальные различия — идет на пользу литературе, только когда он не наносной и укоренен несколько глубже, чем привычка называть негров афроамериканцами. В первом тексте книги, «Как все это начиналось», Беломлинская пишет: «Массмедия — это и есть Большая Мозгомойня. Кажется, что это неприличное слово. Но на самом деле слово приличное, оно происходит от английского brainwashing. Это как раз и значит — затаривать людям головы своими мыслями. Или своим могучим жизненным опытом».
Беломлинской могучего жизненного опыта не занимать, и мыслей в избытке, но это еще не все: у нее есть четкая жизненная и литературная позиция, смелость судить, а стало быть — уверенность в том, на что она опирается. Четкая жизненная позиция всегда вызывает неоднозначную реакцию: раздражение, смех, страх, идеологическую или стилистическую идиосинкразию, уважение. Потому что четкая жизненная позиция — это неравнодушие (эстетическое, гражданское и так далее), постоянная раздача всем сестрам по серьгам. Беломлинской не все равно. И слышно, как она — если говорить о ее ипостаси литературного критика — ищет неравнодушия и в других: скажем, в молодых прозаиках Анне Старобинец и Наталье Ключаревой. В посвященном им тексте Беломлинская широким жестом отметает все собственные критерии разбора художественного произведения — сюжет, язык, композиция, — кроме одного: Идейного Содержания, за которое, дескать, молодых писателей надо обязательно хвалить.
Жест, замечу в скобках, совершенно оправданный, потому что в смысле сюжета, языка и композиции роман той же Натальи Ключаревой не заслуживает доброго слова. Мне-то, грешной, десятым делом кажется в литературе, куда именно несется Птица-Тройка, — и уж если обязательно нужно говорить про национальную идею, то мне близка созерцательность Сергея Носова, полагающего единственным фактором объединения в России борьбу с обстоятельствами: «Спросят: а как быть с благоприятными обстоятельствами? С ними тоже борьба? Отвечаю: борьба! Именно с ними, с благоприятными обстоятельствами, у нас накоплен поистине уникальный опыт борьбы; пренебрегать этим опытом было бы безрассудно. Давно установлено: с благоприятными обстоятельствами гораздо легче бороться, чем с неблагоприятными. Если мы желаем вкусить радость победы немедленно, лучше начать с них».
В заключение хочу процитировать призыв Беломлинской обелить мат — но материться умеючи, а то «Вместо смешной, яркой, образной речи из их уст доносятся фальшивые и уродливые звуки». Ни прибавить, ни убавить: только при чем же тут мат? Коли на то пошло, я бы иным гражданам вообще запретила рот открывать. Некоторые люди умеют пользоваться русским языком, «а некоторые — так». В текстах Беломлинской мата много, Носов предпочитает обходиться; один пишет «булочная», другая — «булошная»; они очень разные, но русским языком они определенно умеют пользоваться, используют это умение во благо и рядом, в рамках одной серии и на одной книжной полке, выглядят безошибочным выбором.
У книжек Носова и Беломлинской, безусловно, есть кое-что общее, помимо формального жанрового сходства, и это общее чрезвычайно дорого вашему рецензенту: данные обрывки, рассказы и эссе — суть заметки на полях собственной внутренней культуры. А среди качеств, необходимых писателю, это в моем личном рейтинге располагается где-то между мыслями и могучим жизненным опытом. То есть — оно одно из самых важных.
|
