Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  
Исчезающее присутствие

26.05.2009
OpenSpace.ru, 16 марта 2009 года
        СНЕГ

        От близкого снега
        цветы на подоконнике странны.

        Ты улыбнись мне хотя бы за то,
        что не говорю я слова,
        которые никогда не пойму.
        Все, что тебе я могу говорить:

        стул, снег, ресницы, лампа.

        И руки мои
        просты и далёки,

        и оконные рамы
        будто вырезаны из белой бумаги,

        а там, за ними,
        около фонарей,
        кружится снег

        с самого нашего детства.

        И будет кружиться, пока на земле
        тебя вспоминают и с тобой говорят.

        И эти белые хлопья когда-то
        увидел я наяву,
        и закрыл глаза, и не могу их открыть,
        и кружатся белые искры,

        и остановить их
        я не могу.

        1960


        Писать о Геннадии Айги очень не просто: он требует не критического, а художественного описания, как требует его какой-нибудь пейзаж. Есть авторы, при знакомстве с которыми становится очевидным, что в словах «природа поэзии» замаскировано избыточное удвоение понятий. Ткань их стиха по-своему (непроявленно) природна. Она сообщает нам что-то новое и о нашей собственной природе.
        Поэзия — мост между природой и культурой — в равной степени принадлежит и не принадлежит тому и другому. Стихи — это сообщение особого рода; оно осуществляется одновременно и в языке, и в каких-то доязыковых действиях-состояниях, имеющих материальную — как бы «физическую» — составляющую.
        Это очень заметно в стихах Геннадия Айги, где происходит какое-то движение, проницающее слова, как «перегородки снов». Можно предположить, что их автор даже «длительность» или «отсутствие» воспринимал не как понятия, а как чувственные, если не тактильные объекты. Лучшие вещи Айги — это какой-то голос бессловесности. Голос пространства, голос немой протяженности. Одушевление природных сил. Как будто человек говорит от имени или вместо темной воды; талого снега; мокрой земли.
        Поэтому так трудно читать вслух его стихи и странно слышать их в чужом исполнении. Авторское чтение Айги проявляло целое: что-то главное, о чем он писал всю жизнь. Каждое слово там словно впервые появлялось на свет, с трудом пробивая невидимую скорлупу, а пауза, предшествовавшая его появлению, означала едва ли не больше, чем само слово. Это состояние речи, в сущности, доязыковое; речь, пойманная в становлении, только готовая наполниться и готовящая все полое, что в ней имеется; вывернутый наизнанку «язык расщелин, обитель пустот» (Ю. Кристева).
        Это речь-обещание. Но обещает она такой язык, на котором можно проповедовать птицам.
        Совершенно закономерно, что русская поэзия, очнувшаяся в пятидесятые годы от анабиоза (а казалось, от смерти), в стиховой работе возвращалась «вновь как заново» к своим началам и первоэлементам и хотела говорить именно на таком языке. Но Айги он давался легче, чем его современникам. Ему не пришлось выкладывать по буквам слова своего птичьего языка: он был для него естественным, почти родным.
        Похоже, есть люди, чей внутренний слух способен улавливать и глубинные внешние колебания. Способен слышать материю жизни, еще не разошедшуюся на понятия. Саму эту слитность — ее начальный гул. Не вещи, а «глубину вещей», «вещество вещей».
        Это слух из другой «зоны»: той, которую человек — как вид — как будто уже покидает. Вероятно, подобный гул был внятен человеку, только начинавшему труд называния явлений. Но для нас, владеющих навыками цивилизации, сам этот слух — уже атавистический признак.
        И можно увидеть здесь еще одно объяснение того, почему человечество так держится за это бесполезное с виду занятие — сочинение стихов. Возможно, поэзия — единственная форма человеческой деятельности, сохранившая архаические (по сути атавистические) интенции, а человеку как виду важно как можно дольше сохранять свое исчезающее присутствие в том мире, где он, равный среди равных, был когда-то неотделимой частью, слышал и понимал все его голоса.


  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service