Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
  следующая публикация  .  Дмитрий Быков  .  предыдущая публикация  
О сборнике Дмитрия Быкова «Блуд труда»

17.08.2007
Алексей Балакин
Досье: Дмитрий Быков
        Лимбусовская серия «Инстанция вкуса» становится все интереснее. Вслед за экс-скандалистом Виктором Топоровым настала очередь спокойного позитивиста Дмитрия Быкова.
        Ему бы родиться в начале блаженного XIX века помещиком-эпикурейцем, издавать на свои деньги какой-нибудь «Гиперборейский Меркурий» или «Московскую пчелу» и заполнять их от доски до доски собственными повестями, одами, посланиями, рассуждениями, наблюдениями, замечаниями, письмами иногороднего подписчика и антикритиками из Твери. Вместо этого он печатается и печатался в «Огоньке», «Новом мире», «Русском Журнале», «Консерваторе» и еще тысяча и одном издании, названий которых и не упомнишь. Что ж, как известно, «поэта хвалят все, питают – лишь журналы». А кроме журналов – и другие массмедиа.
        Быков – универсальный чернорабочий российской словесности в самом широком понимании этого слова, настоящий homme de lettre. И швец, и жнец, и на дуде игрец. Он умеет писать все и обо всем, причем делает это, как правило, добротно и основательно, как будто рубит избу или роет колодец. Его не постигла обыкновенная участь отечественных Люсьенов де Рюбампре – он не исписался, не превратился в машинку по штамповке текстов и стандартизации непричесанных идей. Конечно, как у всякого многописучего журналиста, есть у него и повторы, и признаки усталости, и срывы, и блудословие. Но все это искупается двумя вещами, столь редкими в современной журналистике, – искренностью и серьезностью.
        В предисловии к рецензируемой книге (а эти четыре странички, что греха таить, я прочел с наибольшим удовольствием) Быков извиняется за то, что в 1990-е писал очень плохо, и вот сейчас, мол, перепечатывая свои старые статьи, за себя прежнего вынужден краснеть. Конечно, это обычное писательское лукавство. Из двадцати семи статей, вошедших в «Блуд труда», лишь восемь относятся к 1990-м годам, остальные девятнадцать – опусы последних трех лет, при этом девять из них (ровно треть сборника!) датированы тем же годом, который выставлен на титульном листе. То есть перед нами Быков наиновейший, Быков свежайший, и поэтому никакого снисхождения к нему ни читатель, ни тем более рецензент проявлять не обязаны.
        Предисловие это, кстати, демонстрирует еще и то, что, в отличие от других авторов «Инстанции вкуса», Быков подошел к составлению сборника своих статей добросовестно и ответственно. «Блуд труда» – действительно сборник, а не ворох накиданных в едину кучу текстов, случайно попавшихся под руку автору, за давностию лет явно забывшему, что, когда, куда, а главное – зачем он писал. Быков явно относится к своим трудам внимательно и с уважением – и видит в них нечто большее, чем просто результат рутинной работы ради хлеба насущного. Как говорил сам автор, эта книга собрана из статей, послуживших «своего рода строительными лесами» для его нового романа «Орфография», и «все, что не вошло в роман, было оформлено как цикл “статей из романа”»1. Надеюсь, что это заявление – поза, а не отчет о реальном положении вещей. Потому что я любитель хороших романов (а в том, что Быков написал хороший роман, я, прочтя «Блуд труда», почти не сомневаюсь), но не любитель романов политических, какими бы хорошими и правильными они ни были. Если мне попадется в руки «Орфография», то приступать к ней я буду не без опаски. Ведь политика и все считающие себя политиками ведут себя страшно агрессивно и проникают куда угодно – порой даже в заповедник, именуемый «изящная словесность».
        Но, увы! как показывает рецензируемый сборник, именно политика – конек Быкова. Он, подобно персонажу старого анекдота, «только о ней и думает». Пишет ли он о новых фильмах, об острове Капри, о Честертоне, Чуковском или Блоке – все равно так и норовит ввернуть то о крахе либерализма, то о победе нового консерватизма. В малых дозах это ничуть не раздражает, иногда выходит даже мило. Если же читать «Блуд труда» подряд, то концентрация политиканства становится критической и начинает отравлять удовольствие от чтения. Возникает странное ощущение: по каждому отдельно взятому вопросу с Быковым соглашаешься, но с его позицией в целом соглашаться не хочется.
        Не хочется еще и потому, что слишком уж сытыми выглядят эти тексты. На них отчетливо виден глянцевожурнальный налет, а в некоторых абзацах слышны презрительные интонации высокогонорарного сноба, рассказывающего «об умном» богатым остолопам. То, что выглядит острым и талантливым на страницах «Огонька» в обрамлении цветных фотографий, в книге теряет свое обаяние. Тонированный журнальный глянец скрывает недостатки стиля, провалы вкуса и излишнюю самоуверенность; шершавый и светлый лист книги выводит их наружу, обнажает методично и безжалостно.
        Впрочем, о чем это я? Книгу-то читать все равно интересно.
        «Блуд труда» формально делится на четыре раздела, фактически же – на две части. Первая часть посвящена кино и литературе (правда, и здесь не обошлось без политики); вторая же – политическая публицистика в чистом виде, посвященная в основном московским масс-медийным разборкам. Поскольку я к политике глубоко и искренне равнодушен, а от столичной журналистской среды бесконечно далек, то ничего писать о второй части сборника не буду. Отмечу лишь некоторую неуместность появления подобного материала в серии, называющейся «Инстанция вкуса». Конечно, собирать и перепечатывать сиюминутные полемические заметки необходимо, но, как мне кажется, целесообразно делать это лет через пятьдесят, снабжая подробными комментариями и аннотированным указателем имен. Потому что уже через несколько лет упоминаемые в них фамилии и события вспоминаются с трудом. Сейчас, скажем, еще на слуху имена Путина, Лужкова и Березовского, еще есть читающие книги люди, которые вспомнят, кто такие Доренко, Евгений Киселев и Караулов, а остальные деятели пера и топора уже исчезли из памяти. Или вот-вот исчезнут. Для историка же, особенно историка нравов, – это бесценный материал, и он, надев очки-велосипед, будет с благодарностью в нем рыться.
        Итак, обратимся к первым двум разделам сборника.
        Когда их читаешь, становится понятно, за что Быкова так не любят воинствующие эстеты и разного рода «интеллектуалы». Он не стесняется обозначать свои вкусовые пристрастия (хотя некоторые из них мне кажутся более чем странными), свою любовь к одним и нелюбовь к другим. Кажется, что все, о чем он пишет, им глубоко пережито и перечувствовано, да, скорее всего, так оно и есть. Быкову чужды утомляющие глаз парадоксы, он не бряцает острыми и блестящими цитатами. В герои своих статей выбирает он не модных авторитетов «продвинутой» молодежи, а просто тех, о ком ему хочется поговорить с читателем. Герои его нового сборника – кинорежиссеры Михалков, Герман и Балабанов, литераторы Б. Акунин, Асадов, Блок, Булгаков, Д. Г. Булгаковский, Гоголь, Горький, Анастасия Гостева, Пелевин, Борис Рыжий, Честертон, Чуковский, Шкапская. В каждом из них Быков видит то, что интересно именно ему, интересно здесь и сейчас. И этот интерес пытается обосновать и доказать.
        В цитированном выше предисловии он говорит, что его мечтой всегда было преподавать в школе и что, «может быть, все литературные портреты, которые читатель найдет в этой книжке, – только конспекты несостоявшихся уроков» (с. 7). Не знаю даже: завидовать ли детям, которых будет учить Быков, или скорбеть за них. Завидовать – потому что Быков, безусловно, мастер грамотно и интересно объяснять; он говорлив, как правило, сведущ в предмете, а его ошибки и неточности происходят, очевидно, от излишней торопливости2. Ему нравится будить, вдохновлять и провоцировать на споры и несогласия. Но столь же любит он и пожечь сердца глаголом, а клеймо, оставшееся после этой процедуры, трепетный ученик может сохранить на всю жизнь.
        Хоть сам Быков и аттестует себя как «сноба, гурмана, смакователя» (с. 79), в это верится с трудом. Скорее, его можно отнести к критикам тенденциозным, вроде Писарева или Михайловского. По крайней мере, именно таким он предстает со страниц своего сборника. Разбирая один и тот же текст, один критик может увидеть в нем воплощение православия, самодержавия и народности, другой – отражение классовой борьбы и выражение марксистской идеологии, третий – вербальную инкарнацию пениса и ануса. Быков же в творчестве каждого автора, о коем пишет, откапывает утверждение здорового консерватизма, вертикальных иерархий и модной нынче государственности в совокупности с поражением либерализма, коммунистической идеологии и различных интеллектуальных изысков. Б. Акунин для него – «первый, кто попробовал разморозить русскую классику, на девяносто лет замороженную советскими и антисоветскими толкованиями» (с. 89). Блок – удобный повод порассуждать о том, что «в России девяностых, конечно, сроду не было никакого либерализма, поскольку уютно и комфортно тут было нескольким десяткам подонков, а остальные жили не в условиях либерализма, а среди прямого и беззастенчивого произвола» (с. 98). По его мнению, «именно толстовский призыв отказаться от условностей и начать резать правду-матку привел к тому, что условностей в России действительно не осталось и табу, ограждавшие жизнь, были упразднены» (с. 258). Подобные суждения есть почти на каждой странице.
        Я привел некоторые из них не потому, что не согласен с ними, и не потому, что согласен. На мой сторонний взгляд, обсуждение проблем большой и малой политики уже превратилось в сказку про белого бычка. В этико-политических спорах победа по очкам ныне достается не тому, кто искренно сознает себя правым и грамотно свою правоту отстаивает, а тому, кто просто посвящает им большее количество печатных знаков (включая пробелы). Его просто виднее и слышнее.
        Привел же я их потому, что так удобнее продемонстрировать метод Быкова-критика. Любой текст для него – лишь повод высказать пару-другую идей, которые в связи с этим текстом у него возникают. Быков воспринимает литературу (да и кинематографию) не как музей или паноптикум, а как нечто вроде своего подсобного хозяйства, где он взвешивает, придирчиво оценивает и употребляет в дело понравившуюся ему вещь. Но почему-то такое культурное «кулачество» для меня более симпатично, нежели ироническая ухмылка утонченного ценителя сложных слов.
        Хотя еще более симпатично мне иное отношение к слову. Когда, говоря о какой-нибудь новой или старой книге, вспоминают, что главное назначение литературы – приносить людям радость и гармонию; когда благодаря ей видишь, что трава по-прежнему зелена, солнце ярко, а улыбка ребенка стоит всех богатств мира, не говоря уж о разных консерватизмах и либерализмах; когда понимаешь, что складывая буквы в слова, а слова – в строки, ты становишься невольным свидетелем чуда.
        Быков же, судя по его статьям, вошедшим в сборник, к этому глух. Поэтому торжествовать по поводу победы нового консерватизма для него естественнее, чем радоваться простым проявлениям бытия. Но я не решаюсь поставить ему это в вину. Не все же выбирают таторы, кому-то достаются и ляторы.

        P. S. Несколько слов собственно о книгах серии «Инстанция вкуса». Неплохо бы для ориентации прилагать список первых публикаций вошедших в них статей. Хотелось бы пожелать издательству также и большей цельности в выборе материала для дальнейших сборников. Ведь никто не удивится, если автор выпустит в серии не одну, а две или даже три книги. Не стоит пихать под одну обложку статьи разных жанров, различной тематики и проблематики. Да и указатель имен не помешал бы. Впрочем, когда выйдут обещанные книги Олега Давыдова, Александра Секацкого, Михаила Трофименкова и Елены Шварц – тогда и поглядим....

        1 Книжное обозрение. 2003. 28 апреля. #17. С. 4.
        2 Вот несколько самых заметных: у Елены Гуро не было детей, умерший сын – плод поэтического воображения (с. 171); религиозные труды Льва Толстого не только «систематически» не издавались, но даже не полностью вошли в 90-томник (с. 259); неправда, что имени Д. Г. Булгаковского «нет в литературных энциклопедиях и словарях» (с. 230), – подробная статья о нем (с портретом) есть в первом томе биографического словаря «Русские писатели. 1800–1917» (М., 1989).



  следующая публикация  .  Дмитрий Быков  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service