* * *слова сокрытые в глубине
прорастают во мне
слова потаённой ненависти и открытой вражды
приносят свои плоды
слова-зверьки что на вкус горьки
узкоглазые как хорьки
нелепы мудры в глубине норы
сокрытые до поры
то пульсируют то скребутся в груди
худшее впереди
просыпайся брат не лежи вставай
ни слова не забывай
наливается кровью небесный край
гремит ранний трамвай
в белых рубахах от горла до пят
твои товарищи спят
тише ходи друзей не буди
худшее впереди
* * *
мне снилось, что прибрежные дома
захлёстывает новая чума
верней, волна, ещё верней — цунами
вода не может сжалиться над нами
чьё небо — потолок, чья родина — тюрьма о чём жалеть, когда девятый вал
унёс венецианский карнавал,
возобновил охрану терминалий,
унёс веселье наших вакханалий
всем всё равно, где смертный ночевал в чужой постели? милости прошу
я посмотрю и тоже согрешу
соблазн не хуже вирусной заразы
на небосводе звёздочки, как стразы
я перед всеми тайну разглашу а тайна в том, что по заслугам честь
всем сёстрам по серьгам, и в этом есть
зачатки справедливости высокой
костлявой, многорукой, многоокой
и полнокровной, как любая месть я тоже — сын, отродье, негодяй
я хищник, мне бы только палец дай
я руку откушу своим протезом
изба красна огнём, страна красна железом
а небо — чернотой вороньих стай
* * *
человек приходит незаметный
на конфорку ставит чайник медный
и стоит пока не закипит
чайник или разум возмущённый
здравствуй позвоночник некрещёный
как писал в иные дни пиит
жизнь как обезьянка в зоосаде
и цитата скрытая в засаде
ждёт любого кто дерзнёт войти
во врата словесности пустые
где вы двоеточья запятые
скобки что сбивали нас с пути
знак вопроса или восклицанья
знак вооружённого восстанья
знак штыка ружья наперевес
знак сопротивленья подчиненья
дворового хорового пенья
возгласа в церквях Христос воскрес
разум возмущённый закипает
время осторожное ступает
в чайнике дозреет кипяток
две войны всего лишь за порогом
и церера с изобильным рогом
прошлое читает между строк
* * *
ребята в зелёном с автоматами шли не робели
в злачных местах небывалое созревание злаков
храм святой Аннексии Крымской освящён в Коктебеле
прихожане в военной форме без опознавательных знаков кто не верит в святую Аннексию тех ждёт инквизитор в кутузке
он разъяснит что значит верую ибо нелепо
тем кто русский язык не понимает по-русски
как его понимают в Грозном или в Алеппо под куполом храма два ангела в чёрных перьях
ангел тьмы непроглядной и клеветы непролазной
прихожане знают толк в приметах и суеверьях
в приёмах захвата и в делёжке лабазной жаль прогневили люди преподобную Ренту
и она отступилась от тех кто в месте фартовом
термитники строили и клетушки сдавали в аренду
а после целый год жили на всём готовом
* * *
школа ОМОНа древняя звероферма
где выращивают хищников рвущих на части христиан в Колизее
в особом хранилище заморожена их сперма
их окаменевшие зубы хранятся в каждом музее
в лабораториях изучают образцы ими пролитой крови
тут римляне греки евреи инки
за неимением члена они в алькове
зачинают детей с помощью милицейской дубинки
той ли дубинки что гуляла по спинам
той ли дубинки что во все отверстия лезла
той ли дубинки что служила чиновным кретинам
убивающим и калечащим не вставая с кресла
той ли дубинки что гробит старцев и малолеток
вот дрессировщик входит со шматами тёплого мяса
и хищные звери равнодушно глядят из железных клеток
потому что их лучшая пища народная масса
* * *
Страна сдала население в этническую зачистку,
надеясь выйти из лагеря счастливой и обновлённой,
а потом ежегодно нести цветы к обелиску
и от вечного пламени отходить опалённой.
Иногда нам снилась она в образе злобной старухи,
для которой щенят убивать — это милое дело.
Иногда снилась нищей, живущей среди разрухи,
Но мы просыпались, и Око Господне гневно на нас глядело.
И уста Господни говорили нам: Pax vobiscum,
и мы отвечали смиренно: Et cum spiritu tuo — Amen.
И вечное пламя Ада горело пред обелиском.
И сердце лежало камнем, хоть сердце, известно, не камень.
* * *
Всё больше людей
(с каждым годом всё больше и больше)
рассказывают, что во время оккупации
их бабушки спасали евреев.
Что сказать?
Моя бабушка тоже спасла
по крайней мере одну еврейку.
Она была еврейкой,
и ей удалось спастись.
* * *
Мой родной язык русский с примесью идиш,
с толикой украинизмов, странная помесь.
Трохи знаю іврит, але в Ізраїль не поїдеш,
не свяжешь двух слов, прощаясь или знакомясь.
Не свяжешь фразу, со старым приятелем ссорясь,
бо пам'ятаєш лише киш ин тухес та інші лайки,
но я хорошо различаю «нахес» и «цорес»,
крупицы слов — как мальков серебристые стайки
в потоке речи, але вода непрозора —
плавати в ній неможливо та небезпечно,
не поднимешь к небу вовек покаянного взора,
разве только вспомнишь учебник-увечник «родная речь», но
какой твой язык родной, яка в тебе мова рідна,
уже не помнишь, войною память отбило.
Бачиш, Вітчизна твоя знову знищена, бідна,
траурний дзвін лунає, димить кадило,
лунає третя мова старослав'янська, біблійна:
прилипни язык мой к гортани, аще — чи якщо? — забуду.
Там где радость двойная, там і скорбота подвійна,
такий вельтшмерц на серці, як згадаю споруду —
Вавілонську вежу, за будівниками стежу —
коли розіб'є Господь мову єдину.
Уламки збираючи, о мейн Гот, від жалю збентежу,
Ду, форгив, Адонай Елехейну, самотню стару людину.
* * *
В детстве меня катали на арбе, запряжённой волами.
Мне года три. Старобельск. Донбасс.
В старости роемся в памяти, как ребёнок роется в хламе, —
может быть, и найдётся что-то живое для нас.
Ну, хотя бы эти волы, их слишком длинные спины,
их рога — лунный серп. Розовые облака.
И песню о том, как на девочкины именины
испекли каравай, я слышу издалека.
И какой он был вышины? Вот такой! И какой ширины? Должно быть,
вот такой! Кого любишь — выбирай, води хоровод вокруг.
Локоть близко, да не укусишь локоть.
И то, что не взять любовью, можно взять на испуг.
* * *
папа застрелен конвоем был при попытке к бегству
сын награждён за успешное возвращение в зону
перезнакомился со всеми в бараке порадовался соседству
подъём отзвонила церковь но мальчик не слышал звона
он лежал неподвижно закусив край одеяла
ватник висел на крючке пойманной рыбкой
медаль «за возвращение в рабство» на нём сияла
свобода осталась в прошлом свобода была ошибкой
* * *
Год под домашним арестом. Проживём — не вопрос.
Владыка Коронавирус отовсюду пальцем грозит.
Лучше был бы я молод, лучше бы — гол и бос,
я б не боялся тебя, внутриклеточный паразит.
Я посылал бы к чертям хвалёный домашний уют.
Я ходил бы по улицам, не скрывая маскою рта.
Я плевал бы на правила, как все сегодня плюют.
Не читал бы Екклесиаста, не думал, что всё — суета.
Я купался бы ночью с подругой, Господь, прости подлеца.
Без одежды люди — вспоминают про рай земной.
И Чёрное тёмное море искрит под рукой пловца.
И звёздное небо молча стоит надо мной.
|
