ЦиркЯ родилась
с бродячим цирком внутри.
С цирком, только подумай,
в селе полесском.
Жонглёры, акробаты,
бородатые женщины...
Ну и срам! Бродячий цирк
рос вместе со мной.
Как волчонок хочет мяса,
все они хотели фейерверков
и широких дорог.
А не свекловичных полей,
колорадских жуков
и народных примет. Я укрывала свой цирк
в книгах между страниц,
как гербарий.
Жонглёров, акробатов
и бородатых женщин
я разглаживала в надежде
высушить жадные их тела. Но циркачи
отказывались умирать,
они росли и крепчали
под одеялом страниц,
на калориях букв,
в шатре моего тела. Они учились
всем цирковым затеям,
как учатся поросята,
цыплята, утята. А когда набрались сил,
отыскали повозки,
нацарапали карту —
то есть сделали всё,
что хотели,
к чему стремились, — Циркачи украли меня.
Циркачи меня съели. Циркачи наконец
открыли во мне
свой бродячий цирк.
В саду
Зубастые цветы
вырастают из этих семян.
Хватают за́ ноги всех,
кто проходит мимо,
и со слезами просят
забрать их отсюда,
из этого сада. Зубы у этих цветов
неострые и незлые.
Их лепестки блестят на солнце
от непрерывно текущих слёз.
Их стебли неустанно
качают головками. Нравятся нам
зубастые эти цветы —
никого они не укусят,
никого не ранят,
только сердце потрогают,
а как выйдешь из сада — отпустят. А когда наплачутся,
снова дадут семена.
Собери их и посади
в этом саду.
Поверь, тут им самое место,
а что говорят зубастые цветы,
не слушай.
* * *
Говорят, что он сносит за́мки.
Куда ни придёт,
одним лишь взглядом
средневековые камни
превращает в руины.
Те рассыпаются в пыль,
становятся полем,
и тогда одни
оплакивают это место,
а другие
строят, что пожелают. Говорят, этим он заработал
немало денег,
потому что в тех дальних
басурманских странах
никто по замкам не плачет,
зато там неплохо платят
за их качественный снос. А мы не пустим его к себе,
мы не дадим ему визы,
мы закроем наше небо
от его самолётов,
взорвём рельсы,
готовые лечь под колёса
его поездов.
Наши дороги
засадим до горизонта
металлическими шипами.
Мы никогда
не покажем ему
наши
средневековые
крепости
и пятисотлетние
стены. Пускай наши замки
умрут естественной смертью.
Пускай там свободно
бегают мыши,
пускай деревенские дети
взрывают рыжие арки,
а их отцы собирают
целые кирпичи
и несут на подворья. Никому не говорите,
что у нас есть замки.
Чтобы он не явился к нам
и не уничтожил
всё,
что у нас есть.
Улица
Улица должна
служить машинам и пешеходам.
Улица
от перекрёстка до перекрёстка
должна быть ровна и уступчива.
Улица, названная со дня своего рожденья
в честь усатого генерала,
должна по-девичьи дружелюбно улыбаться
белозубой разделительной полосой,
пока глазастые светофоры
и широкоплечие хрущёвки
следят неустанно
за чистотой её плоского тела. Только никто из них не знает,
что улица прорастает внутрь,
что улица вырастила под собою горы,
которые вершинами тянутся
к самому центру планеты;
что улица дала начало рекам,
и, смеясь, они свободно текут,
избегая плотин и мостов.
Улица лежит лицом вниз,
и пока пешеходы шагают по ней
и колёса машин прижимают её к земле,
улица тихо и нежно поёт
где-то там, в душе,
под асфальтом.
Последовательность
а после
они ели клубнику с молоком
посыпали её сахаром и ловили ложкой
пунцовые твёрдые тельца
ягод в жёлтых родинках зёрен а перед этим... а после на оловянных ложках
клубничины
лежали как дети
в белых пелёнках
молока
крохотные и притихшие а перед этим... а после
они раскрывали губы
они размыкали зубы
они клали ягоды с жёлтыми звёздами
зёрнышек в ямины ртов а перед этим... а после
они двигали челюстями
спелость текла под язык
алость сладчайшего сока
стекала в глотку
рука на мгновение замирала
и оживая снова тянулась
к бледным ягодам
кончался долгий июльский день а перед этим... а после
а перед этим... а после . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Когда я прибыл на место,
уже была выкопана огромная яма,
это, видимо, был старый противотанковый
ров. К яме их вели группами по 15 человек
и ставили в ряд лицом к стрелкам.
Было приказано, чтобы один стрелок
целился в грудь, а другой, соответственно, —
в голову. Если сегодня спрашивают меня
про иные детали, должен сказать,
что кроме этой последовательности
про тот день я ничего больше не помню.
По возвращении с задания я видел, как
солдатам 2-го взвода на ужин дали
клубнику с молоком. а после
|
