Воздух, 2019, №38

Дышать
Стихи

Индийская бомба

Максим Горюнов

* * *

адыгейский коллектив «Хьэгъэудж» нашёл в архивах песню времён
русско-японской войны, в которой
некий адыгейский поэт зовёт юношей вступать в имперскую армию.
поэт поёт:
— мы знаем, что в Маньчжурии уже погибли такой-то и такой-то известные воины,
но ты всё равно иди.
юноши в самом деле шли.
поэты и раньше звали юношей на войну.
проблема в том, что раньше они звали на войну между кланами.
то есть перестрелки в лесах и короткие стычки с холодным оружием.
а в этот раз их звали на индустриальную войну: с артиллерией, пулемётами и отравляющими газами.
на фронте юноши вели себя как в горах.
понятно, какая была смертность.
судя по всему, эта песня — один из первых примеров пропаганды среди горцев.


* * *

в этом январе в Москве услышал у бариста интересный акцент и спросил, откуда он.
— из Самары.
— татарин?
— не, чуваш.
— чувашский язык знаешь?
— в школе учил, но не знаю. я в Москве живу,
зачем он мне?
— ну, чувашский близок к турецкому.
мог бы быстро выучить.
— зачем?
— у тебя есть документы о том, что ты хороший бариста? сертификат какой-нибудь?
— три штуки.
— с этими документами и с двумя языками
мог бы устроиться в хипстерскую кофейню в Стамбуле.
снять жильё с видом на Босфор.
ты где снимаешь?
— на «Кантемировской», — забрал мою чашку и унёс её к раковине. я зашёл в гугл.
— сегодня в Стамбуле +7°, — показываю ему сайт.
бариста глянул через плечо и продолжил мыть. я роюсь дальше.
— в конце месяца будут скидки на рейсы в Бейрут. у тебя девушка есть?
— есть.
— могли бы улететь в Бейрут на выходные.
моет свои чашки, не отвечает. кричу ему:
— пишут, что в Бейруте сегодня +17° и солнечно.
ветра нет. можно гулять по центру, пить кофе на пляже.
закончив с кружками,
бариста взялся за тарелки.
— завтра в Москве —18° и сильный ветер, а в конце недели до —22°.
беру куртку и сумку, он закончил с тарелками,
вышел к стойке. уже стоя в дверях и поправляя капюшон:
— с другой стороны, к чёрту Бейрут и Босфор.
ты Пушкина в подлиннике читаешь и на лыжах бегаешь. не так-то и мало, — и вышел, не дожидаясь ответа.


* * *

Порошенко резко открывает дверь,
резко входит в комнату.
видит Лаврова, его секретарей и дюжину журналистов.
закрывает за собой дверь, идёт в центр комнаты.
Лавров начинает рычать, секретари скулят,
клацают зубами, окружают.
Порошенко достаёт из кармана мел
и в два движения чертит вокруг себя круг.
Лавров замер, вертит головой:
— где он?! где?!
секретари бегают по комнате, лают.
журналисты бок о бок с ними.
— где?! — Лавров рычит утробно и страшно.
Порошенко достаёт из кармана
флакон с водой, выливает воду на себя,
сжав кулаки, делает шаг из круга.
— он здесь, повелитель! он здесь! он вышел из круга! — секретари и журналисты радостно визжат.
Лавров, открыв пасть,
бросается на Порошенко и с воплем обратно: его передние лапы
обожжены святой водой.
в комнате пахнет горелой шерстью.
— византийская магия! византийская магия! — журналисты в ужасе жмутся в углы.
входит греческий монах. он возмущён.
— я доложу о ваших опытах в Константинополь! вселенский патриарх не любит,
когда ему не верят!
— извините, хотел увидеть своим глазами.
грек и Порошенко уходят.
журналисты и секретари ползут к Лаврову,
дуют на его ожоги.


* * *

в ленте выборы, выборы, выборы.
киевляне шутят, спорят,
такие все энергичные, яркие.
глядя на их посты и фото, понимаю,
что чувствует девочка-беженец из Пакистана, когда чокнутый бородатый отец
ведёт её, укрытую чёрным хиджабом с головы до пят,
по Парижу в мечеть:
сквозь чёрную ткань на лице она видит,
как её сверстницы в джинсах и цветных тишотках сидят в кафе,
флиртуют с парнями, смеются,
и осознаёт, что всё это не для неё.
отъехавший папа кулаками и ором
готовит её к браку с таким же отъехавшим бородатым хмырём, к религиозному
мраку, к мукам рождения десяти детей, к побоям, нищете и ранней смерти.
не самое приятное чувство, если честно.


* * *

если бы Вакарчук играл не брит-поп (жеманный и робкий жанр),
а норвежский металл (решительный и суровый жанр),
он бы взял себя в руки и сделал шаг в бездну.
и стал бы президентом в первом туре.
сейчас бы в Жулянах один за другим заходили на посадку Боинги с десантом экспертов.
не из Грузии и Словакии, а из Стэнфорда и Гарварда. курс гривны рванул бы вверх, инвесторы засуетились бы.
увы, брит-поп слишком умягчает человека, делает из него розовый зефир.
другими словами, во всём виноваты The Smiths.
пусть Стивену Моррисси сегодня будет стыдно за его поэтическое мяуканье.


* * *

— и не надо мне говорить, что Москва расстреляла их национальную интеллигенцию.
— а кто расстрелял?
— Москва расстреливала и русских, и нерусских.
— а какое им дело до русских? им важно, что их расстреляли.
— как «какое дело»? это общее горе.
оно касается всех народов бывшего СССР.
— да, общее. но они хотели бы, чтобы в следующий раз, когда Москва будет расстреливать,
это было частное горе россиян.
они не хотят делить его с вами.
— то есть в следующий раз они будут злорадствовать с той стороны границы, так?
— зачем? будут сочувствовать, выступать в ООН, требовать соблюдения прав человека.


* * *

вчера в баре знакомый делает селфи со своей знакомой, зовёт меня.
— давай к нам, будет общее фото!
я обращаюсь к девушке, учтиво и вежливо:
— извините, вы ведь на Первом канале работаете, правильно?
— да, а что?
— ещё раз извините, но вам не нужно фото со мной. ей-богу и честное слово.
девушка к знакомому:
— что не так?
знакомый:
— ну, он это... несогласный.
— да? и сильно?
знакомый махнул рукой.
— так это хорошо! — девушка аж просияла вся, в глазах появились яркие огни, — я же увольняюсь! давайте селфи!
уточняю на всякий пожарный случай:
— прям вот увольняетесь?
— да! и уезжаю в Данию! а вы станьте, пожалуйста, так, чтобы вас лучше видно было, сейчас сфоткаем!

Россия будет свободной, короче.


* * *

сижу в кафе, которое, судя по всему, является платой за хорошее поведение в течение недели.
одна за другой заходят литовские мамаши с детьми до семи лет.
покупают им какое-то особенное пирожное, торжественно передают его в руки детей,
те едят с восторгом.
видно, что это им за муки хорошего поведения.
хочется подойти, сказать этим мелким,
что пирожное — опиум, которым взрослые туманят им мозг, чтобы они вели себя тише.
что неделя жизни по своим правилам вкуснее любого пирожного.
что нужно объединять усилия, выдвигать требования, бастовать.
проблема в том, что они совсем мелкие и совсем литовцы, а я не знаю литовского.

мысленно читаю каждому угнетённому и пойманному на пирожное киндеру
стихи декабристов: товарищ, верь. взойдёт она, звезда пленительного счастья.


страх и гомофобия на радио в Минске

— что вы скажете, если в вашей деревне поселится лесбийская пара?
допустим, норвежка и египтянка?
долгое задумчивое молчание
— мы сейчас в деревне собираем деньги на новый колодец...
— допустим, они охотно дадут денег на колодец.
ещё более задумчивое молчание
— а они пиво пьют?
— допустим, пьют.
— ну, если с колодцем помогут и с ними можно выпить пива, то это люди,
а людям мы всегда рады.
— а ваш поп?
— чего поп?
— если он будет против них?
— поп у нас пьющий, не какой-нибудь там, знаете.
с попом проблем не будет.


пролетая над границей

если нужно, чтобы Беларусь вошла в состав России, надо отдать Лукашенко Смоленскую область.
у Лукашенко инстинкты земледельца.
когда он увидит эти поля, поросшие лесом,
эти коровники, как из фильма ужасов,
эти угрюмые, как Чернобыль, деревни,
он бросится их восстанавливать.
земледельцы иначе не могут.
через пару лет, когда смоленские поля будут распаханы и засеяны,
а в коровниках появится скотина, отдать ему Брянскую область.
ещё через пару лет — Орловскую область.
полагаю, на Орловской области экономика Беларуси надорвётся и крякнет,
и Минск можно будет купить за три копейки.
другими словами, Лукашенко надо не пугать,
а заманивать вглубь наших бескрайних брошенных полей, как Наполеона в своё время.


новости утра

написал короткую колонку для минской газеты,
а её тираж изъяли из государственной сети ларьков.
причина — карикатура на Лукашенко.
как хотите, но есть в этом свой особенный шик.
на дворе 2019 год, блогеры, влогеры
и прочая чепуха,
а у тебя колонка в бумажной газете, которую читают в пивных подвалах,
где собираются мощные, как в чёрно-белом кино, борцы за свободу.
на газету пишут донос.
не удивлюсь, если он на бумаге.
газету изымают из продажи за неуважение к образу главы государства.
редактора зовут к министру информации для беседы о морали.
читал о таких сюжетах у историков, у Майкла Манна и Юргена Хабермаса,
и думал, что так уже не бывает.
оказалось, бывает.
теперь вот думаю, что для Минска мне нужно купить цилиндр, трость и монокль.
и договориться с редактором, чтобы платил монетами.
пусть купит в банке юбилейные из серебра.
в 2015 году выходила красивая
с Николаем Радзивиллом Чёрным, великим канцлером,
присоединившим Ливонию к Речи Посполитой.
для такой монеты не грех и кожаный кошелёк купить — и греметь монетами при ходьбе.


* * *

в пустой кофейне скучают три девушки-баристы;
парень-бариста сидит в зале, отдыхает;
рядом читает мятую газету
бедно одетый пожилой грек.
— а у вас есть экспрессо с тоником? — захотелось сравнить местный вкус с московским.
— эспрессо? — высокая девушка спрашивает у полной.
— эспрессо! — полная кивает.
— но с тоником! — девушка с бровями уточняет.
девушки переходят на греческий.
пару минут о чём-то яростно спорят.
— он хочет эспрессо с тоником, — парень-бариста решил им помочь, — я прав?
— да, эспрессо с тоником.
бедно одетый грек достаёт из кармана тёртый китайский гаджет,
что-то вводит в поисковик, открывает ссылку.
это рецепты эспрессо с тоником.
начинает вслух, с увлечением, размахивая левой рукой, читать рецепты.
одна девушка идёт к холодильнику.
другая мелет кофе, третья с интересом слушает грека.
парень улыбкой даёт мне понять,
что держит всю эту сложную ситуацию
под контролем.
— доунт ворри, итс окей, — с его зубами я бы сделал карьеру в Lacalut.
у одной девушки в руках кофе,
у другой тоник.
третья всерьёз увлеклась голосом и жестами чтеца.
«Старый сатир увлекает юную нимфу чтением рецептов» — у кого из мастеров была такая картина?
медленно льют в пластиковый стакан
сначала тоник, потом кофе, потом бросают лёд.
словно чашу во время ритуала,
передают стакан мне. с поклоном принимаю стакан.
отдаю пару монет. хорошо, что не купюры:
бумага нарушила бы общий пафос.
грек закончил читать рецепты,
сунул гаджет в карман, посмотрел на ту, которая его слушала. она отвела взгляд.
улыбаясь, грек пригладил свои густые
седые волосы.
если до сих пор никто не изобразил
этого сатира и эту нимфу,
пусть я буду первым.


* * *

— ты в Рязани был?
— нет.
— очень рекомендую. в Рязани наконец-то отмыли исторический центр.
появились кафе, кондитерские.
в барах отличное пиво.
в Рязани сейчас, пожалуй, лучше, чем в Твери.
— чем где?
— ты не был в Твери?
— в нулевых был.
— а ты сейчас прокатись. в Твери теперь очень хорошо. свежая реставрация,
кофейни на каждом углу, музеи.
— серьёзно?
— да. я много езжу по России. Россия сильно изменилась.
— а уголовные дела за мемы? слышал об этом?
— разумеется! — как будто ждал этого вопроса. —
во-первых, всего пятьсот арестов за год.
это не массовые репрессии, извини.
во-вторых, ты прошлую колонку Шульман на «Эхе» читал?
— нет.
— очень взвешенный взгляд на ситуацию.
и потом, 500 арестов. понимаешь?
вероятность, что меня тронут, 1 к 300 000.
я скорее под машину попаду.
— а вдруг?
— за что? у меня уже два года и профиль пустой, и фото нет, и лайков я не ставлю.


* * *

а как красиво будет в Москве в 2024-ом: приходишь к знакомым вечером,
там все свои, человек пять-семь;
садитесь в гостиной и читаете друг другу с листа
свои глубокие мысли и остроты в адрес власти, придуманные за неделю.
вместо лайков — тихие аплодисменты,
вместо комментов — устные реплики.
после прочтения лист сжигается в специальной чаше.
в антрактах вино, лёгкие закуски, сигареты на балконе, флирт.
тексты будут писать чернилами и на старой бумаге,
вернётся искусство каллиграфии.
хозяева гостиных будут стучать на посетителей, а те — на хозяев.
вдохновение, внебрачные связи,
взаимные доносы — это будет вторая осень русской культуры, её апофеоз,
после которого не останется ничего,
кроме пепла в чашах и толстых папок с пометкой «секретно».


* * *

из Европ прилетела хорошая знакомая.
не была в Москве пару лет, попросила прогулять её про центру.
встретились на Бульварном кольце, обнялись и пошли скитаться.
от хипстерских кофеен к грузинским харчевням,
через книжные магазины
к турецким заведениям с пахлавой.
идём, болтаем обо всём, и примерно через час
меня посещает ужасная мысль:
— сейчас я проведу её по этим милым переулкам, а она потом возьмёт и вернётся в Москву.
посмотрел на неё: боже, да ей нравится! смотрит по сторонам, будто ищет,
где бы снять комнату.
вышли к арбатским переулкам — там сыро, как после мелкого дождя в ноябре,
на липах первая осенняя рябь, патриархальная тишина;
знакомая вздохнула полной грудью, заулыбалась:
— слушай, а ведь очень на Берлин похоже. так хорошо. ты был в Берлине? был же, да?
смотрю на неё и понимаю:
сейчас пойдёт обратный билет сдавать. надо срочно спасать человека.
склонился к её уху и тихо, но внятно произнёс:
— сажают за репост.
эффект был как на ипподроме, когда лошадь уже на финишной прямой
вдруг спотыкается и падает, вспахивая грунт.
— ой, да.
— на Берлин похоже, но я его плохо знаю.

остаток прогулки оглядывалась меньше.
прощалась, словно не собиралась меня видеть
ближайшие десять-пятнадцать лет.
считаю это хорошим знаком.


* * *

Экклезиаст говорил:
время работать в Открытой России и время служить в Russia Today;
время разбрасывать камни и время
собирать камни;
время ходить на Болотную площадь как гражданин
и время лгать о Болотной площади,
как штатный пропагандист;
за весной идёт лето, за летом — унылая осень и депрессивная зима, а за ними — весна;
не сомневайся, говорил Экклезиаст:
будет время увольняться из Russia Today
и время идти обратно в Открытую Россию.
всё движется по кругу, говорил Экклезиаст, по колее:
от оттепели к заморозкам,
от заморозков к оттепели.
тепло в Россию не приходит навсегда, и всё это вместе — суета сует и томление духа.


* * *

читаю новость: час назад Пакистан сбил два боевых самолёта Индии.
у обеих стран есть ядерное оружие.
ответ Индии неизбежен, как моё будущее перерождение в баобаб.
считаю, что это хорошая новость: если выбирать путь на тот свет,
то старая советская бомба, которой грозит Путин,
явно уступает новой индийской,
раскрашенной в яркие тропические цвета, как в фильмах Болливуда.
смерть от старой советской бомбы — это угрюмо.
у людей, которые приведут её в действие, будут пустые и серые лица,
как у персонажей Максима Горького.
тоска, боль, отчаяние, духовность и прочее.
зато индусы — я уверен — будут петь и танцевать в ожерельях из лилий.
я люблю праздник, я за индийскую бомбу.







Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service