* * *Не выжжены чувства, Холь траву, поправляй Зверик боли уйдёт, посидев часок Будет не то что седым висок Нежность и строгость взлелей Солнце вернётся утром Когда наступит очистка, Когда прозвучит мальчишки протяжный свист В горле зобком Не оттого, что вернулся, А оттого, что стал колким Кроши краешек сахарка, Ручку чашки грей На вымышленных листочках Уже проявился клей * * *
И пустота рассасывает сердце Оно дрожит ещё и бьётся Поправить, что нельзя Ведь если горе горевать, То будет легче засыпать Тревожит день, зовёт с собой Но на окраине глухой Где я заночевал Не видно солнышка и снега И что-то движется в неясной пустоте Как в космосе — То боли зов ко мне Я буду просто жить, немудро Я глупость крови приживлю И будет утром чай и сок И будет днём любимых голосок Я в кашу буду добавлять Глухую ночь, что пережить обидно И будет, может быть, немного посветлей И вечером, когда похолодней Мне станет хорошо и стыдно Памяти чувства
— Вслушайся, как красиво: «Дрозд щебечет в шевелюре кипариса» — Дрозд не щебечет Я начинаю тебя прощать У кого оскомина, как печать У кого внутри золотое тело И птица дрофа над кем шелестела Он был беспощаден и нежен однажды Он как девица одет был важно Он как тунгус своё ухо жал К моим стихам, к моим миражам Я его помнил все дни и годы Я всё хотел от него свободы Не думать о нём как о той обезьяне Из восточной шутки в переводе плохом — Всегда слова встают сапогом Когда одно на одно находит, В изъяне тонет Я целовал его один раз Весь гуд от него был — приказ Он владел моим бессознательным Он сам им был — чрезмерно желательным Я хотел его опрокинуть в себя Шипеть рядом с ним, Он был для меня — змея Я садился ближе и рассматривал трещинки В его подбородке, получал затрещинки Тёрлись друг о друга два неферзя И пена вставала как муза, Целовала меня, скользя Он трепал мой ум и сердечко, Взрывал болячки Он был мудрый И настоящий Но всё распалось на много лет Его непрочен на поверку обед Он взмахнул хвостом и слился с травой Я остался один, Сам для себя чужой Я — маленький, Он — большой Утро
Когда тревожный мышь ушёл И схлопнулись созвездья Осталась только тонкая Плёночка зари, Я шёпотом, чуть погодя, опережая тленье Встаю и к чаю вновь иду, чтоб горячо внутри Курю и думаю о том, что было и что будет Мне внутренний цыган Сулит добро и зло На чьей окраине сегодня заночует Мой голос, что воркует вдруг Семи болям назло Будет шапками богат Лес, что вётлы топит в хлад Зелёными и чистыми И птицами реснистыми Кричит на дитятко девица Сантехник пересёк дворок Сгребает дворник-инородец Сор в зелёный кузовок Всё в мире чинно, мышь ушла и кончилась засада В такие дуды дуновать не надо мне с утра Хочу надеяться притом на солнце не из ада, Что оставляет в сердца дне Своё лицо ура Человек и его кот
Алле Горбуновой и Диме Григорьеву Человек был изобретён котом Как посредник между ним и остальным скотом Скотом, что поближе к небу летает И тем, что волной на глубине играет Скот всяк на небе и так и этак вихряет Преисподняя лавой воду морскую смущает И каждая тварь знает свой рай и ад Где зрел, где зелен ещё виноград Путём свободным ходит туда-сюда, Размочив кислинку соблазна едва, Познав, что хорошо, а что нет Когда-то давно, на заре лет Человек был изобретён для того, Чтобы изобретать то, чего лишили его самого Всякую палочку для битья, социальные сети И прибор для того, чтоб не рождались дети Он наводнил культуркой пространство планеты всё И лежит на диване, перелистывая Басё Мурлычет под нос песню Иванушек Интернэшнл А рядом его Бог, с дьяволом перемешанный Трётся о спинку дивана, прося приласкать Поиграть, вынуть из пакетика разную сласть И не знают наивный сей муж и его жинка Что изобретены питомцем, у которого дрогнет жилка Едва, если разладить планеты житьё-бытьё Он найдёт себе место другое, своё — не своё По крайней мере, не на иждивении у своего изобретения В этом соль и величина его творения О правильном стихотворении
Чого болить i де болить Нiхто не питає Раздеться без постороннего очень непросто Кто подхватит ладонь и положит в свою? Зачем говорить серьёзно, если нет повода Зачем горевать взаправду, Если не за твою То, что случается, меняет причины и виды, Меняет состав, меняет обиды То, что мается и стать чем-то не может, Обычно вымарывается Или остаётся под кожей Но ведь маята и обида — два самых ярких коварства И больно, когда пустота разъедает субъект Лекарства Ищешь, ищешь, чтоб стало хоть на чуть-чуть Светлее, бодрее — Был бы не так тяжёл этот гнусный путь Раздеться взаправду можно лишь на глазах, Когда кто-то смотрит и движется в сторону ту же А так побираешься чем-нибудь малым И тужишься туже А всё хрипотца и бедлам — В животе и в сердцах Раздеться, обуглиться — вот бы вернуться назад! Язык
Александру Ильянену Французский бы выучить Вот же чего захотел! На жёрдочку эту залазит лишь избранный солнцем Лишь свежесть в груди у того, кто жевал эту ноту И с ветром в сознанье впустил — Тому хорошо Зачем в этом мраке томиться и свет видеть только от года, Зачем на Неву в пухлом войлоке зреть средь весны, Холодной, как пальцы мороза, Тревожной, как мох в перелеске, На камне, что видит подземные сны — Не надо, не стоит Уехать, вернуться в сочельник, в полдневный цветной шапито, В иллюзион, что Майя наводит на город, Когда в нём добро и покой Нет, мы здесь одни, но лучше родному родное, Когда эта сажа и жажда в груди, Язык лютых псов и полей очумелых от гроз, Который на волны Невы чей-то волос занёс Зерном он упал и сказочным образом тоже Оборотился, встал, запил — Запел и очнулся Как с другом Серёжей С ним жить-вековать Так твою тать Мечта жизнефоба
Смотри на небо — вся эта грязь Давно уже стала цветом моих глаз... Если б, допустим, я узнал, что у меня рак О, как бы я тогда был доволен, Скажете: я дурак Нет, просто скучно жить, и притом очень больно И, кажется, небо я коптил довольно Я б тогда написал замечательные стихи, О том, как стали шаги и дыхание легки, глубоки О том, что спасибо, Боже, за этот хлеб, За эту конкретику, шпалы лет За то, что даруешь мне счастье уйти на покой И жинка не кричит тебе вслед: постой! За то, что было, и больше не будет, пройдёт И глина наконец мои губы срамные зальёт
|