Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
 
 
 
Журналы
TOP 10
Пыль Калиостро
Поэты Донецка
Из книги «Последнее лето Империи». Стихи
Стихи
Поезд. Стихи
Поэты Самары
Метафизика пыльных дней. Стихи
Кабы не холод. Стихи
Галина Крук. Женщины с просветлёнными лицами
ведьмынемы. Из романа


Инициативы
Антологии
Журналы
Газеты
Премии
Русофония
Фестивали

Литературные проекты

Воздух

2017, №2-3 напечатать
  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  
Автор номера
Интервью

Дина Гатина
Интервью:
Линор Горалик

        Ваша поэзия, Дина, как мало чья ещё из сегодняшних авторов, заставляет задуматься: действующее в ней «я» — кому и как соответствует, с какими приращениями и потерями перенесено из реальной жизни? И заодно — с кем и где (скорее в текстах — или прямо в жизни) оно объединяется в то и дело возникающее «мы»?

        У нас всего-то три лица, и все ты. Приходится пользоваться всеми, они часто смешиваются и перекидываются. Простое лицо кочевое. Скорее, я говорю всем текстом, а он моими кусочками, поэтому лицо появляется какое надо, оно такой же материал, как остальные слова. Иногда я чувствую себя какой-то живой слизью, воспаляющейся на местах укусов судьбы. Вот оно тоже мы, вой на луну — тоже, даже если воет один. В самом употреблении «мы» словно прячется тоска по абстрактной стае, и «такие же, как я», какие-то сплочённые колосистые фигуры, но эти «мы» не надёжней нашего «ты», моя прелесссть. «Ты» можешь быть ты, бог, любовь, несуществующий идеальный собеседник или реальный человек. Я пляшу со всеми лицами, пока можно. Однажды я пыталась написать от четвёртого лица — получились сиамские-сиамские близнецы вокруг крестовины от новогодней ёлки, а в конце вдруг припёрлись всадники апокалипсиса. Ну а что можно было ожидать с такой задачей.
        Что здесь реальность и откуда чего куда привносится — ещё вопрос. Я хотела бы пока оставить его нерешённым в качестве надежды на будущее. Не то чтобы я собралась уверенно никогда не понимать, что и как делаю, просто тут я знаю столько, сколько хочу знать, и полностью доверяю своей интуиции и ощущениям, мне не нужно ничего себе объяснять и называть именами. Имя = смерть. Как-то мне попадался в сети разоблачительный ролик, где знаменитый индийский гуру, святой, можно сказать, извлекает из воздуха перстни, и видно, что это трюк. Вот я, при всём согласии со своим письмом, при всём к нему доверии, всё же опасаюсь, что боги ещё покажут мне такой ролик про меня. И тогда обязательно придётся остановиться и подумать, но можно я пока здесь посижу-покурю. Писать при любых жизненных обстоятельствах — это очень удобно и мощнейшая зависимость. Должно же быть что-то святое. Плюс для меня это уважительная причина для прокрастинации, такие иногда приятные необязательные вещи выходят, быстрые, бездумные, часто дурацкие совершенно или смешные — видимо, в прокрастинации есть своё поэтическое настроение. Я не раз садилась за это интервью, но вместо ответов написала с десяток отборных издевающихся надо мной стишочков. Вот, например, может показаться, что я хорошо погуляла в Тропарёвском парке, а на самом деле я в парке том на Ваши вопросы пыталась ответить:

        упорот в парке
        спешит гонец
        везёт подарки наконец
        на обезвоженном коне
        через кустарник без напарника
        и рвы и головы на кольях
        я так спешил, увы
        я не справляюсь с ролью
        как тени у пруда зовут любви
        так вновь идёт проверка
        за превышение всего по общим меркам

        Реальность Ваших текстов сплошь и рядом предстаёт слоями, бесконечно накладывающимися на слои и просачивающимися/просвечивающими через другие слои: под плёнкой обнаруживаются то «чистая хтонь», то «чистый хаос», и «поверхность суеты» сталкивается при рождении стихотворения с белизной, укрытой под обоями. Это так видится жизнь? Или, скорее, так строится текст?

        Жизнь тревожный палимпсест. Мне кажется, я как в школу шагнула, так с тех пор и иду водомеркой по магме, набитой тентаклями.
        Признаться, я прежде не думала о своём несчастном наследии так подробно, мне без надобности. Если следовать вопросу, то я вижу слои не только там, где употребляются поверхности, плёнки и им подобные слова. Детство накладывается на сегодня, ужас и надежду никак не смешать в одно, грёзы набрасываются на совершенно документальные фрагменты, множество других столкновений. И в то же время так всё и соединяется, шатающаяся такая нераздельность да неслиянность. И в то же время так ощущаются границы, что-то просвечивает сквозь. Мне с детства казалось, что нужно куда-то пробраться, а уж там-то что-то каак можно будет понять, и если мы не летаем сами по себе, то от приземлённости: нужно только найти правильное место и способ. Нужно как-то особенно думать и совершать определённые действия. В целом я продолжаю в том же духе, но теперь большую часть времени кочую по самим границам, потому что ни с одной стороны не то. Ну, вот я там встречу, допустим, каркас происходящего. И что я с ним буду делать, чесать об него свой? Бывает же, что кажется, если ты ещё немного узнаешь и поймёшь в определённом направлении, то жить как прежде будет уже нельзя. Но ведь если голова пролезает, то пройдёт и всё остальное, тут есть азарт любопытной Варвары. Конечно, такой способ познания не подходит людям с внушительным имуществом и задом.
        Думаю, здорово иметь цельное ветвистое строение мира за душой, соединить всё для элементарного удобства, но в письме мне пока это неинтересно и приходится наращивать себе жвала и амулеты для разных пространств-состояний. Недавно наяву я смастерила себе шикарный самурайский шлем из упаковок от феназепама, стало повеселей. Сливать слои в цельную картинку не в моих интересах, там тебе и диагноз покажут, и место в пищевой цепи. А так в минуту отчаяния от постоянного выживания, безденежья или болезней можно полежать на кухне с древним богом, смотришь, а на нём лица нет, можно что-нибудь приготовить или песенку спеть, расчесать ему шёрстку.
        В день упомянутого стишка под обоями как раз было чёрт-те что, это я потом стенку белым покрасила. Это и было стихотворение. Так видится жизнь. И старая кошка покрывает собой некоторое пространство жизни, а сейчас совсем усохла. Хозяин периодически возвращает её к жизни, и вот она снова готова попасть в текст, ходит, пристаёт и вопит дурным мявом. Так строится всё. Пока я размышляла над этим, я написала стишок с магмой:

        магма по осени лижет пятки
        такой что ли брачный танец
        зонта с опятами
        извращенцы
        чужая музыка привыкает к лотку
        а ты влюбился в стеклянную муху
        ты порезался, она разбилась
        музыка бегает по потолку
        в кадре смолистый мальчик
        с сучком и задоринкой
        в дымных дуплах родины-матери
        ищет мёда на фоне побелки
        плохая копия и в углу пауки
        как вариант
        это октябрь
        и пора в аптеку
        унылая пора
        засыпает природа
        мафия открывает глаза
        и просит стакан воды

        что тебе снится, дядька негоро
        почему ты орёшь
        как мандрагора

        Вы пишете: «Когда я открываю новости / я не чувствую себя умнее, чем в шесть». Это важно — понимать новости? А чувствовать себя умнее (в том числе и применительно к новостям, но не только) — это важно?

        Понимать важно всё вообще, теперь это сложнее из-за всё новых поступающих сведений и версий. У меня часто нет на это времени и духа, поскольку из новостей, в основном, понимаешь, что подл человек, глуп и страшен. Мне важно не забывать, что я чувствовала и знала в шесть, пусть и какие-то смутные надежды оказались преданными. Видимо, я очень невовремя/вовремя прочитала «Питера Пэна» в пять и жизнью считала то своё пятилетнее сейчас. Взрослость и оказалась подставой: выживание, хворобы, любовные параличи и огромное количество окончательно глупых людей. Дети же ещё не до конца глупы. Не знаю, как можно чувствовать себя умнее в настоящем времени, я могу только сравнивать. Я умнее гуся и глупее себя.

        Тело в стихах Гатиной оказывается то полигоном, то алхимической лабораторией, где всё вот-вот полыхнёт синим пламенем, — вплоть до чресел, через которые «прошла мировая революция». Тело как холст, тело как площадка борьбы возвращает нас и к Гатиной-художнику, Гатиной-акционисту. Насколько эта эстетизированная телесность отсылает к собственному живому телу и сложным отношениям с ним — и насколько к телу как идеологическому конструкту, объекту отчуждения и присвоения?

        Если моему телу и удалось просочиться в письмо, то как свидетелю. Когда я только начала писать что-то интересное мне самой, это было удивление и радость. И совершенно новое удовольствие. Сейчас оно часто сродни удовольствию от вредной привычки. Со временем я залезла в другие слои, где встречается абсолютно что угодно, а удивление запросто может быть напрочь безрадостным. Я люблю быть неожиданной перед самой собой — разумеется, в письме, а не наяву. Вот я здесь употребляю такие слова: «залезла», «быть в тексте», «просочиться» — никакого тела нет, как нет его в моих текстах, но жизнь эта по степени присутствия не уступает физической. Теперь мне очевидно, что все мои действия являются примерно одним и тем же пластическим жестом. Это совсем не о том, что я пишу всю жизнь одну книгу, один текст, — этого я как раз не делаю, а именно о разнообразных человеческих занятиях. Как я танцую дома с пылесосом, так и пишу и целуюсь, так же рисую, пою и общаюсь, пластика та же, и она соответствует моим эстетическим представлениям и природным склонностям. Иногда кошка поглядит на тебя лучше, чем стихотворение, так ведь. И то, что окружает меня в момент написания, часто естественным образом заходит в текст.
        Акционистов я всех послала бы на картошку. «Мне никогда не хватало наглости, чтобы быть, как они, человеком». Никогда не хотелось ничего сообщить важного всем или делать карьеру, меня отдельные люди интересуют, и всегда сложно говорить аудитории. Был в моей питерской жизни краткий эпизод, когда я значилась членицей (так теперь правильно?) «Лаборатории поэтического акционизма» наряду с Арсеньевым и Осминкиным, но просто потому, что мы все тогда жили вместе, а Паша сызмальства чуял жопой ветер, что нынче стоит быть группой. Всё моё участие ограничилось тем, что я придумала лет семь назад инсталляцию на просеке за городом с висящим в воздухе текстом Всеволода Некрасова из пенопластовых букв, — довольно красиво вышло, как оживший Булатов. Паша потом приписал пафосный текст, что художники инсталляцией той ужасно против протестуют, хотя мы просто радостно сбежали от жары и дыма за город на архитектурный фестиваль, и до сих пор везде бедного Некрасова из пенопласта режет и развешивает, уже даже аж в сотрудничестве с мэрией Москвы. Веди он себя лучше, я научила бы его работать с поролоном, например, гипсом, силиконом, идей подкинула б, но — увы. На месте левых тех я, конечно, послала бы ко мне отравителя, а то вдруг к старости разойдусь мемуарами, с интонацией Всеволода Николаевича. Я крутой акционист одинокого домашнего театра разве что, тайцзы с пылесосом. Перформансы, явленные нам в новостях, согласитесь, значительно мощнее по силе воздействия, способам выражения и смысловой нагрузке. Пенсионерка выгнала из своего дома медведицу с медвежонком, пока мы с вами бедную телесность эстетизируем.
        Тело — оболочка и конструкция, обозначающая меня. Тело письма подразумевает обнажение и желание скрыться. В целом я доблестно принимаю вдохновение и позволяю ему многое. Иногда, признаться, я просто бревно, и текст делает со мной, что хочет.
        Соседние фразы про революцию, чресла и галок на пашне — только нехитрая саврасовщина слов, но они могут быть только тут и по соседству в этой последовательности, я ведь иногда и повелитель этой лампы. А часто внутри бултыхаюсь, отвечая на трущие вопросы. Главное маслица не забывать подливать, чтоб бока не помять в этом аттракционе. Чресла! Галки! Пашня! Замечательные такие слова.

        Есть ведь ещё и Гатина-сценограф, специалист по театральному реквизиту, и кажется, что это она собирает в котомочку и «берёзовый лесок», и «бобровый разгул», и всякий прочий реквизит: «шум кошачьих шагов / женская борода / корни гор / медвежьи жилы» — «всё это мне / понадобится». Где весь этот реквизит хранится в голове — перед стихом, до появления стиха, — и как потом извлекается? Чем определяется, годна в этот реквизит та или иная вещь или нет?

        Я не сценограф и не специалист по никакому реквизиту, я обычный гастарбайтер, вольный бутафор. Иногда я вишу до ночи на трёхметровой стремянке, а могу приклеивать волосы к лошадиным ногам или шпатлевать противолодочные мины. Это совершенно удивительная профессия и совершенно удивительное большое сообщество друзей, с которыми весело работать. Рассказывать можно долго, скажу только, что если вам в ролике или фильме что-то кажется спецэффектом, это скорее всего «пенопласт, шпатлёвка, белила». С одной стороны, ты много и искусно работаешь руками, с другой — изготавливаешь иллюзии; конечно, за двенадцать лет я нарастила определённую профдеформацию, но она не слишком опасна и местами полезна. Да, всё может быть бутафорией, и жизнь и слёзы и любовь, и арт-процессы, и политика, и дом твой съёмный, и, уж конечно, стихи. При этом ты работаешь с прекрасными, надёжными, вызывающими уважение инструментами, с людьми мне работать куда труднее, чем с шуруповёртом или пилой. Сначала мне было грустно, что кино я теперь смотрю профессиональным взглядом и не могу не видеть, как тут и из чего сделано, отвлекаясь от повествования, а теперь получаю удовольствие, если всё сделано здорово. Следы любимой работы можно встретить и в этой подборке: «растворители, щётки, лезвия», «пенопласт, шпатлёвка, белила».
        А вот в стихотворении про клуб «Самбо-70» перечисленные предметы не имеют никакого отношения к бутафории. Им можно было бы проиллюстрировать вопрос про слои, поскольку слой «Главный по Самбо» и слой «Рагнарёк» существуют для меня на примерно одинаковом удалении. Шум кошачьих шагов, женская борода, корни гор, медвежьи жилы, рыбье дыхание, птичья слюна — состав волшебной цепи Глейпнир, которой боги сковали ужасного волка Фенрира. Он разорвёт оковы в день Рагнарёка. В ту ночь я шла в аптеку, и было так скверно, что только на рыбье дыхание и надеешься. Абсолютно документальное стихотворение. У меня очень много документальных элементов, просто их, кроме меня, никому не опознать, а для понимания текста это не слишком важно. Пока я бродила меж бобровою хаткой и берёзовым леском, мне нравился Лёша — уже не нравится, а глядишь, немного тетеревиного дерьма осталось. И то дело! Мне кажется я довольно успешно работаю в жанре «палево».
        Получается, я собираю слова уже половину жизни. Не могу пройти мимо, без ручки и блокнота мне не по себе. Бывают просто отдельные замечательные слова, они как красивые камешки, а фразы, смыслы и символы — это уже объекты посложнее. Вот если Вы увидите, что на дороге валяется старинная кованая дверная ручка, пройдёте мимо? Я не смогу, хотя двери у меня нет. Когда-то мне хотелось самые прекрасные находки помещать в самые прекрасные оправы, хотелось писать важные хорошие стихи, и для них я откладывала на будущее слова. Теперь я изучила себя и знаю, что действую только сразу, я не хочу никаких хороших стихов, а люблю состояние письма, ловлю его и живу в нём, а алмазы эти отложенные, скорее всего, останутся, где были. В основном я пишу начисто и без остановок. Но всё равно отовсюду торчат какие-то кладки, файлы с названиями «222222» или «aaa», блокноты, бумажки, салфетки — всё же я не имею возможности писать каждую секунду своей жизни, да и другие занятия мне тоже интересны. В голове у меня уже, увы, ничего не хранится, и я полностью передоверяю свой хлам каким попало носителям. Недавно я таку гарну песенку на «Маалоксе» в метро написала, и эта поверхность лишь добавляет ей веселья. В последнее время я, бывает, беру какой-нибудь очередной ffffff.txt или прочие запасы, что-то там помешаю, вырежу, погляжу — вроде меня всё тут устраивает, хватит этому всему валяться, да и писать хочется в этот омерзительный денёк, например. И немедленно вешаю в Фэйсбук, будто я тут жива и стихи пишу. Иногда вообще никак не вмешиваюсь, весь файл с моими текущими мыслями и собранными словами за некоторый период выдаётся за стишок, и мне ни капельки не стыдно, а по результату он не отличается от музьих плодов.
        Я коплю слова и скидываю, как с воздушного шара, чтобы лететь дальше. Не думаю, что я занимаюсь магией или чем-то мистическим, хотя это миленькая версия и я верую только в бытовой шаманизм. Это мой способ употребления жизни и обработки мыслей, питание, лечение, отдых, работа, зависимость, синдром, страсть и поиск чортова спасения.

        Про визуальное и звуковое: ведь при всей завязанности текстов на картинки, множество маленьких картинок, многие из них были как будто написаны, чтобы их петь, и пелись Вами (или так читались, что как будто пелись). Насколько это важно — предназначенность стихов для голоса? Всегда ли это так — или для голоса какие-то особые тексты?

        А для меня этих картинок нет, я совсем ничего не хочу изобразить, у меня в это время другой аппарат работает. Моё сырьё только слова и значения, прячущиеся за словами, память и настроение. Так что в картинках прошу винить метафоры, предметы и предметики, я ничего такого не планировала. Если мне и представляются, то максимум схемки, что́ не забыть, или план эвакуации. Возможность при помощи текста визуализировать какие угодно миры и события привлекательна, но не самая мне интересная, другим обращением (себя вокруг и внутри текста, например) можно куда дальше забраться и домой никогда не вернуться. Вот из увиденной картинки текст вырасти может, от чего он не станет иллюстрацией к нему, картинка распадётся по дороге. Рисунки мои, напротив, излишне литературны, а пишучи я не думаю о картинке, и звука нет, но во многих стихах он содержится в ритме, в привычной глазу шершавости или колкости сочетания букв, в графике текста. Потом, скорее всего, придётся читать написанное на публике, и я буду пробовать его на звук, исходя из интонации текста — она опора звучания. Здесь я не про актёрское мастерство и эмоциональную театральную подачу — это я как раз до смерти не люблю, за редким исключением. Интонация стихотворения, которое не нуждается в прочтении, на деле довольно сложна и бесчеловечна, а таких стихотворений и у меня и у мира половина. Но при этом мне важно строение каждого слова и его размещение с соседями, я их как-то глазами слышу. За занавесками ты притаился или за шторами — совсем разные по вкусу вещи. Я иногда вообще не знаю, что из меня раздастся на каком-нибудь фестивале, хотя всегда акцентируется моё живое звучание и прочтение, отчего я чувствую себя на выступлениях как уборщик, по случайности ставший астронавтом. Видимо, меня помнят маленькой, хорошенькой, длинноволосенькой и как бы свалившейся с луны, что, можно сказать, так и было. Я уже выжила из обиды на такое отношение, мне есть чем заняться.
        У меня есть пара десятков разношёрстных песен, ничем между собой не связанных, продолжают изредка появляться. Некоторые из них очень старательно прощупаны и выпеты, теперь завелись и пародии на разные жанры, от советского кино до чуть ли не шансона. Это потому что года три назад я решила во что бы то ни стало написать «песню для народа», чтобы хороша она была и понятна и не дала мне пропасть в чёрной старости. Так ничего и не кажется достойным результатом, но нет-нет и в память об этой затее напишется какая-нибудь прелесть вроде песни девы, ждущей лайков от предмета обожания.
        Предназначенность для голоса наверняка для какого-нибудь автора очень важна, для всей поэзии совершенно необязательна, а у меня так вопрос не стоит. Если будет песенка, это быстро становится понятно, дальше вы с ней ищете мелодию, ритм и дыхание. Часто они на ходу по пути получаются, и приходится запоминать, и, пока много раз повторяешь предыдущее, мелодия оттачивается. Только сейчас сообразила, что, возможно, это следствие! Такой древнейший способ сложения песен, чтобы не забыть слова. А я-то думала, что меня иная прогулка на песню вдохновляет. Ха-ха, «у всего есть причина».
        Петь же мне очень хочется, это как побыть музыкальным инструментом, с резонатором и язычками, использовать своё физическое устройство для ещё одного интересного дела. Только вот в современной действительности человеку ни петь, ни поорать как следует совершенно негде, кругом соседи и мир, в котором нельзя громко. В последний раз мне удавалось как следует попеть в полный голос в далёкой мещёрской деревне, да и то в бане.
        У тебя должна быть музыка для того, чтобы на закате медленно подъезжать сквозь рощу к замку на практически обезвоженном коне. Я ещё надеюсь её придумать.

        Ну и как всё-таки выжить атеисту-пьянчужке?

        Знаете, стихотворение про миссис Фобос, откуда взялся этот эпитет, не слишком ценно для меня. Но я и не коллекцию гробов хрустальных тут собираю в потоке. Я рыбачу снами себе на пропитание, посылаю спаслания в бутылках прямо из кухни, вот клюёт то и это, по ходу вещей. Пусть живёт, раз нашла себе строчку, бедолага. Конечно, отчасти это я давно вступила в алхимический брак с ужасом, и у меня есть там свои места — не более прочные, чем домик Ниф-Нифа, а может, уже я достигла уровня Нуф-Нуфа — но речь тут не обо мне, а всё же о миссис Фобос. Она чешет бока о плетень, эдакая старая шелудивая коровёшка — так мы упрощаем и укрощаем ужас, он же простой. У неё уже не так много времени, но она надеется, что-то там думает, скулит больше. Пусть хлебнёт вина, раз ей так проще, а нам так уж ли сложно справиться о её самочувствии. Отчасти она мне неприятна, но нужно проявлять милосердие. Ещё не такие потери в нашем строю, дальше — больше. Иногда мне кажется что мои стихи как раз отдаляют меня от понимания происходящего, но успели родить устойчивый заменитель, где кроме меня никому делать нечего, и, пока я крючусь внутри, вы можете рассматривать меня как симптом или орнамент, как ваша душенька пожелает.
        Я могу обернуться запятой, могу пролезть сквозь двоеточие, и все скрижали никуда не убежали, семя предков блестит на руинах, и ты просовываешь в книгу руку, потом хвост, берёшь мел и намечаешь дорогу, чтобы не заблудиться, и часто с завистью хочется изобразить на стене просто животное. Но сперва ты должен придумать себе гимн, а мамонт тухнет, дети плачут.
        Так что ответом на игровой вопрос «как выжить атеисту-пьянчужке» пусть будет: понятия не имею.
        «He tried».
        


  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  

Продавцы Воздуха

Москва

Фаланстер
Малый Гнездниковский пер., д.12/27

Порядок слов
Тверская ул., д.23, в фойе Электротеатра «Станиславский»

Санкт-Петербург

Порядок слов
набережная реки Фонтанки, д.15

Свои книги
1-я линия В.О., д.42

Борей
Литейный пр., д.58

Россия

www.vavilon.ru/order

Заграница

www.esterum.com

interbok.se

Контактная информация

E-mail: info@vavilon.ru




Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service