* * *Ночью не спится но утром есть чем заняться
В облачном небе луна бежит как волчица
После определённого возраста перестаёшь бояться
Потому что ничего с тобой уже не может случиться
Разве что при неловком движении о себе напомнит ключица
Потом приходится долго лечиться
И нельзя наклоняться Над порогом прибита подкова от сглаза
В саду мальвы за плетнём спуск к речке
Там на берегу играют в войну маленькие человечки
Из которых каждый убит не по одному разу
Но встаёт стряхивает песчинки
Забирает свои машинки
Правда с каждым разом всё трудней подниматься За рекою ночами слышны взрывы
Там в три смены добывают в карьерах кровавик-камень
Не иначе хотят перевыполнить план добычи
Оттого и эти сухие грозы эти зарницы в полнеба
Оттого заснуть и не удаётся
Да к тому же скрипят половицы в пустом доме
Кто-то ходит по ним
Кто-то ходит
Кого не видно
* * *
Не совсем живой проходит по этажам
Приём, приём, повторяет, земля, земля —
Эту кнопку не нажимать! Снаружи сады, промзоны, пригороды, поля,
Сумерки, ночь, красный рассвет,
Запахи железа, воды, угля. Снаружи свет, который летит вперёд,
В его раструбе блестит водяная взвесь
За этим бугром мы стояли, вмерзая в лёд, Но я, говорит, вышел, хотя не весь,
И хлеб насущный стал камнем, а что ещё
Дашь нам днесь И теперь вот тут болит, а тут печёт,
Я знаю, дальше будет мокрое поле и мокрый лес
Но времени наперечёт Родная моя. Земля, земля, почему-то сигнал исчез,
Похоже, нас перемещает по одному невидимая рука
Туда, где нет никаких чудес И я это знаю наверняка.
Поскольку узнал о многом, пока летел,
На запах дорожного кипятка, на вздохи товарняка. Кровь и сперма флюоресцируют в темноте —
Это всё, что за неименьем других улик
Остаётся после изъятья тел.
* * *
Сэй Сёнагон читает письмо от императрицы.
За шёлковой ширмой щебечет птица,
Ветка жасмина в окно стучится,
Бумажные створки дрожат от ветра.
Императрица пишет: «Моя сестрица,
Почему вы покинули меня в нынешней моей доле
Когда я приговорена скитаться
По чужим домам бесприютно и безутешно?
Вы были мне советчицей и подругой,
А теперь сломались бамбуковые подпорки,
Истрепался несущий прохладу веер.
Целый год нет от вас ни письма, ни записки,
Ах, ответьте хотя бы сейчас, ваше слово
будет точно холодный ручей в жаркий полдень».
Сэй Сёнагон отворачивает лицо.
Комкает белейшую бумагу митиноку-гами,
Бросает её в пылающую жаровню.
Растирает тушь в тушечнице, берёт колонковую кисточку, на миг застывает, изящно выводит:
«Когда сегодня холодным росистым утром
я наблюдала, как опадают в траву цветы жасмина,
мне подумалось, хотя почему, не знаю:
тот, кто записывает, — тот же предатель,
или хуже, вор, шпион и убийца,
сенсей Юрий Буйда отметил это в высшей степени верно,
ибо мы подсматриваем, подслушиваем, а после
всё заносим на рисовую бумагу,
и потом чужие люди это читают.
По сравнению с этим любое другое
преступление кажется незначительным». Солнце
пляшет в листве, в деревянной кадке
ходит ходуном ярко-синее небо,
Сэй Сёнагон записывает: «Сегодня
я наблюдала, как, уносимые ветром,
всё же в полёте стараются не разлучиться
две бабочки-крапивницы».
* * *
Говорят, что в соседнем леске
Похоронен какой-то бурят.
У него светляки вместо глаз,
Он лежит и читает Манас.
Трижды семь кобылиц в облаках
Надоили ему молока,
Но тому, кто берёт языка,
Безъязыкая речь не слышна,
Кто владеет кольцом и ключом,
Тот не ведает слова «зачем»,
Кто когда-то слюбился с огнём,
Тот не ходит по улицам днём.
Мёртвым всякая речь как своя
Заползает в обугленный рот,
Кто пустил по нему муравья?
Пусть сейчас же его уберёт!
* * *
I've seen things you people wouldn't believe. Attack ships on fire off the shoulder of Orion. Рой Батти Мы видели, как плющ карабкается по карнизу
Как полотняные навесы хлопают на ветру И мы ещё за это ответим Мы видели, как солнце падает в пыль за пятиэтажки
Как чёрно-зелёные тополя окрашиваются багрянцем И мы ещё за это ответим Мы сидели на досках, пропахших дёгтем и морем
Под нами играли рыбы в изломах тени и света И мы ещё за это ответим Собирался дождь. В старом городе мы купили
колечко с янтарём и пошли в кофейню И мы ещё за это ответим Мы видели парад жуков и переселение муравьёв
Вниз по Днепру тянулись зелёные языки, вверх по Темзе шёл прилив И мы ещё за это ответим На Canary Warf водяная курочка ныряет в заросли камыша,
выныривает, держа какую-то зелень в клюве с белой нашлёпкой,
через мост проносится поезд, отраженье дрожит в воде,
в пабе красномордые мужики допивают вторую пинту,
доедают свой стейк, встают, выходят покурить на улицу, говорят о погоде Но мы видали кое-что и покруче Мы видели, как отваливает плацкартный на Ясиноватую, Горловку, Волноваху, крикливых тёток в цветастых платках, их сопливых слишком тепло одетых детей, их корзинки, клунки, как они штурмуют ступеньки, расталкивая боками городских, нежных, переругиваются с проводницей. Их ноги, точно узловатые корни, их железные зубы, их мужья в трениках, в майках, толпятся в тамбуре, воняют по́том, говорят друг другу, что скоро, скоро наконец они окажутся дома, на своих маленьких станциях, на своих полустанках, в своих предместьях. Рамы в облупившейся краске, сырые обои, с потолка свисающие липучки, что-то скисло, что-то засохло, что-то заплесневело, надо будет весной подновить подкрасить высадить перекопать подрезать это сервиз это приставка сега бабка хворает крестнику скоро в школу вагон грохочет титан дребезжит в стаканах растворяется сахар элеваторы водокачки огни всё дальше и дальше совсем исчезли И мы ещё за это ответим
|
