Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
 
 
 
Журналы
TOP 10
Пыль Калиостро
Поэты Донецка
Из книги «Последнее лето Империи». Стихи
Стихи
Поезд. Стихи
Поэты Самары
Метафизика пыльных дней. Стихи
Кабы не холод. Стихи
Галина Крук. Женщины с просветлёнными лицами
ведьмынемы. Из романа


Инициативы
Антологии
Журналы
Газеты
Премии
Русофония
Фестивали

Литературные проекты

Воздух

2017, №1 напечатать
  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  
Проза на грани стиха
Так думает река

Галина Ермошина


        * * *

        Начиная с единицы, понемногу отступая в тень бамбукового острова, песчаное озеро после спины оранжевого трамвая. На цвет твоей кожи прилетала жёлтая бабочка, антрацит и фольга, шоколадное дерево, растворённое в непрозрачной воде. Слова твоего имени, бог твоих ресниц, зыбкое удивление, призрак раскаявшегося ветра не принадлежит никому из нас. «В моей пещере горного короля» — радость твоего мобильника. Чайный ворс разлитых чернил. Ты будешь ждать меня здесь? На этом самом месте? Сто тысяч лет подряд? Ты перелистываешь четвёртую главу в поисках летнего времени, прикус молнии — так учится лиса: чуточку соли, три грамма мёда, несколько футов корабельных минут. Парусиновое время, полдень, когда все жители города в отъезде. Лёгкий миф просвечивает сквозь рубашку, бег к концу ноября, караульная паутина соединяет восток и запад.


        * * *

        И убираешь его подальше с глаз — в корзину, что ли, или в «Прочитанные», чтобы углы не загибать и страницы не путать, когда часы опрокинутся в утро.
        Ты не любишь публичные телефоны, и не разговариваешь с ней подолгу, по часу, составленному из графиков опаздывающих южных поездов, бамбуковых рощ и индейских стрел, свет и нож утреннего озера.
        Сминает бумагу ветра, морщит зеркало, разрезает воздух острыми короткими ударами. Вёсла, которые ты воткнул в песок, воображают себя антеннами и ловят чужие разговоры. Так кружит пластинка морской бури, свивая гнездо из водорослей и виноградников. Мост тянет противоположный берег, цепляясь за шпили и песок, вытряхнутый из твоих сандалий.
        Отплывает, отталкивает, обратно вернёшься по каплям, по хлебным крошкам, склёванным бумажными птицами; по гальке, расчерченной длинными маршрутами, прижимающими кораблики к земле, к побережью, к той осоке, что вырастает за день до полнолуния. Расстояние, измеренное городом, водокачкой, рекой, речной жалобой, лестницами.
        Опоздавшему дадут в руки его тень, прочную шелуху тела, — оглядываться и выбирать, выбираться из слов в молчание до последней железнодорожной станции, стеклянного отражения, в твоём голосе пыль, ветер и стекло.


        * * *

        Слово, дрожащее на краю воздуха, вмещает тысячу словарей и рек. Твоя география проведёт тебя на запад и на восток, мимо льдов и островов. Запах копчёной салаки, сахарных молчащих амфитеатров заставит одиссея задержаться в западном ветре в поисках кружной дороги этих улыбающихся снегов.
        Достаточно сказать, чтобы увидеть, когда послание врастает в кожу земли. Ты забываешь своё имя в шуме трафика. Тот путь, которым ты хотел бы пройти, прежде чем синтаксис потеряет направление. Эту историю рассказывают, стоя в дверях, — для двух рук, в опадающую траву, поворачиваясь в сторону с полными глазами света. За ним остаётся холод и несколько побережий. То, что происходит из ничего, так остров срастается песком с настоящим. Он объяснит это проще, чем «почему» с тобой. И тебе приходится вычерчивать параллельные исчезновения, чтобы попробовать вернуться. Потом он останется или окажется рядом, рассеивая молчание глины.
        А потом гравитация изобретёт металл и камень, привязывающие тебя к земле. На ближней станции метро, в коротком пространстве перспективы запомнишь только двести миль дороги, соединяющей все языки.


        * * *

        Здесь начинались растения, и с той стороны пространства лучше теперь спрашивать о пыли и пути до её падения — в глубину окна, створками в ночную, гудящую, расшитую цветными мелками. Здесь, в Крыму, на этом «здесь», где жёсткая трава и рыхлая осыпь, она собирает полынь, а ты собираешься спать. Белые запахи, ручейки, перепончатые крылья. Только обрадуется, погладит тебя по голове, лучше бы шёлк, шепчет потом, благополучно возвращаясь на своё место в пейзаже. Дверь, от которой потерян ключ, остановит вас на дороге к дому, в нём только зеркало темнеет от смены времён года. Она склеивает обрывки бумажных стёкол; чужие слова, подслушанные во время шторма, не складываются для пересказа и падают молчать на дно глиняной чашки.
        Так исчезать из речи в бездомность. Пустое ежевичное варенье, прописи громких голосов — она никогда не попросит его у бога. Бумага сжимается до удивления, перебирает все имена вещей, уходя в древний язык молчания.
        Он скорее один, чем вдвоём. Пить молоко, лепить бумажных птенцов, о[т]казываться, если позовут. Это на слух, а потом окажется, что бумага уже промокла, а углы заняты бормотанием и недоверием. Руку пугает определённость формы слишком округлого или слишком правильного, и ты продолжаешь.
        Это — когда потом, всегда — потом, если не вспомнишь и не вернёшься к чему угодно. Слушай разговоры между пробелами, забрасывай сети, Эдвард, в это сухое море, с этого дырявого корабля, ради этой раскрошенной памяти, внутрь этой пристальной тревоги. Точность и упругость того, что пожелает повернуться спиной и выдохнуть по ту сторону несговорчивого стекла.


        * * *

        На этом месте теперь оказывается причина. Она повторяет, перечисляет всё то, что забыла выпустить из рук как перила — правильные, надёжные. Не отвлекай её от этого занятия. В пересчёте на включённые фонари, газовые конфорки, оставляя свои тени в углах всех гостиничных поцелуев, ты не торопишь, когда она читает почту, подчёркивая промежутки, избегая заглавных букв. Так думает река, когда на её берегу поселяется и не уходит. Ровно половину вечера приходится ждать того тёмного автобуса, что пыль, что плыть — и всё, ровно наполовину. Она придумывает другие фразы и верит тем, которые находятся слишком быстро, как перевёрнутый плот. На нём остаются медленные повторы, щепки, плавники — больше она не знает. Двери, колокольчики, щепотки соли, слова, потерявшие буквы — её там не было двадцать лет. Каменистая и пустая, что он найдёт, вернувшись на свой остров? Отрывая тело от воды, завернувшись в воздух ветра, слушая, как дышит земля в глубине — выроненное веретено прядёт чёрную пряжу остановившегося печного сожаления. Твои паруса впечатывают соль в другие ладони. Там, где она роняет, молчит, прячется в памяти, складывает неспешащую хронологию. Лодки, теряющие вёсла и обдирающие борта, перевозят её тень, расходуя солнце. Земля вспоминает её шаги, наполняя руки, мы с тобой там уже по колени, раздвигая песок и траву. Стережёт небывшее и не скажет, если просыплется из о[т]пущенных ладоней. Твои корабли попадают в следующее течение, огибая остров в длинном сожалении её не высыхающих рукавов.
        


  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  

Продавцы Воздуха

Москва

Фаланстер
Малый Гнездниковский пер., д.12/27

Порядок слов
Тверская ул., д.23, в фойе Электротеатра «Станиславский»

Санкт-Петербург

Порядок слов
набережная реки Фонтанки, д.15

Свои книги
1-я линия В.О., д.42

Борей
Литейный пр., д.58

Россия

www.vavilon.ru/order

Заграница

www.esterum.com

interbok.se

Контактная информация

E-mail: info@vavilon.ru




Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service