* * *В окно выходит человек — без шляпы, босиком, —
и в дальний путь, и в дальний путь
срывается ничком
и там, где с каплющих бельёв струится затхлый сок,
встречает чёрных воробьёв,
летящих поперёк. Они его издалека
зовут попить пивка,
а он в ответ — «пока-пока»,
в том смысле — «нет пока»,
в том смысле, что смотреть туда ↑↑↑:
сюда идёт вода,
из неба чёрная вода спускается сюда:
на серый хлеб,
на серый сад,
на невскую слюду,
на этот город Петроград
в семнадцатом году. О жалкий сильный человек без сил и босиком,
решивший выбраться сухим, успеть уйти сухим:
опередив и мор, и глад, и чёрную водý
покинуть город Петроград в семнадцатом году:
и серый хлеб
и серый свод
где безысподня рать
вдруг наше сраное бельё
решила простирнуть И мерзость пенная в тазах
ещё лишь кап да кап —
а он утёк у них из лап
мимо железных труб
Он твердолоб и твердорот,
и, слава Господу,
всё ближе город Петроград
в семнадцатом году. Но выше выпала вода и падает быстрей
и говорит: Постой, босой, я за тобой, босой
и слизкий стыд
и сраный срам
и сладкая гнильца
ты думал — скинул бельецо и нету бельеца?
А ну сольёмся у крыльца,
а ну обнимемса!.. О, бывший твёрдый человек,
раскисший человек
он лупит воздух так и сяк
не чуя скользких рук
не чуя мокрого лица и дряблого мясца,
сквозь чёрный каменный пирог
просачиваеца
сквозь серый град в кромешный ад
просачиваецццца
↓
↓
↓
-----------------------------------------------------------------
и вновь, как пять минут назад, под ним лежит в аду
весь этот город Петроград в семнадцатом году:
и ослепительный дымок
и жгучий ветерок
и темень красных воробьёв,
летящих
поперёк
ОПЕРЕТТА О НЕДУЖНЫХ МНОГИХ ИЛИ О ЕДИНОМ
О. Пащенко, С. Круглову В небе над палатой на восемь нар
Всенощная Зверь высоко поёт
сладострастным голосом ектенным:
«И за тех прошу, и за тех прошу,
А всё мне кажется, что не за тех прошу:
первый рце «Судно!», пятый рце «Суда!»,
третий просит себе на третий глаз бельмá —->
я же и в оба вижу, что там, где плоть отстаёт от ран
(то есть перестаёт
приставать, спрашивать, что не так),
там заводится некоторый Фома, —
мелкоклеточный, чешущий языком, —
и давай расчёсывать языком
со своим стрептокококом.
Кто учил тебя, Томми, этому языку,
этой наждачной вере в органолептику,
во вложенье живаго вертлявого языка
в любаго однакодышащего мудака?» Ф о м а, б а с о м:
Господа Христа нашего па-поч-ка-а-а-а. В с е н о щ н а я З в е р ь:
Господи! Видишь Ты этого мудака?
Ты видал ли, Господи, эдакого мудака?
Я прошу: хоть ненадолго,
боль его, перейди на меня:
обмороком, липким мороком,
подвздошным комом, едким болюсом,
свинячьим ужасом.
Нахуй тех, кто с диагнозом, —
судноходов, алголиков,
заклёпанных во вся кампа́ны,
анестезированных благосклонно
контрольным в спину;
лучше глянь на вот этого,
на вот этого, тепло одетого,
хорошо одетого, языкатого,
с девяносто пятью, понимаешь, тезисами
и костылём
железнодорожным —->
вот у кого раскалывается голова
на такие слова и остальные слова,
вот кому ни судна, ни покрышки,
ни присяжной поблажки, ни папской сушёной плюшки,
а только плоть до него доматывается,
то подзуживает, то сукровится,
ноет по утрам, воет вечером
однокамерным контратенором с присвистом: П л о т ь:
В левом боку — фьюить-фить-фить —
в левом боку — фьюить-фить-фить —
что-то не так у меня.
А ну, Фома Ганцович, глянь — фить-фить —
а ну, Фома Ганцович, глянь — фить-фить —
а ну, отлижи, а ну, убедись,
что там действительно вход в провал,
в неплотскую присную духоту,
где даже твой копьевидный язык
способен всего лишь фьюить-фить-фить,
хотя в нём — ломаном, полуживом, —
давно ни косточки целой нет, —
а я помолчу, а я помолчу, а я помолчу
тебе. Ф о м а, п р и ч а в к и в а я:
Там глубже, глубже кто-то скулит
Там глубже, глубже совсем горячо
О, я и сам бы туда сошёл
и каждого больного червячка
за хвостик вывел на белый свет,
предварительно здорово отчитав, —
да что-то вход пока тесноват —->
а ну полижу, а ну полижу, а ну полижу
ещё. В небе над палатой на восемь нар
кто-то прикрывает воспалённые глаза;
все его енотики тоскуют и не спят
все его лисята из терновника поют
и не то чтоб глупости, а просто не о том:
о каких-то мшанках на терновом языке
о каких-то бяшках с языкатым ножевым
о волчках, свивающих терновые венцы —?
а он-то, между прочим, подписался не на то:
на сутки через трое минус двое выходных, —
а всей этой подстанции на это и наплевать,
для них он, понимаете, вообще не человек.
Иди ко мне, Ектения, уж я с тебя спрошу
полночную заутреню во славу кой-кого
(и Первого, и Пятого, и трое глаз в одном)
за Папу и за Маму и за тезис номер семь —->
А только потом, красавица, не говори суду,
что это твоё «Помилуй меня, родной» значило «Не подходи, родной,
нет уж, сиди, родной, там, где сидишь, родной,
а только слушай меня, родной, и кивай, родной,
тут не ругай, родной, а там не пугай, родной,
а в остальном, родной, не замай, родной». (л о в к о п р и х в а т ы в а е т В с е н о щ н у ю З в е р ь
д в у м я п а л ь ц а м и з а п е р е п о н к у к р ы л а, щ е к о ч е т
е ё к о н ч и к о м о г р о м н о г о я з ы к а п о д п о д б о р о д к о м;
т а п а н и ч е с к и в е р е щ и т н а л а т ы н и) В е р х н и й:
О девочка моя простая,
о мышка чёрная простая,
к чему чины твоей литии, —
скажи мне что-нибудь просто-о-е,
проси мне что-нибудь просто-о-е,
скули мне что-нибудь просто-о-е,
визжи мне что-нибудь просто-о-е —->
О б о д р а н н ы й В а р ф о л о м е й (с ш е с т о й к о й к и, в н е з а п н ы м ф а л ь ц е т о м):
...как чьё-то тело холосто-о-е,
на лоне скушного поко-о-я
в тревоге пламенного бо-о-я
ещё живо-о-о-о-е.
|
