Воздух, 2016, №2

Перевести дыхание
Проза на грани стиха

Лавандовое вино

Фёдор Сваровский

Подводный дом Репина

Мало кто знает, что у художника И. Е. Репина был собственный дом в Нью-Йорке, на острове Манхэттен. Он достался ему в наследство от дяди-американца, успешного ювелира, так и не обзаведшегося прямым потомством. В доме Репина теперь устроен музей. Но посвящён он не художнику, а лишь одной его эксцентричной затее. Дело в том, что подвал здания, из-за того, что оно было построено слишком близко к заливу, обустроен как цельный металлический котёл, не пропускающий воду. Узнав об этом свойстве дома, Илья Ефимович два этажа подвала превратил в водное царство в буквально смысле слова. Двухэтажный подвал он оформил как роскошное жильё с гостиными, спальнями и библиотекой, заказал специальную покрытую полимерами мебель, даже разместил за подземными «окнами» светильники, которые бы производили впечатление дневного света, и залил это жилище водой. В каждом подводном помещении он установил по нескольку трубок, соединённых с воздушными насосами, чтобы человек, проплывающий по комнатам, мог отдышаться. В столовой над обеденным столом художник расположил стеклянный колокол, позволяющий гостям в сухости и тепле приобщиться к подводной трапезе.
Подводный дом Репина действует и по сей день. Вход в музей осуществляется по предварительной записи. Стоимость экскурсии — $50 за один час. Погрузиться в подводную часть дома можно не раздеваясь. Администрация музея предлагает посетителям прочные водонепроницаемые костюмы, позволяющие «выйти сухими из воды» и не испытывать охлаждения во время путешествия под водой. Смотрителем музея служит пожилой грек, который живёт при музее вместе с семьёй. Если найти со смотрителем общий язык, то за небольшую плату можно остаться в музее на ночь и наплаваться вволю.


Симбиоз

В одной из пещер Сибири (возле оз. Семёновское) были найдены тончайшие, лёгкие, как перья, кости мамонта. Сам мамонт небольшой, 35-40 сантиметров в холке. Рядом с пещерой была найдена замороженная тушка ещё одного карликового мамонта. Когда палеонтологи подняли оледеневшее животное, под ним обнаружилась аккуратно вырытая яма с телами 40 замёрзших людей, самый высокий из которых был не длиннее указательного пальца. Как показал последующий анализ, замёрзшие люди оказались облачены в шкуры кротов и мышей.
Палеонтологи восстановили картину произошедшего в древности. Немногочисленное племя реликтовых микролюдей загнало двух микромамонтов в пещеру у озера. Там заранее были выкопаны две ямы. Один из мамонтов упал и был заколот. Другой (самка) был загнан людьми в тупиковый проход. Первого мамонта съели. Второго позже загнали в другую яму. В какой-то момент карстовая кровля одной из частей пещеры рухнула. Но люди успели спрятаться в яме с мамонтом. Вместе с мамонтом люди как-то выбрались из ямы и из пещеры наружу. В темноте, среди падающих камней микроохотники выжили исключительно благодаря мамонтихе, которая в экстремальной ситуации никого не затоптала и вообще вела себя очень смирно.
Чудом спасшиеся микроохотники постановили больше не охотиться на мамонтов. Племя теперь лишь приручало огромных животных. Опасные и холодные ночи люди проводили под мамонтами в специально вырытых ямах.
Это единственный зафиксированный наукой случай практически равноправного сотрудничества человека и животного.


Гусь Рождественского поста

В совершенно неподходящее время накануне Рождественского поста мы поехали в Египет. Пожелав заговеться чем-то особенным, заказали себе в номер гуся с инжиром и какими-то травами.
К условленному часу нам привозят накрытое стальной крышкой огромное блюдо, салаты, белое холодное вино. Я снимаю крышку, а там — курица. Обычная. С розмарином. Я говорю что-то гневное официанту. Он бежит на кухню. Возвращается. Зовёт пойти с ним. На кухне — понурые семь человек с шефом во главе. Шеф, седой и очень худой с невероятным достоинством снимает колпак, говорит: «Мистер, мы никогда не готовили раньше гуся. Приготовили и решили попробовать. Вы же понимаете, надо понять вкус того, что готовишь. А гусь оказался такой вкусный, что мы его съели. И мы решили пожарить вам курицу».


Нет такого слова

Мы от кого-то убегаем по пляжу. А по песку нельзя. Это самое опасное.
Вот слева столб. Покосившийся, фонарный, весь ржавый, очень старый. Сперва подсаживаю жену, потом влезаю и сам.
Внизу под столбом через дорогу — песчаный холм с травой. Это самое худшее. Под холмом внизу ямка. На дне угадывается закрашенная глиной голова и рука, которые всегда наготове. Мимо бежит мальчик. Из местных. Он знает, что можно делать, а что нельзя, но почему-то забывает о таком вот плохом холме.
Я кричу по-английски, чтобы остановился. Но поздно. Мускулистая конечность хватает его ниже колена и чрезвычайно сильным рывком затаскивает в отверстие.
Эту сцену издали замечают местные рыбаки-каратели с длинными крючьями на палках. Подбегают. Движутся всё медленней, чем ближе к холму, всё осторожнее. Решившись, с криками запускают палки в нору. На песке выступает кровь. Больше ничего не видно.
Потом они велят спускаться и ведут в деревню. На ходу объясняют технику безопасности: обходить чистый песок, не ходить у моря, ступать по земле тихо. Временно защищает бетон и металл на земле, даже пластик. Но это временно — «вери-вери шорт тайм онли». Потом эти штуки всё равно могут прийти поверху. Если залезть на столб или дерево — хорошо. Они не полезут. Неизвестно почему, но не полезут. И, наконец, главная защита, 100%, — вода. Идите к источникам и водным колонкам. Мочите всё тело, всю одежду. Пресная вода их пугает. Они не могут дотронуться. Один крестьянин в своей поилке для скота три дня выдерживал осаду — спасся. Тогда ещё помогла береговая охрана. У них прицелы с эхолотом и крупный калибр. Они могут их убивать прямо под землёй.
Обо всём этом местные рассказывают шумно, увлечённо, с улыбками.
— Как они называются?
— Никак. Эти и есть эти. Лучше их не называть.

Потом опять бежим. Сквозь лес к остаткам турбазы. Из-под плотного слоя ветвей вдали видно море. Так хочется купаться, но нельзя.
— Вон, мистер, смотрите. Семь человек и женщина. Все то ли в доти и куртах, то ли в сари. С палками длинными. Идут вдоль берега. Не боятся. Они никогда нам голые не видны. Всегда одежда есть.
Существа смотрят в нашу сторону, но мы далеко. Так, вот, это вот они и есть. Ничего страшного, если издали.
— Да, это они, эти. Видите, у одного нога в кровяшке. Сейчас на нас не побегут. Тут воды много рядом. А сами гуляют возле моря, как мы когда-то гуляли. А теперь не можем. Бедный остров, мистер, бедный народ. Но нам за это платят пособие. И даже туристы прилетают попугаться. А их-то, на самом деле, мы думаем, осталось восемь штук — самка (вон та старушка, видите) и семеро сыновей. Уже самок других у них и нет. Всё. Ещё десять лет, двадцать лет, может быть, и всё.
На мёртвых можете посмотреть в музее. Но это по отдельному билету. Но они — ничего особого. Только тело сильное и узкое, и ладони как клешни.
А что они с людьми делают — не знаем. Никто не видел. Редко-редко выгоняли они раньше из нор своих детей. Наверное, это помесь какая-то была. Всегда только девочки. Калеки. Мы их по-местному зиузиа называем. Зиузиа — это ничего серьёзного, понимаете, просто зюзя, комок какой-то бесполезный. Кто жалел, даже кормили. Их потом увозили на материк. Для науки.

Посещаем музей. Называется «Музей биологического разнообразия». Трупы страшноватые, но больше всего просто потому, что мёртвые. От этого всегда не по себе.

В аэропорту жара. Много военных. Малознакомые люди возбуждены и все делятся впечатлениями, показывают фотографии.
Ко мне подходит девочка лет шести и выставляет вверх руку. На руке семь пальцев и они не разгибаются до конца. И всё какое-то красноватое. Особенно около ногтей. Наверное, это и есть зиузиа. Смотрю ей в лицо. Зубы растут тоже в два ряда. И красное вокруг глаз. А так обычная девочка. Но страшновато с непривычки. От испуга даю ей пять долларов.

Подходит жена. Вытирает мокрые волосы головным платком. Объявили регистрацию. Потом Бомбей.

Вскакиваю от духоты. Очень темно.
Так, я в поезде Бомбей-Джайпур.

С нижней полки кто-то тянет руку. В луче от пробегающего фонаря — те же склеенные пальцы и два ряда зубов.
— Мистер, а как по-научному будет зиузиизм?
— Сейчас подумаю. Надо в интернете посмотреть.
Вернувшись домой в Сринагар, просыпаюсь в собственной постели, дома. Вбиваю в поисковике «зиузиизм». Нет. Такого слова не обнаружено.


Внутри игры

Дело было внутри компьютерной игры. Поначалу хорошо. Прогулки. Свежая дичь.
Иногда крылатые мечи надо целовать. Иногда говорить по-французски. Нормально. Вдруг многие стали жаловаться на боль в ногах. Знающий человек сказал, что это разработчики сужают кости. На глазах женщины становятся изящнее, стройнее. Скажем, Е. стала похожа на балерину кисти Эль Греко, а ведь все знали, какая у неё мощная фигура. А Т. теперь — одни глаза в воздухе. Даже В. обузился. А я не сузился ни на миллиметр. И потом ещё пошёл позавтракать к друзьям. А они после завтрака выписали мне счёт — 2440 р. Глупая игра. Мой вес остался как был — 147 килограммов. И ещё 2440 рублей пришлось выложить за какой-то жалкий омлет с тостами.


Выходные в Подмосковье

Греция, Турция, Африка, тропики. Это далеко. В прошлый раз с Кротковыми и всеми ответвлениями их семьи поехали в Подмосковье, в город Рагуево, на какое-то знаменитое Синее озеро. Заблудились, ехали часа четыре. Нашли. Город красивый, двухэтажные старые дома. Почему-то половина улиц в воде, лужи по колено. Приехали в заранее зарезервированный дом, стоящий полукругом у одного из заливов озера. Разместились. Дождь идёт. Стали приглядываться — озера нет. Вышли на улицу проверить. Нашли яму от озера, выстланную осенними листьями. Обидно ужасно. Решили с Иваном прогуляться до середины озера. Пришли, а там лежит толстая пластиковая гофрированная труба, затянутая проволокой. Кому это понадобилось? Мы эту трубу откупорили. Вылетела колбаса из листьев и грязи, и пошла чистая вода. Побежали к берегу. Озеро стало наполняться. Вода синяя.
В городе уменьшились и потом совсем исчезли лужи. Вода уходила так быстро, что образовывались воронки. В одну засосало мопед.
К сожалению, до отъезда озеро не наполнилось до конца. Мы очень жалели. Пришлось уехать. Вот и все выходные.
Кстати, Кротковы сами не знают, но у них есть седьмой ребёнок, невидимый. Девочка. Не помню, как зовут. Но очень прилипчивая, наглая и летает.


Женский фотоаппарат

Вышел на лестничную клетку. Стал разбирать фотоаппарат. Странный довольно фотоаппарат — в форме щётки для волос. Женский какой-то. Вдруг пролётом ниже слышу громкий, конфликтный разговор. Трое мужчин молодых что-то выясняют. И довольно нервно. А я как раз магниево-платиновый порошок рассыпал. Сосредоточенно его собираю, ничего не слушаю. И тут — бах, бах — два выстрела. Я посмотрел вниз, а там два парня с простреленными головами лежат. А третий в очках увидел меня и ко мне поднимается. Ну, думаю, всё. Он поднялся и говорит: «Простите ради Бога, за эту некрасивую сцену, за то, что помешали Вам работать (направляет пистолет в мою сторону, но как бы ненамеренно). Просто это мои партнёры (и пистолетом в их сторону показывает). И, Вы знаете, последнее время они удивительно неконструктивно подходили к вопросам развития (ставит на предохранитель). И коммуникация между нами стала совершенно неэффективной (прячет за пояс). Полная потеря взаимопонимания. И это на этапе, когда мы наращиваем мощности, когда мы взяли кредит, когда риски увеличиваются, а чистая прибыль временно падает. И тут такое вопиющее отношение к делу, такая косность (опять достаёт). Так что извините, войдите в моё положение. Кстати, меня Вадим зовут». Пожал руку и ушёл. Трупы не убрал. Один так и остался лежать — упёршись головой в его же дверь, а изо рта густая кровь вытекает.
Думаю, доломал я этот фотоаппарат. Половину порошка куда-то растерял. Руки-крюки.


Пароход в Александрию

Всё крутится вокруг рва. Во рву — вода и на дне плиты с надписями. Этот ров святой.
Некоторые зажигают свечки, тихо поют, молятся, что-то читают. Между людьми проносятся рыбки. Вокруг — сосны, сухая хвоя на земле и развалины. Развалины в лесу. И есть белки.
Иногда по рву идёт теплоход (он же тепловоз), жаркий и гигантский. Тогда надо подныривать.
Наша цель — уехать отсюда. Точнее, моя и Катина цель — уехать. А папа считает, что это наша родина. Хотя я точно помню, как мы сюда пришли. То есть мы куда-то шли и здесь остановились.
Разговаривать об отъезде запрещено. Можно только шептаться. Некоторым удаётся изо рва вылезти. Они пытаются уйти или живут рядом на суше. У них гораздо больше обо всём информации.
Кто-то, кто живёт за пределами рва, тайком сообщает мне время отплытия кораблей. Корабль в Александрию уходит в 14.30. А корабль на Крит в 18.30. Он же потом и в Каир идёт. Я записывают цифры на бумажке и прячу в карман. Но я в воде, и бумага всё сильнее размокает. Нужно торопиться.
Ещё у меня есть машинка, которая печёт блины. Поэтому с голоду мы не умрём. Она не только печёт, но и делает разную начинку. Можно с мясом, с яйцом, с творогом, сгущёнкой и черникой.
Сядем на пароход до Александрии, обсохнем и напечём всем блинов.
Прощай, мол, родина.


Йети в современном городе

Пришёл домой, а там никого нет. И еды почти никакой нет. Я сходил в магазин. Когда возвращался, заметил, что на лугу перед домом лежат крупные животные. Подошёл посмотреть — это гигантские обезьяны, чёрные и волосатые, и с ними детёныши. Лежат и греются на солнце. Я побежал в парк перед домом и кричу людям: «Послушайте, там перед домом у меня собрались йети». Сперва никто не слушал. Потом одна женщина остановилась и говорит: «Я в йети верю. Пойдёмте посмотрим». Пошли. Тогда уже за нами толпа увязалась. Подходим к дому. И какие-то люди уже вперёд пошли и кричат оттуда: «Какие же это йети? Это лоси».
Я подхожу, и точно — лоси. Один лось большой, но молодой, наглый, увязывается за мной в дом, встаёт посреди комнаты и взглядом что-то ищет. Я ему протягиваю ладонь. А он её хвать — и укусил. Я понял, что он голодный. Пошёл на кухню за хлебом. А там уже другие лоси. Хлеб сами нашли. В холодильник лезут.
Тут приезжают мои родители с гостями. Мы на сегодня как раз договаривались. Я говорю: «Простите, но у нас везде лоси». Иду обратно к первому лосю. А там уже их трое. И ещё какие-то небольшие кабанчики — штук десять под ногами мечутся.
И я им скармливаю весь оставшийся хлеб. Надо опять в магазин идти. А гости уже приехали. И всё это время, оказывается, Катя мылась в душе и ничего не слышала. Она когда моется в душе, теряет чувство времени и всё остальное. Но потом она всё-таки вышла, стала вытираться. Один лось поднялся к ванной (пять ступенек по лестнице, несложно) и из любопытства стал под дверь морду подсовывать. Морда, конечно, не шла. Но рогами он стучал в дверь. Катя подумала, что это я стучу, и открыла. Тут к ней сквозь пар вплыла здоровенная морда лося. Как же она орала.


Альпийские праздники

Мы путешествуем по Альпам пешком, на трейлере, в доме на колёсах, на корабле, поездом, часто во сне. Сквозь сон приятно слышать, как корабль ударяется о пристань, как там что-то кричат и что-то тяжёлое волокут куда-то. Шум воды вытесняется шумом листьев. И снова засыпаешь.
В Альпах очень много воды. Реки полноводны. Озёра огромные. Колодцы налиты доверху кристально чистой водой. Через многие дворы протекают быстрые и ледяные горные потоки. И так это красиво. Вот, скажем, под нами внизу — разрушенный каменный сарай, хлев, до крыши залитый водой. И там старичок стоит под водой, вытянув руки. Делает что-то вроде подводной зарядки. Или в одном городке — белые пещеры, наполненные водой. Это не говоря о водопадах. Скажем, один дом стоит под скалой. Со скалы обрушивается водопад и закрывает фасад дома водным занавесом. Входить надо с зонтиком. Или опять же во дворе стоит стадо овец, ожидая открытия ворот, и овцы по колено в воде. Река течёт через двор, смывая овечьи орехи и пыль.
В Альпах праздники. В большинстве посёлков — праздник воды. Люди моются.
А там, где мы снимаем, — свадьба. Флаги, трубы и разноцветные покрывала на ветру. Белый шатёр. Пение. Свежие лепёшки.
Все жильцы почему-то лезут с вопросами. Холодно ли в Москве? (Холодно.) Какая у меня нормальная температура? (Беру градусник.) Знаю ли я Файзода Фархоева и о его роли в деле Салеха Назарова?
Я: Фархоев? Не надо так об этом громко.
Лысый вопрошатель: Тогда давайте отойдём.
Я: Давайте на улицу со двора выйдем, а то нас могли слышать.
Тамада альпийский (в микрофон, на весь двор и улицу): Эти двое пошли по большому секрету поговорить о Файзоде Фархоеве, том наёмном убийце, что 100 000 долларов берёт.
Весь двор взрывается хохотом.
Я сжимаю руку и ломаю градусник.
Из пальца идёт кровь. На градуснике — 37,1. Тепло. Красиво тут, тепло.
Но в определённом смысле альпийские праздники — тяжёлая вещь.


Магазин «Пряники»

Огромный загородный дом с большим садом. С большими окнами. Но живут в нём сразу три семьи — родители Кати, мои родители и мы. И все живут самостоятельно, по своему разумению. Папа Кати дружит с местными узбеками. И это одна история. Мои родители зовут всё время гостей из города. И это другая история. А мы хотим спать.
В полшестого утра под окнами начинают кряхтеть и ругаться, переходя на крик. И так полчаса. Это узбеки грузят обломки какой-то мебели, которые оставил им Катин папа.
Я было собрался на них наорать. Уже уехали.
Пошёл в туалет. В соседней комнате обнаружил старушку в очках, которая что-то писала.
Я ей: Да вы с ума сошли. Что вы тут делаете? Шесть утра.
Она (с достоинством): Я делаю записи. Я — Татьяна Львовна, и уже очень скоро начну тут писать диссертацию.

В саду обнаружил две могилы. Стал думать о забытых предках и смерти как таковой. Оказалось, это просто две недавно купленные могильные ограды секонд-хэнд. Папа купил. Железо хорошее.

Во всём виноват магазин «Пряники», куда они все ходят каждый день. Невероятный источник старья и необычных предметов. Кованая лопата с черенком длиной в три метра. Детский латексный матрас 30х50 см. Огромный дубовый комод. Куча бронзовых настольных ламп. Два револьвера. Белое инопланетное устройство, которое превращается в жужжащую и летящую над полом бомбу, выстреливающую спонтанно двумя крупнокалиберными зарядами (испытал действие на себе). Вымпелы и знамёна. Табуретки и пепельницы. Чучела птиц. Многое другое.
Ещё папа купил себе там огромного броненосца со скидкой. Броненосец был болен какой-то кожной (точнее, броневой) болезнью. Животное выздоровело. Но вся его нижняя часть теперь — это гладкая и беззащитная розово-зелёная кожа. Катя дразнит его — внезапно подкрадывается и гладит по голому участку пальцем. Тот вздрагивает. Хотя, честно говоря, он уже привык. Если теперь на броненосца обращают внимание, он сразу разворачивается, как плащ, и лезет обниматься.


Лавандовое вино

Мы шли с юга на север по Луизиане. Я и ещё двое непонятных типов. И нам встретилась эстансиа. Не знаю, как это по-французски. Эстансиа в лесу. Старший местный сказал, что уже осень и никто не пойдёт на север. А нам нужно было на север с проводником. И я настаивал, что кто-нибудь всё равно пойдёт. Спутники мне поверили. Тут-то и появились королевские полицейские в чёрных мундирах с вензелем Её Величества на погонах. И я крикнул: «Вы на север?» Да, они шли на север. И мы спрыгнули к ним к ручью со скал. Шли весь день по лесу. В жаре и тишине. К вечеру открылась пойма большой реки с баньянами и другими деревьями, стоящими в воде. И один мой спутник побежал туда и запел. И все чёрные, кто там работал, вдруг подхватили.
Что я видел? Блики воды. Заходящее солнце. Меня чуть не разорвало от красоты. Такого прекрасного пения я никогда не слышал. И тут ещё мимо прошёл полицейский с какими-то диодами, проводами в руках. Вид полицейского совпал с пением и пейзажем. И это почему-то очень много значило для меня. Я так разволновался, что потерял сознание.
По сей день во всех деталях помню этот момент. Те люди пели по-английски про лавандовое вино. Мол, нет ничего слаще на Юге, чем лавандовое вино, но любовь к Крепкому, Живому — она ещё слаще.







Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service