白日

Когда мы с вами говорим,
уважаемый электрокардиограф,
важно понять, что нет никакого меня: лишь белизна
со временем отступает, и сквозь неё проступают контуры.
Белизна любила меня всегда,
даже когда любить было ещё нечего.
Она неотступно следовала за мной,
позволяя видеть через себя мир.
Сквозь Белизну ничего не получается понять или запомнить:
так, видимо, видят этот мир духи,
ребристые и бесконечные.
Так бывает, когда обливаешься этой одурманивающей белизной:
искупаешься в ней и идёшь, и тебе кажется, что ты существуешь,
а на самом деле лишь пары́ белизны расползаются по́ лесу,
очерчивая контур. И, когда доходишь до мо́ста,
тебя несомненно назовут предателем
и встретят другие предатели,
променявшие пустоту и прозрачность горнего воздуха
на способность осязать и конкретность мышления.

冬の子守唄

Олень-олень плывёт-плывёт туда,
где счастья нет, но всё равно выплывает на берег и, отдышавшись, кормится.
Принц оранжевых гор созерцает свои владения,
а мастер деревянных навесов принимается за работу.

А ещё в том лесу есть священный зайчик:
когда он прыгает, то высекает искры,
и там, куда падают эти искры,
вырастут новые подорожники.

Свет наплывает, растворяя слова и песчинки,
как линза радости, наведённая на красоту тоски.
Шёлком шелестит сон в моём сердце,
и целая черепаха умиротворённо переворачивается во сне.

В заводи подлодки шебуршат и трутся боками,
словно медленный снег опадают в воду времени ли́ца,
но вода остаётся тёплой и спокойной,
и лишь удивлённые киты неторопливо вращают хвостами.

Три красные полоски, три красные полоски на камне:
всё тише и тоньше голоса, всё сильнее свет,
и совсем уж не разобрать вереницы образов,
но маленькая любовь сильнее песчаного ветра.

Буддийский арбитраж

В день, когда в небе появились птицы
и дерево, которого нигде нет,
в волатильных спиралях муарового воздуха
боги трав отдыхают у входа в дом фейерверков; в полудрёме
тихий карп шевелит хвостом.
Валютные свопы переменчивые, как время,
велики, как тоска, и, как наш мир, малы.

Бязью стелется по холмам праздность цветения,
и лишь ирисы у воды хеджируют риски.
Перемещение больших массивов света
всегда затруднительно в замкнутом пространстве.
Буддийский арбитраж — вот мир глазами опционного трейдера
и спутников его: пчелы, мильоны лет сбирающей каплю мёда,
и бабочки тысячелетий.

Сон бумажной лампы

Замечательна женственность: горящий, как воздух, мир.
Кто собирает дожди здесь и что означает рассвет?
Кто под крылом прижимает нас,
чтобы мы расцвели, как смущённый кристалл?

Здесь миллионы фотографий, кадры жизни растёкшейся:
и чёрные ночи египетских спален, и стёршиеся древние города Сибири.
Можно ли создать новый мир, используя лишь иерархию детства?
Новые реки заставить течь?

Пусть время не пламя и не спасёт от пламени,
но, падая светом в простые спирали,
палочка-паразит времени никак не даёт покоя:
уснуть бы среди спокойных растений,
уснуть с юлианским календарём.

Цветение Ириса

От города отойдя на пядь, отче-точка, скажи «всегда».
Что ирис поёт колыбельную, а ты пьёшь горький чай?
Погляди на циферблат, погладь бархат волос: легко улетает любое желание.

От пудинга не отвертишься, да и невест у нас много.
Но зачем же ирис таким жёлтым цветёт, как йод неуступчивый?
Блистает музыкой костёр, как летний хоровод: нежен ночной оркестр, но резь в глазах.

* * *

В пучине света острова́
на кромке горизонта — от клеточки к клеточке,
от листочка к листочку — источают пламя.
Так на листе тетрадном сгорают воспоминания о будущем,
как и мечты о вчерашнем.

И дождь, и солнце яркое,
и водянистые закаты, блиставшие в то время, когда мы были молоды,
закручиваются в спираль, и старые мысли
вновь становятся важны, даже важнее, чем прежде.

Помнишь, в ту зиму мы разыскивали сладкий сахар?
Синие от холода, рассовывали фантики по карманам?
Последний осенний урожай рассказал нам о слабости.
И это было.

И вот теперь, добрый, голодный ли:
готов.