Воздух, 2016, №1

Вентилятор
Опросы

10 лет «Воздуху»

Нашему журналу исполняется 10 лет. Попробуем подвести первые итоги.

1. Что изменилось, на ваш взгляд, за 10 лет (2006–2016) в русской поэзии и поэтической жизни? Какие наиболее важные события произошли, какие наиболее важные (новые) имена выдвинулись в фокус внимания?
2. Что из публикаций журнала за 10 лет больше всего впечатлило, повлияло, запомнилось, волнует до сих пор?
3. Что делать с «Воздухом» дальше? Какие структурные дополнения и поправки кажутся вам возможными и необходимыми?



Мария Галина

        1. Если говорить о частном, о литературе как таковой, то для меня самым значимым событием стал выход двух книг Фёдора Сваровского — «Все хотят быть роботами» (2007) и «Путешественники во времени» (2009). Если говорить об одном-единственном тексте, который, как мне кажется, стал ключевым для этого десятилетия, то это «В Ленинграде на рассвете...» Виталия Пуханова. Ещё я открыла для себя Владимира Гандельсмана, который, несомненно, остальным был известен гораздо раньше. Из событий — появление издательства «Айлурос». Из новых имён — Екатерина Соколова, Алла Горбунова и Мария Маркова (я недавно делала в «Новом мире» разбор одного, очень важного для меня её стихотворения). Мне очень нравится то, что пишет Андрей Василевский, я понимаю, что это звучит комплиментарно, поскольку он главред в журнале, где я работаю, но это правда. Вообще восприятие текстов — это психофизиология; сегодня важным кажется одно, завтра — другое. Всё это — дело вкуса и личных пристрастий.
        Что так или иначе ко всем нам относится — это самоубийство Виктора Іваніва. И всё, что произошло с русским литературным сообществом за последние два года. Основные события сейчас происходят в Украине, в том числе и литературные. А отсюда ушла мана. Не знаю, что такое эта самая мана, но она ушла, и это ощущается. Я не могу делать вид, что всё в порядке. Всё не в порядке, и так, как раньше, уже не будет.
        2. Та же подборка Фёдора Сваровского в рубрике «Глубоко вдохнуть». Если говорить о постоянных проектах «Воздуха», то это рубрика «Книжная хроника», я всегда начинаю читать журнал именно с неё.
        3. «Воздух», как мне кажется, учитывая вышесказанное, остаётся единственной свободной литературной площадкой, потому будет здорово, если это проект будет продолжаться. И связанные с ним книжные проекты — тоже.



Гали-Дана Зингер

        1-2. Я попробую ответить на оба первых вопроса разом.
        Почти одновременно с появлением «Воздуха», который я считаю безусловно не одним из, а попросту самым важным событием, началось и великое переселение поэтов из LJ и разных stand-alone страниц в FB, где существование поэзии поначалу казалось мне не менее унизительным для неё, чем появление стихов в газетах. Но постепенно я преодолела своё предубеждение и стала с любопытством следить за ежеутренними поэтинформациями в ленте друзей, за этим своего рода поэтическим телетайпом. И радует меня, что словно бы исподволь возникла корреляция между жизнью любимой моей френд-ленты и любимым журналом. Поясню, на всякий случай, что я говорю не о старых авторах журнала, которые со временем обзавелись страничками в FB, а о новых именах FB, находящих себе место на страницах «Воздуха». Это, мне кажется, вообще удивительное поколение. Оно, конечно, совсем неоднородно, как и всякое прочее, но оно гораздо плюралистичнее в своих отношениях с внешним для него поэтическим миром. Нет в нём этакого «пыхатого» желания настоять на своём единственно возможном мировосприятии. Впрочем, я наверняка его идеализирую, но кто мне запретит? Если попытаться сформулировать, что же вносят эти молодые поэты в русское стихосложение, то единственное определение, которое приходит мне в голову и которое представляется мне объединяющим если не всех, то многих из них, совершенно друг с другом несхожих, — а это «новое ОБЭРИУ». Причём слово «новое» становится тут ключевым. ОБЭРИУ, оказавшее очень сильное влияние на поэзию второй половины ХХ века, до них всегда возникало в формах предельно узнаваемых и опознавалось моментально, как влияние или цитата. А вот у наших новых оно проявляется совершенно иначе и в то же время присутствует словно бы незримо. Возникает вполне обериутское впечатление, что на молодые плечи посадили старые головы или в новые мехи плеснули старого вина.
        3. На этот вопрос мне на редкость легко ответить: «Воздух» надо беречь. В юности мне почему-то казалось, что всяческими фантастическими прогнозами о том, как воздух или воду начнут выдавать по карточкам, читателей просто по-леонид-андреевски пугают, «а мне не страшно», теперь же, к сожалению, эти прогнозы уже не кажутся столь фантастическими. Что же до «Воздуха», то даже мечтать о нём в моей юности было бы каким-то невероятным футурологическим провиденьем, на которое я была неспособна. Эпоха застоя, на которую как раз и пришлась моя юность, не способствовала видениям не только светлого будущего, но даже и более мрачного, чем настоящее. Так что появление журнала и его десятилетнее существование я до сих пор воспринимаю как чудо, так же, как и воздух без кавычек.
        И перспектива его потерять кажется даже более вероятной. Но кажимости бывают не менее обманчивы, чем очевидности, так что ограничусь повторным призывом беречь.



Евгения Риц

        1. Про новые имена хочется сказать в первую очередь, потому что действительно появилось очень много замечательного. Причём я всегда стараюсь поимённо не перечислять, потому что всегда десять человек назовёшь, а про одиннадцатого забудешь, а этот одиннадцатый мало того, что окажется из самых любимых, так и из самых ранимых. Так что без указания скажу, что это круг, очерченный премией имени Аркадия Драгомощенко, причём, может быть, кто-то из этого круга ещё не входил в лонг-листы, а кто-то и не войдёт, потому что несколько старше, но всё равно они в том же кругу — не столько общения, сколько поэтики, выделившей в восприятии словесного нечто, чего раньше не было, причём это не только поэзия новая, но и фрагмент мира новый, которого раньше не видели, новая структура зрения и осязания.
        И мне кажется, как раз если бы не «Воздух», всего этого могло бы и не быть, потому что даже для самого талантливого и для самого заинтересованного человека опыт регулярного чтения современной поэзии — это совсем не то же самое, что опыт просто чтения современной поэзии. Очень важно знать и ощущать, что стихи и именно новизна в стихах, их современность вписываются в повседневную жизнь структурно.
        2. В плане запомнившихся текстов, опять же, невозможно перечислить всех. Для меня важнее всего оказалась рубрика «Глубоко вдохнуть», не только потому, что много — это лучше, чем мало, но и потому, что структура рубрики, как это сделано — стихи плюс интервью плюс отзывы, да ещё и «признание в любви», — стирает грань между литературой и коммуникацией.
        Из совсем недавнего очень понравился опрос про заработки. Понятно, что тут уже в плане совсем коммуникативного, а не литературного. Жалко, что он не получился десятитомным.
        И отдельно всё-таки хочу сказать про стихотворение Елены Шварц про японского хина, опубликованное, как я сейчас посмотрела, ещё в 2007-ом году. Это стихотворение прекрасное, но важен опять же некий надлитературный момент — мгновенное осознание, что поэт не просто пишет стихи, а рассказывает всю свою жизнь. Когда Елена Шварц умерла, моя первая мысль была, что теперь будет с собакой.
        3. Мне бы очень хотелось, чтобы электронную версию журнала можно было скачать в FВ2.



Алексей Александров

        1. Изменилась сама жизнь, и это, конечно, отразилось на литературе. Кризисное и посткризисное существование, возврат к примату идеологии в искусстве, разрушение множества культурных коммуникаций с миром — с одной стороны, поделили литературное поле на три неровных части, с другой — возродили к жизни гражданскую ноту в поэзии, заставили выглянуть в окно своей башни из слоновой кости. Кризис, само собой, коснулся и разных институций — выжили, льщу себя надеждой, наиболее сильные и независимые журналы, премии, фестивали и т. п., к их числу я отношу и «Волгу», выпуск которой возобновился в 2008-м году. Хочется упомянуть в первую очередь премию «ЛитератуРРентген», работа её открыла множество новых имён, помогла увидеть зарождающиеся движения в современной поэзии. «Воздух», «Новая литературная карта России», вышедшие в двухтысячных поэтические антологии, региональные фестивали «Стрелка», «ГолосА», «Дебют-Саратов» — существование этих проектов и связанных с ними поэтов (все имена перечислить невозможно) очень важно для меня.
        2. Проза Марианны Гейде, Владимира Ермолаева, стихи Олега Вулфа, Виталия Пуханова, статьи Елены Фанайловой, подборки уральских поэтов, региональный блок в «Воздухе», переводы украинской, английской поэзии. Ну и фирменные рубрики «Кислород», «Глубоко вдохнуть», «Состав воздуха» — всегда читаю их от и до с большим интересом.
        3. Я понимаю, что нельзя объять необъятное, но хотелось бы почаще видеть обновления в приложениях к журналу — в книжных сериях, м. б. в дальнейшем и в виде антологии. И, может быть, помимо хроники поэтического книгоиздания вести подобный обзор литературных событий — наиболее интересных, разумеется.



Сергей Круглов

        1. Изменилась жизнь не столько поэтическая, сколько политическая — это, думаю, первое, что бросается в глаза. Сужу даже не по периоду десятилетия, а по сравнительно небольшому — три года — периоду существования моей передачи «Поэзия. Движение слов» на радио «Культура»: если бы всех её участников свести сию минуту на одном чилийском стадионе, то хруст костей стоял бы изрядный, и не поймёшь, кто жандарм, кто гитарист... Драка, конечно, основополагающая часть жизни вообще, в этом наблюдении мы не оригинальнее Гераклита; но всё-таки бывает печально... Тем не менее, на вспаханном стадионе, обильно усеянном зубами дракона, есть и иные ростки: например, поэты, кому за 30, но ещё не 40 (условно говоря). Эти люди — Вася Бородин, например, или Лета Югай, — вовсе не «стоят над схваткой», нет, они тоже живые, реагирующие люди — но они более заняты самим веществом поэзии, чем политическими позициями любимых ими людей-поэтов старших поколений, и это отрадно.
        2. Лучшие, на мой взгляд, из рубрик «Воздуха» — «Кислород» и «Глубоко вдохнуть», когда поэты говорят о поэтах. Мне почему-то видится, что именно из этого угла зрения и родился учебник «Поэзия», только что вышедший в московском издательстве О.Г.И., — книга, о которой много говорят и которую, надеюсь, столь же многие прочтут.
        3. Что пожелать журналу «Воздух»... Да у него и так очень многое — есть. Интернациональность, свобода, стиль, внимательность к новым именам и яркое подчёркивание старых, узнаваемость на поэтической арене. Пожелать хочется одного: здравия и творческого пыла его создателям, и чтобы журнал — просто (в таких случаях и с таким оттенком обыватели ещё говорят «тупо») продолжал существовать, не скисал под предлогами кризисов политических, финансовых и прочих. Кризисы проходят — а русская поэзия остаётся, и представить её без журнала «Воздух» мне трудно.



Владимир Ермолаев

        1-2. Охватить умом, взглядом и слухом десятилетие русской поэзии так трудно, что я даже не буду пытаться что-то сказать на эту тему.
        А вот ответить на второй вопрос проще. Только предварительно придётся пояснить, что сам я пишу, в основном, верлибром, и «волнуют» меня стихи Унгаретти, Элюара, Корсо, Бротигана, Буковски и т. д. По-русски эта традиция, в общем, не существует. Исключение, наверное, — Сергей Тимофеев. Лучшие его тексты «впечатляют и запоминаются». И если не «влияют» напрямую, то «стимулируют». Интересно, конечно, бывает читать и стихи других авторов, т. е. произведения в другой поэтике, если это настоящие стихи: Андрея Полякова, Алексея Парщикова... И вот по совокупности самый запоминающийся выпуск для меня, наверное, №3 за 2007 год: там и Поляков, и Парщиков, и Тимофеев, и Роосте из Эстонии (есть там и моя первая публикация в «Воздухе», но это к делу не относится).
        Что до «новых имён», то в №3-4 за 2012 есть небольшая подборка Гавриила Маркина. Так случилось, что я видел его первые опыты, и мы с ним немного общались. Он пытается как-то адаптировать для себя (и русского стиха) эстетику Тракля и Целана. Пока всё это больше похоже на прикидку, и пули ложатся где-то рядом с яблочком. Но, может быть, со временем ГМ и выбьет десятку.
        3. Концепция и структура журнала так хороши, что, по-моему, и менять ничего не надо. А в порядке юбилейного тоста — можно вспомнить, как на днях ветеран снукера Стюарт Бинем, в прошлом году неожиданно ставший чемпионом мира, сетовал (в Твиттере) на проблемы со спортивной формой, и кто-то ему написал: «Если даже вы перестанете участвовать в соревнованиях (retire), вы всё равно останетесь легендой».



Дмитрий Данилов

        1. Фиксировать наблюдения очень трудно, находясь внутри процесса (правда, большую часть этого времени я функционировал в литературном пространстве не как поэт, а как прозаик, но всё равно). Могу только констатировать рост влияния левого дискурса и его носителей в поэзии. Отношение у меня к этому двоякое. Сам по себе левый дискурс и вообще всё «левое» чисто идеологически у меня симпатий, мягко говоря, не вызывают. Но вот носители этого дискурса часто сами по себе очень симпатичны, как и порождаемые ими тексты. Насчёт событий не скажу. Имена — вот тут как раз было много ярких открытий, но я наверняка забуду многих. Упомяну Андрея Черкасова, Екатерину Соколову, Василия Бородина, Алексея Порвина, Василину Орлову, Александра Курбатова, Льва Оборина, Кирилла Корчагина, Ксению Чарыеву, Елену Сунцову, Евгения Никитина, Андрея Пермякова, Аллу Горбунову, Галину Рымбу. Точно забыл столько же или раза в три больше — но это эффект спешного отвечания на подобные опросы, так всегда бывает.
        2. Я давний и постоянный читатель «Воздуха», но читаю его спорадически, какие-то номера читаю полностью, какие-то пробегаю бегло, какие-то вообще пропускаю. Поэтому мне трудно развёрнуто ответить на этот вопрос.
        3. Ничего менять не надо. Я считаю «Воздух» лучшим поэтическим журналом в России. Там всё правильно придумано и сделано. Пусть пока так и будет, а дальше — посмотрим.



Дмитрий Григорьев

        1. Десять лет пролетели так стремительно, что я не успел заметить глобальных изменений в современной поэзии. Или их просто не было. Проще говорить о событиях. Хочется отметить появление новых фестивалей — таких, как ландшафтный фестиваль поэзии в Пушкине и ландшафтный фестиваль поэзии в Тарту, фестиваль имени Лобачевского в Казани, проекты Дарьи Суховей («Майский фестиваль» и «Авант»). Мне кажется очень важным то, что делает «Порядок слов», прежде всего премия имени Аркадия Драгомощенко.
        Начали действовать научные конференции, посвящённые современной поэзии (в Нижнем Новгороде, например), читаются лекции. Вроде бы десять лет назад этого не было. Но... Недавно мне довелось рассказывать о современной поэзии группе студентов университетского филфака. Слушали вроде бы с интересом, однако из двадцати с лишним человек лишь один знал хоть что-то. Поэтому выход учебника «Поэзия» событие весьма актуальное.
        Почти одновременно с «Воздухом» в Петербурге родился альманах «Транслит», затем — «лаборатория поэтического акционизма» и книжная серия «Крафт». За десять лет у русской поэзии сформировалось сильное левое крыло.
        Что же касается моей личной поэтической жизни, то мне по-прежнему близки слова Велимира Хлебникова «Поэты должны бродить и петь». В 2009 году на фестивале верлибра я нашёл единомышленников в подобном делании в лице Кастоправов.
        В целом, за последнее десятилетие я открыл для себя много новых ярких имён: стихотворения некоторых поэтов, пишущих давно, как, например, Алексея Колчева или Сергея Ташевского, я просто не знал, некоторые поэты появились одновременно и в «фокусе моего восприятия» и в поэтическом пространстве. Это — Александра Цибуля, Галина Рымбу, Ксения Чарыева, Иван Соколов, Нина Ставрогина, Никита Сафонов, Вера Воинова, К. Борозда... Большинство из них — авторы «Воздуха».
        2. Как правило, чтение нового номера я начинаю с рубрики «Глубоко вдохнуть» и сопутствующих ей. Олег Юрьев, Игорь Булатовский, Николай Байтов, Данила Давыдов, Сергей Тимофеев... Можно продолжить этот список. Я благодарен журналу за столь полное представление поэтов, чьи стихи я люблю. Затем смотрю книжную хронику. Полезная рубрика. Далее — всё остальное. Неинтересных разделов нет, а неинтересные мне стихотворения, переводы или рассказы я просто пролистываю.
        3. Что касается будущего, то «состав» (т. е. разделы) «Воздуха», на мой взгляд, вполне пригоден и правилен. Не хочется, чтобы какая-нибудь из рубрик совсем исчезла. Может, «Дальним ветром» и «Розу ветров» стоит сделать билингвистическими? Сейчас современная поэзия продолжает активно использовать другие языки, я имею в виду все формы digital poetry и поэтического перформанса. Может, стоит включать в публикации, связанные с этими формами, QR-коды со ссылками на соответствующие мультимедийные ресурсы? Всё это — лишь «мысли вслух». Надеюсь, что и без всяких структурных изменений «Воздух» будет оставаться для меня самым нужным и читаемым журналом.



Наталия Азарова

        1-2. Если переходить совсем на макроуровень, то за 10 лет заметно вырос профессионализм, знание того, что делается кругом, и осведомлённость как таковая. Резко сократилось время между написанием и публикацией текстов. Выросло новое поколение поэтов, которое не мыслит поэтический язык вне метаязыка и с равным энтузиазмом практикует и то и другое. Всё это и хорошо, и не очень. Несмотря на демонстрируемое различие поэтик, в целом среда кажется более гомогенной, чем десять лет назад, меньше обескураживающих неожиданностей. Возможность тут же «показать» стихи многим постепенно превращает поэтический текст в один из способов саморепрезентации, и любая смелость предстаёт продуманной. На смену диктату редактора приходит тотальная зависимость от сообщества и, как результат, постоянный самоконтроль. Снять диктат самоконтроля мне кажется самой актуальной задачей сегодня. Может быть, поэтому из всех событий «Воздуха» сейчас вспоминается инициация: первый номер, а затем появление удачной рубрики «Герой номера».
        3. Хочется, чтобы в новом десятилетии журнал был двуязычным. Можно было бы ради этого пожертвовать количеством публикуемых текстов, но давать их одновременно в переводе на английский. Но и переводной отдел нужно не только увеличить, но и сделать его билингвой. Не вредно было бы рядом с удачным разделом книжной хроники сделать раздел «Событие», в котором могут быть отражены удачные фестивали, презентации, книги вокруг поэзии, дискуссии, скандалы наконец (одно-два события в каждом номере).



Иван Ахметьев

        1. Собственно, возник журнал «Воздух» — это и есть главное событие, вероятно.
        Ушли Айги, Герф, Дашевский, Лосев, Миронов, Некрасов, Овчинников, Пригов, Рихтер, Сабуров, Товмасян, Уфлянд, Шварц... Пришли Арсеньев, Банников, Беляев, Бобырев, Бородин, Крюков, Лисин, Соколова-Черкасова, Ставрогина, Суслова, Цибуля, Чарыева, Черкасов... Конец света в одной отдельно взятой стране пока не наступил.
        2. К сожалению, мне не удавалось регулярно читать журнал. При неполном просмотре бывали моменты озарений, но не открытий или откровений.
        3. Я бы предложил добавить к обзору поэтического книгоиздания отзывы на книги прошлых лет, на которые критика не обратила особого внимания, а, кажется, стоило. И стоит теперь о них подумать, в контексте того, что известно и не известно о творчестве данного автора. Это такие книги, как «Открывшееся небо» (2003) Наталии Булгаковой, «Разные стихи» (2004) Владимира Голованова, «Два дома» (1993) Бориса Кочейшвили; такие авторы, как Тимур Алдошин, Вячеслав Баширов, Михаил Безродный, Лев Беринский, Александр Бродский, Владимир Брусьянин, Раиса Вдовина, Евгений Вензель, Виталий Владимиров, Герман Волга, Андрей Воркунов, Наталья Галкина, Александр Гашек, Евгений Герф, Владимир Глозман, Лена Гулыга, Андрей М. Дмитриев, Владимир Дурново, Валерий Дьяченко, Алексей Жданов, Владимир Ивелев, Алексей Ильичёв, Борис Капустин, Людмила Копылова, Иван Крышев, Александр Куляхтин, Борис Куприянов, Наталия Леонидова, Анатолий Маковский, Сергей Малашёнок, Борис Маслов, Сергей Морозов, Михаил Нилин, Вячеслав Овсянников, Иван Овчинников, Михаил Панов, Сергей Панов, Борис Пузыно, Александр Рихтер, Галина Сергеева, Павел Соколов, Стас Степанов, Елена Тиновская, Александр Тихомиров, Андрей Товмасян, Юрий Туров, Михаил Файнерман, Евгений Хорват, Владимир Чибисов, Владимир Щадрин, Михаил Щербина... некоторые уже не пишут, а некоторые пишут. Я бы про них почитал.



Андрей Сен-Сеньков

        1. К худшему изменилась топография. Исчезли с карты (и не только литературной) такие места, как Проект ОГИ, Билингва и др. Места, которые были живыми, бурлящими негрязевыми вулканчиками. Лечебными вполне. Их смерть и есть самое главное событие. Неуютно до слез всё это.
        Важными открытиями для меня стали Дмитрий Данилов (я именно как о поэте говорю), Янис Синайко, целая планета современной украинской поэзии (в переводах, к сожалению, язык своей бабушки я не знаю). Печалит, что поэты умирают. Особенно молодые.
        2. Интервью, которые берёт Линор Горалик. Это первое, что я читаю в каждом номере. Почти всегда блок переводной поэзии делает мои зрачки чуть шире, а карман более пустым, заставляя заказывать на Амазоне новые книжки.
        3. Может, стоит попробовать звать гостей из каких-то маленьких европейских и американских журналов и издательств. Славистов и переводчиков. И, по возможности, хотелось бы читать хотя бы краткий обзор новостей (книги, фестивали, антологии) того, что происходит в мире.



Евгения Вежлян

        1. Начну с поэтической жизни. На моей памяти это уже третья смена её мест, форм и доминант. Литературные салоны 90-х с их фиксированными днями мероприятий и более или менее постоянным составом участников, перформансами и дискуссиями сменились «огишными» презентациями 2000-х, лишёнными концептуальности и направленными, в основном, на формирование сообщества, достаточно плотного, но разношёрстного, фактором сплочения которого был, думаю прежде всего достаточно традиционный «поэтический» modus vivendi, восходящий к представлению о поэте как «богемном» существе. «Поэтическая жизнь» стала пониматься прежде всего как «жизнь поэтов», и даже искушение жизнестроительством забрезжило на горизонте. Где-то к началу 2010-х, по моим ощущениям, возникла некоторая «усталость формы». Поэтическая жизнь, устроенная как череда праздников, превратила праздники в рутину. Хотелось переноса акцента с «неформального общения» по поводу поэзии на более формализованное общение непосредственно о поэзии. Возникла потребность перейти с презентационной сцены — в академическую аудиторию.
        В последние несколько лет эта потребность находит удовлетворение во многом благодаря деятельности нового поэтического поколения, условно — поколения двадцатилетних (не могу не отметить, что именно текст Дмитрия Кузьмина «Поколение "Дебюта" или поколение "Транслита"?», опубликованный четыре года назад в «Новом мире», стал для меня моментом «кристаллизации внимания», когда я увидела это поколение как некое «явление» и начала пристальней присматриваться к нему). В отличие от двадцатилетних 2000-х годов, ярко заявивших о себе, но фактически этим и ограничившихся, это поколение образует плотное сообщество, объединённое общими целями и общим пониманием поэзии, которое успешно реализуется через различные институции и культуртрегерские проекты. В основе всего этого лежит, как мне думается, даже не схожесть поэтик и не манифестированная программа, а некоторое осознание специфики и потребностей момента. А именно — того глобального парадигмального слома, в котором мы оказались, и того теоретического голода, который им порождён. Новых двадцатилетних объединяет не знание ответов, а необходимость формулировать вопросы, поиск нового языка. Поэзия, как мне видится, — это один из главных инструментов такого поиска. Она для авторов этой формации — больше, чем просто литература. Она выходит далеко за пределы «словесного» и становится одной из практик современного искусства, обретая черты перформативности и превращаясь в действие на грани сферы познания и политической сферы.
        Всё это кажется мне необыкновенно важным, потому что открывает поэзии перспективы нового существования за пределами старой «литературности» и старого эстетизма. «Литература» как модерный проект в какой-то степени закончилась. Но деятельность нового поэтического поколения показывает, каким образом поэзия может пережить этот «конец литературы» (хотя, быть может, это утверждение и кажется парадоксальным).
        Что касается имён, то хотелось бы назвать Кирилла Корчагина, Екатерину Соколову-Черкасову, Александру Цибулю, Никиту Сунгатова, Евгению Суслову. Список этот неполон, и мне не хотелось бы выстраивать внутри него иерархии.
        2. Вопрос заставил меня довольно сильно задуматься. Мне кажется, при том режиме коммуникации с журналом, который сложился у меня, на него довольно трудно ответить. Чтение часто сравнивают с пространственным перемещением/пребыванием. Воспользуюсь и я этим сравнением. Такие формулировки, как «запомнилось», «повлияло», «впечатлило», в моём ощущении описывают, скорее, туристический, гостевой такой режим: приехал, удивился, сфотографировал, сижу, вспоминаю, восхищаюсь. В то время как моё общение с «Воздухом» — это, скорее, режим постоянного пребывания. В нём больше предвосхищения, чем удивления. У меня есть любимые авторы, новых текстов которых я всегда жду. Или есть новые авторы, которых я слышала на чтениях и подборки которых мне интересно увидеть в «Воздухе», чтобы сверить своё представление с тем, как видит этого автора главный редактор журнала. В каждом практически номере есть нечто, вызвавшее сильное впечатление. Так, в последнем номере это — по очень многим причинам — Майкл Палмер, а номером раньше — большой текст Марианны Ионовой, которая не перестаёт меня удивлять. В общем, всё это — очень долгая и очень субъективная история.
        А ещё, как человек, имеющий с недавнего времени отношение к социологии, я очень люблю опросы «Воздуха». Это — в том числе — очень ценный материал для построения социологии поэтических сообществ, которой я пытаюсь заниматься.
        3. Что делать? Выпускать. Но, быть может, стоило бы сделать более обширным аналитический раздел журнала. Мне кажется, потребность в осмыслении происходящего в современной поэзии — в самых разных аспектах — с каждым годом возрастает, и «Воздух» кажется лучшей из возможных площадок для такой работы. Кроме того, быть может, имело бы смысл фиксировать и аннотировать наиболее интересные обобщающие или обзорные иноязычные материалы, посвящённые современной поэзии.



Павел Банников

        1. Кардинально обновился (хотя, может быть, это только для взгляда со стороны) состав «молодых и перспективных», многие сознательно ушли в тень или выпали из сферы внимания издателей. Из тех, кто, казалось, будет постоянно набирать силу голоса, пожалуй, не назову никого. Зато появилось много новых имён, работающих совсем в иной поэтике, иначе связанных с предшественниками и иначе рассматривающих вопрос соотношения поэтики и политики, — в частности, речь о круге авторов альманаха «Транслит». Зазвучала Галина Рымбу, сменил голос Иван Полторацкий. Андрей Черкасов не перестаёт удивлять. Станислав Снытко и Иван Соколов стали для меня большими открытиями. А в 2009 году стал большим открытием Андрей Василевский со своей первой книгой «Всё равно».
        Самое важное событие — недавний выход учебника «Поэзия». Он был необходим, и он появился — учебник для внимательного читателя, а не для начётчика-статистика-стиховеда. Самое печальное событие этого периода — закрытие премии «ЛитератуРРентген». Премия имени Аркадия Драгомощенко, призванная частично заполнить пустоту на месте «ЛитератуРРентена», работает иначе и преследует иные цели (и в этом её ценность, разумеется). Но по сути осталась пустой ниша премии, которая охватывала бы всё поле молодой русской поэзии в её разнообразии и широкой географии. Премия «Дебют» на таковую не может претендовать не только в связи с поднятием возрастной планки, но и в связи со своим внутренним устройством, подразумевающим поиск жемчуга в навозной куче.
        2-3. На второй и третий вопросы любой прямой ответ мне кажется неверным. Журнал выполняет свою задачу, давая большой срез современной русской поэзии, в том числе — региональной, переводов и эссеистики, касающейся литературной жизни и быта. Уже есть книжная серия, в отдельном сайте необходимости нет. Да, хотелось бы больше переводов, но это вопрос не к журналу, а к переводчикам. Из пожеланий и дополнений — только одно: «Воздух», думаю я, имеет достаточный авторитет для создания собственной литературной премии. Какой она будет по форме — вопрос важный, но не главный. Общий премиальный фон редок и нечёток, и премия «Воздуха» могла бы стать одним из точных ориентиров в поле современной поэзии.



Марина Бувайло

        1. Воздух в Мандельштамовском смысле за десять лет стал актуальнее, то есть атмосфера сгустилась, и дышать труднее, следовательно, приток кислорода совершенно необходим. И доставляется он новыми именами, новыми формами и способами передачи мыслей. Не всегда эти формы и способы мне близки, но даже и в этом случае любопытны и интересны.
        2. «Воздух» читать регулярно, к сожалению, не даётся по разным причинам, журналы приобретённые разлетелись по городам и чужим книжным шкафам. Больше всего запомнился номер, не помню, какого года, лет пять назад? где под одной обложкой были Гали-Дана Зингер (для меня она была открытием), Полина Барскова, Дина Гатина, Линор Горалик. Вообще многие имена — например, Шамшад Абдуллаев, Евгения Риц, Кузьма Коблов, — пришли ко мне из «Воздуха».
        3. Продолжать делать. И, по возможности добавить электронную подписную версию, которую фиг украдёшь или потеряешь. Хорошо бы включить рубрику «Заболевания дыхательных путей», для тех, кому не дышится по разным причинам. В ней могут быть комментарии читателей по поводу отдельных текстов, авторов и журнала вообще.



Игорь Гулин

        1-2. Когда появился «Воздух», я уже был читателем современной поэзии, но был им совсем недавно, так что можно сказать, что я этим журналом до некоторой степени сформирован. Я помню, как впервые прочитал здесь многих самых важных для меня авторов — подборку Василия Филиппова, посвящённую Дашевскому двойчатку Михаила Гронаса, «Четыре хороших новости» Сергея Завьялова, стихотворение Виктора Полещука о воскресении Достоевского, большие блоки Ники Скандиаки и Николая Кононова, первые стихи Алексея Порвина и многое другое. Отлично помню публикации, не ставшие для меня личными событиями, но ощущавшиеся как очевидно значительные, ключевые для времени, литературного момента. Основным сюжетом середины 2000-х казался постепенный выход из фокуса лирики, играющей с иллюзией «прямого высказывания», так или иначе связанной с авторами круга «Вавилона» и их младшими продолжателями. Казалось, что на её место приходит, прежде всего, повествовательная поэзия, отказывающаяся от конструирования родного субъекта в пользу поисков неблизкого другого. Это был хронологически последний формулируемый, улавливаемый сдвиг в письме сразу многих, разных и важных авторов. Однако «новый эпос» не стал стилем времени, его эйфория быстро сошла на нет. С тех пор ничего похожего на общие поиски в поэзии, кажется, не было — только система далёких кивков и перекличек, взаимных подарков и намёков. Разворачивающийся в последние годы love-hatе-роман «Воздуха» с молодой ангажированной поэзией выглядит тоской именно по этой возможности найти общий язык времени, представляющую его группу авторов. Этот перелом можно было наблюдать в журнале, однако, что важно, он не становился его сюжетом. Прелесть «Воздуха» во многом заключалась в том, что помимо «обязательной программы» в нём всегда оказывались стихи, в неё не встраивающиеся, задерживающие внимание своей непринадлежностью общей работе и общему времени. Так, я помню радость от первых столкновений с текстами Даниила Да или Елены Кассировой. С другой стороны, в журнале всегда существовала угроза — представлять не сколько новые тексты и практики, сколько своего рода сумму современной поэтической речи. В таком подходе поэзия способна превратиться в узнаваемое говорение, наполняемое подходящим материалом. В последние годы я ощущаю сдвиг в эту сторону. Причины могут быть разные — неизбежная за десять лет автоматизированность формата, редакторская усталость, угасание того поэтического расцвета, который все чувствовали в конце прошлого десятилетия. (А может, мне тогда было 20, а сейчас 30?) Из наиболее значительных событий, связанных для меня именно с этим журналом в последние пару лет, я бы назвал «открытие» поэта Артёма Верле. Замечу, что эта усталость не касается, как мне кажется, книжной серии.



Массимо Маурицио

        1. Первое, что приходит в голову, — это поляризация пишущей среды: мне кажется, поэтическая среда рассредоточилась, я замечаю меньше публичных моментов и мероприятий, где бы писатели обсуждали важные для поэзии проблемы. Я не столько говорю о поэтических вечерах, сколько о дискуссионных встречах, какие бывали в «Новом литературном обозрении», в библиотеке имени Тургенева и так далее. У меня складывается ощущение, что процесс как-то атомизировался, а может быть, просто перешёл на какие-то другие каналы, мне неизвестные. Правда, за последние 5 лет я сам стал меньше ездить в Москву, наверное, из-за этого многое пропускаю.
        Новых имён, возникших за последние десять лет, много. Первыми вспоминаются дебютировавший на русском Ян Каплинский и дебютировавший со стихами Дмитрий Данилов, потом Василий Бородин, Кирилл Корчагин, Лев Оборин, Ксения Чарыева, Екатерина Соколова, Евгения Суслова, Роман Осьминкин, Оксана Васякина, Андрей Черкасов, Галина Рымбу, Никита Сунгатов...
        2. Больше всего запомнились блок материалов о женской поэзии в одном из первых номеров, такой же блок про авторскую индивидуальность, дискуссия о границе поэзии и прозы, вообще публикации поэтической прозы.
        3. Печатать и распространять, не сдаваться. Может быть, посвятить дискуссионный раздел какого-то номера восприятию и переосмыслению современными поэтами традиционной поэзии, вообще традиции.



Полина Барскова

        2. Журнал «Воздух» — это, к сожалению, единственный бумажный журнал к которому я обращаюсь, если мне хочется новой поэзии, новой дозы новой поэзии. Это огромное разочарование, что у него нет «других», нет с ним спорящих и конкурирующих изданий подобного уровня задач, у «НЛО» всё же задачи более размытые. В это даже поверить странно, учитывая, сколько разных и важных именно поэтических журналов функционируют в стране моего нынешнего проживания, в США: академические, левофланговые, авангардные, претенциозные и простодушные, посвящённые исключительно поэзии в переводе, и так далее, далее. Мне в «Воздухе» больше всего нравится структура, то, что каждый номер позволяет и фокусироваться на главном «игроке», и рассеиваться вниманием, пропуская сквозь себя, что пишут сейчас, в данный момент, те, кто работает по искусству поэтического языка. Это какое-то очень продуманно организованное многоголосие, не хаос, но космос. Мне нравится, мне уютно сознавать, что столько кардинально отличающихся от моей поэтик сейчас происходит и работает. Во время недавнего куска каникул я читала на пляже номер, выстроенный вокруг Тимофеева. Это оказалось отличное пляжное чтение! И остраняет, и ласкает, и раздражает. Ещё одной важной для меня чертой является внимание журнала к границе, грани между поэзией и прозой: вот вдоль этой границы, как мы помним со времён острого тыняновского замечания, и проходят процессы, в настоящем определяющие работу языка. И то, что в журнале такая работа пристально рассматривается, очень здоро́во: например, мне кажется, именно помощью «Воздуха» прирастает форма эссе, принципиальная для языковой культуры, но у нас недоразвитая.
        3. Какие ещё рубрики можно бы было придумать и развить? Меня всегда интересуют интервью с мастерами, юными и старыми. Всякие глупости: кто пишет в четыре утра, кто после ссоры с котом, специально взвинченным и разобиженным для создания ситуации вдохновения, кто пытается писать на чужом языке, кто правит написанное, кто любит переписывать стихи 30-летней давности. Вообще меня, конечно, сплетни интересуют, цеховой опыт, мне кажется, нам плачевно не хватает поэтической жёлтой прессы. Ничто так не радует, как сведения, что не у тебя одного блок, не ты один не можешь перестать себя публиковать в социальных сетях, не ты один сладостно и не очень тайно мечтаешь, чтобы люди, близкие тебе по духу и букве, расправились с засилием литературных архаистов и консерваторов. При этом существует конечно, тревожное понимание, подозрение, что именно среди неловких стариков кто-нибудь вдруг и напишет что-нибудь столь дикое, непристойное, прекрасное, хорошее, что сам себе покажешься окаменевшим. И если напишет, то узнаю я об этом, скорее всего, из «Воздуха».







Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service