* * *Одну минуту, тише, пожалуйста. Прошу вас. Я хочу кое-что сказать. Он прошёл мимо меня. Я мог коснуться края его пальто. Не коснулся. Кто же мог знать то, чего я не знал. Песок прилип к его одежде. В бороде застряла солома. Видимо, ночь до этого он спал в копне. Кто же мог знать, что наутро он опустеет, как птица, затвердеет, как камень. Я не мог этого знать. Не виню его. Иногда я чувствую, что он встаёт и, не проснувшись, как море-лунатик, проходит мимо, говорит мне: сынок. Сынок. Я не знал, насколько ты близок. Поцелуй
Сегодня впервые поцеловал руку отцу, это произошло после фильма, в котором сын целует руку отцу, а отец — сыну, я не знал, что фильм может привести к таким переменам, не говоря об отцах, которые уже не в состоянии целовать своих сыновей. Жаль тех, кто покинул нас навсегда, но так и не смог исправить даже такую малость, разве что в фильме. Выслушать её
Мне пора уходить. Мне нужно собрать немногие вещи и упаковать их в открытый чемодан. Я пробыл здесь дольше благословенного года. Теперь мне пора уходить. Это чувство пришло на закате. Я даже не думал противиться: ощущение времени у меня не связано с болью. Цвета наступают. Добро пожаловать, потаённые. Воздух теребит стрекочущие деревья как у́гли — жемчуг на обшитом стекле, ветви и листья. Пора уходить, пока не стемнело: ночь балаболит по-шакальи, запирает мир, как будто уносит клад в темноту. По ней тоскует сейчас каждая жилка, и я нездоров, глажу рукой по лицу, чтобы гладить лицом по её рукам, слушать опять у её ушей, как ночь поднимается из её говора, не даёт уснуть, чтобы выслушать её хотя бы теперь. * * *
Но, по крайней мере, тоже кое-что о войне. Чтобы не было всё-таки слишком приятно и слишком вежливо и чтобы, не дай бог, не были довольны те, кто между собой этого не называют, но говорят: вот так хорошо, это ещё можно перетерпеть или даже принять. Собственно, он не настолько от нас отличается: всё, чего он просит, — это немного внимания. Несомненно личное
«Аду противостоит — только любовь». Земля, до которой ты не дойдёшь, — отдана не тебе, рай отложим на завтра. После 1914-го были ужасные годы, да и после войны некоторое время было не легче. «Он человек поколения, опалённого войной». Потому и озлоблен. Иногда в его горле даже клокочет ненависть. Но по ночам его ласкает музыка, и сон обменивается взглядами с незнакомкой. Вот тут главная ошибка. Земля, до которой ты никогда не дойдёшь, никому не была отдана даром. Три
Три близорукие носят очки и контактные линзы, остерегаются по ночам, промывают особой жидкостью увиденные за день зрелища, раз в год меняют очки. Линзы всё толще и толще, не молоды, ещё не беременели, стареют, как на цыпочках. Ещё не рожали, остерегаются читать в кровати, вспоминают любовь на ложе, любовь, которая была не их любовью. Глазами, больными глазами они видят вблизи удаляющийся жестокий мир. Иногда их сердца будто бы окунаются в вино, с туманной неожиданной злобой, почти граничащей с болью, они посмеиваются: «я тебя почти не вижу, подойди ближе, тебя почти уже нет». * * *
Боги почитают поэтов и забирают прекрасное, и потому, как известно, они ведут себя так, как ведут. Я хочу пожать руки некоторым поэтам, которых я люблю, но их здесь нет. Передайте им привет. Они люди. Если увидите их, скажите, что это всё. Пока эта грудь дышит, они мои, а я их. Человеческий язык — прекраснейший из языков. Кровь может струиться, а может течь. Человек по сравнению с этим может только пить. И то в умеренных количествах. * * *
В порту выгружали золото Офира. Сквозь жалюзи слышалась музыка. Но я знал, что так нельзя. Нельзя. Может, только лет через пятнадцать, через тридцать, через сорок пять лет, когда я буду молча лежать в тёмной комнате раздетый, золото выгрузят.
|