|
О стихах Василия Бородина написано не так много, отчасти потому, что в них самое важное вынесено к границам поэтической семантики. Они сопротивляются рационализации больше, чем любые другие, — и в силу того, что в них важно «манифестирование неискусности как жест»1, и в силу того, что, как считает поэт, «путь поэзии» в том, чтобы «отходить от слов», выстраивать «встречу искусств с их элементарным фундаментом»2.
Смирение слова, совлечение с него всего, что может показаться претенциозным, включая серьёзность — интонационную и тематическую, — становится здесь условием высказывания. Поэт стремится вынести за скобки не только потребность «раскрывать, дораскрывать и перераскрывать свою личность»3, но и саму субъектность как привычный смысловой фокус поэтической речи. Говорить в стихах должен мир, и единственная цель — достичь такой степени концентрации, когда в слове «вдруг всё неизвестным образом делается видно»4.
Это «всё» — цельность мироздания, множество внезапно проступающих связей и событийных пересечений, затмеваемых, но не отменяемых скорбью и обнажённостью бытия. «Человеческая душа / простовата как расставанье / непродуманное, слепое», и понимание этого убеждает в том, что любое сведение самосознания в точку — это болезнь, для избавления от которой ни одно из известных средств самодисциплины не является достаточным.
В одном из эссе Бородин пишет о «не-солипсической остроте взгляда» как важнейшей ценности, связывая с ней знание «непоправимой несвободы от себя и всего остального», «правду о предмете», «полноту "высказывания" и воздействия»5. «Долг быть», упоминаемый в том же ряду, — один из ключевых элементов его художественного этоса.
Поэт ищет то, что может стать «линзой, собирающей мир». Это одновременно эстетическая и медитативная задача. В таком совпадении — и неявная зависимость от модернистских практик с их жизнетворческой доминантой, и попытка «пересобрать» поэзию заново, сделать в ней более очевидными «внятность» и «чувство», утвердить мысль, что «"всё связано со всем" не причинно-следственными связями, а присутствием-в-бытии»6.
Поэтому «сопоставление здесь — и тема, и форма»7 — не единственные, но значимые, а исходная посылка — всегда потребность в исцелении, «поиски собственного пропавшего (как действующее, полезное целое) ума или пропавшего сердца (сердца-в-действии)», жажда полноты бытия8: коптское сердце выше метеорита
слушается команды потом горит о
промахе Бога молит и там растёт
деревом — корни в стороны ветки к веткам прочих проросших всадниками птиц спящих
строго опережающих свет летящий
жизнью своей несломленной как гранат
— коптское сердце, зёрна его и — над В системе координат, где авторское «я» вынесено за скобки, в поэтическом высказывании оказываются первостепенны шифры и метафорические коды. «Слова, образы» становятся «чем-то вроде средневековых аллегорических зверей», и они «почти не умеют "означать": сплошь промахи, недолёты и перелёты, царапающие воздух вокруг неназываемой сути»9.
О чём это стихотворение? Наверное, о возвышающем примере («коптское сердце») стойкости и сосредоточенной собранности («несломленная жизнь»), о смирении и деятельном милосердии («слушается команды», «о промахе Бога молит»), о порыве самосовершенствования, опережающем всё и вся («проросших всадниками птиц спящих / строго опережающих свет летящий»).
Однако приёмы семантического анализа, возможно, не лучшим образом схватывают особенно этой поэтики, в которой означиванию подлежит не ситуация, а состояние, не внешнее, а внутреннее. Выделение «тематических полей» и «рядов оппозиций», постулирование «единства семантической конструкции»10 скорее суживают горизонт восприятия там, где поэт лишь задаёт векторы семантизации текста, но не предлагает точек закрепления понимания, так что любое обобщение оказывается гадательным и условным.
«Всё ведь — одновременно плохо и хорошо, сбывается и не сбывается — ну, в чём угодно, в любом стишке»11, и эта формула относима не только к области художественных намерений, но и к области восприятия, где в каждом прочтении смысл и освоен, и утрачен. «Читатель недоумевая / касается себя-трамвая / и смотрит на пакет с вином / который он везёт вверх дном».
Пронизанность мира разнонаправленными связями придаёт слову высокую пластичность; поэт «утверждает вариативность любого классифицирующего усилия, любой "окончательности" в категоризации реальности»12 и строит образ как ряд одномоментных смысловых сдвигов. Иногда это очевидно даже в одной поэтической строке: «Мы сверкания снег-Овидий». Объект и субъект ламентаций объединены в общий знак состояния («снег-Овидий»), он перетолкован как определение какого-то качества («сверкания снег-Овидий») и обобщён как ситуативная автохарактеристика множества («мы»).
Такая логика включения одного в другое, вписывания круга в круг универсальна для Бородина, она подчиняет себе и метафорический код, и саму пластику образа: «собака скачет / и кругами, кругами ловит холмы, лес, хвост»; «в олене линии спят в круг вписанными кустами». Вещь втягивает в себя начала и концы, выступает полюсом притяжения далеко разнесённых связей: «проверим / как работает / зерно / оно само себе и хлеб и солнце».
Этот принцип реализуется не только в пространстве, где важны контуры и пределы: «он как бы ангелом с минуту / был — против света — обведён», но и во времени, где человек видится набором «бесконечных фаз себя», в котором «все события одновременны». В «соседствах слов» важны эфемерные совпадения и сближения: «о! вся — в пробои сердца речь / дорожная: ту-тук-ту-ту: / как нить-стрела растить-беречь / летит — и спит на всём лету».
«Фокусировать солнце» позволяет одалживаемое у природы око: «у льда внутри / глаз-воздух вблизь и вдаль — / как бы им и посмотри»; «лёд стихотворной формы» вовлечён при этом в сложную игру зримого и зрящего: «что нас греет / то ли то / что нас видит / то ли то / что и не умея видеть / водит по земле пустой». «До- / щуриться до счастья» получается там, где взгляд человека встречается со взглядом хранящей его высшей силы: бесстрашному безоблачному ряду
древесных снов дневных под рождество
ни клочьев речевых о нём не надо
ни солнца в них, и вертит головой
средина дня, как бы последней скукой
вдруг впрыгивая в просто-тишины
и взвесившую всё большую руку
и мы её и видим и видны «Пробуждение души» в «круглой букве» — отдельная тема Василия Бородина, которой немало места уделено в эссе и интервью. В его понимании «каждое слово поэта — это он сам, с чем-то, каждый раз новым, встретившийся, превратившийся целиком в сопереживание локальному событию/состоянию»13. Если эта встреча состоялась, она есть «чудо», «рождение-в-слове»14, но в искусстве нет гарантий, и, чем дольше поэт занят заполнением своего чистого листа, тем больше вероятность «клякс, помарок и просто лишних слов»15.
Боязнь фальшивой ноты, готовность едва ли не каждое своё слово расценить как «помарку» характерны для Бородина, в целом довольно скептически оценивающего и точность художественного «попадания», и возможность читательского резонанса: «Лаура пламени не дым / мои слова а сливы в дождь / попавшие рядком седым — / тук-тук в траву, и не найдёшь».
Связать «речь мгновенья» и «эмаль искусств» и в самом деле непросто: этому мешает привычная предубеждённость перед творящими силами бытия. «Отмена» ада связывается с сакрализацией простого существования, с выявлением его констант, равных себе в самом обрушении мира: «бросить штопать / и ослышавшись: нет шагов, есть свои следы, / посмотреть, как скопилась копоть, коснуться: копоть, / замотаться платком, пойти, принести воды».
«Укрупнение» лирического события за счёт такого расширения контекста превращает искусство в «анестетик-анальгетик»16, делает взгляд восприимчивым к строю и ладу бытия. Говоря о различном, поэт всегда говорит о самом важном: о «внутреннем любом огне», об «обновлении канона», о счастливом разрешении «гефсиманского усилия» понимания: листок сухой ребрист борзой
и падает стуча
и вот глядеть на него час
и следующий час а вся земля — из карих слёз
на зябнущем свету
и след витой от двух колёс
весь мимо на лету а там для новых — дуговых —
черт ветра спят поля
сквозными нитями травы
дыша и шевеля. Внимание к такому заворожённому вглядыванию для Василия Бородина очень характерно, и оно имеет конструктивный смысл. Герменевтическая перспектива находится здесь в постоянном движении, и между отдельными пунктами «сборки» смысла есть пробелы. Едва ли здесь можно говорить об алеаторике как приёме, но, кажется, вполне допустимо — об отказе от смысловой непрерывности. Многократное опосредование «реального» и «словесного» создаёт очень зыбкие связи, и в их эскизности — сила и своеобразие лирического высказывания.
1 Порвин А. Знак как причина урожая. О стихах Василия Бородина // Бородин В. Лосиный остров. — М. : Новое литературное обозрение, 2015. — С. 6.
2 Гагин В., Александров К. Под-основа высказывания: [Интервью с В. Бородиным] // Stenograme. — 12.04.2015. — URL: http://stenograme.ru/b/the-hunt/subbase-statement.html
3 Олег Юрьев представляет стихи Василия Бородина // TextOnly. — 2007. — Вып. 21 (1). — URL: http://textonly.ru/votum/?issue=21&article=16817
4 Гагин В., Александров К. Под-основа высказывания.
5 Бородин В. [О В. Яковлеве]. // Сдобнов С. Яковлев: плохая видимость? / Be In Art. — 27.01.2015. — URL: http://be-inart.ru/posts/433
6 Бородин В. «Ничья большущая (и непостыдная) популярность сейчас невозможна»: [Интервью А. Голубковой] // Colta.ru. — 11.04.2013. — URL: http://archives.colta.ru/docs/19384
7 Глазова А. Урок сопоставления // Новое литературное обозрение. — 2008. — Вып. 94 (6). — URL: http://www.litkarta.ru/dossier/ur-sop/dossier_5461
8 Бородин В. «Ничья большущая (и непостыдная) популярность сейчас невозможна».
10 Бородин В. «Слова сами не нарадуются результату»: [Интервью А. Маркову] // Русский журнал. — 3.09.2012. — URL: http://www.russ.ru/pole/Slova-sami-ne-naraduyutsya-rezul-tatu
10 Левин Ю.И. «Мастерица виноватых взоров» // Избранные труды. Поэтика. Семиотика. — М.: Языки русской культуры, 1998. — С. 39-41.
11 Гагин В., Александров К. Под-основа высказывания.
12 Житенев А. Поэзия неомодернизма. — СПб.: ИНАПРЕСС, 2012. — С. 345.
13 Бородин В. Сидя на стопке книг: Заметки о современных поэтах // Гвидеон. — 2014. — № 11. — URL: http://www.gulliverus.ru/gvideon/?article=39479
14 Опрос «Недооценённые и забытые» // Воздух. — 2011. — № 4. — С. 214.
15 Опрос «Младшее поэтическое поколение — о себе» // Воздух. — 2012. — № 1-2. — С. 200.
16 «Почему-то держусь за потенциал искусства анестетика-анальгетика». — Бородин В. «Ничья большущая (и непостыдная) популярность сейчас невозможна».
|
