* * *Настаёт время, когда по утрам выпадает роса, в полдень свёкла ложится в тачку, вечерами в телевизоре говорит президент. Входят в моду игры в кости и шахматы на круглом столике. Надев дождевик, в кармане находишь вдруг семена подсолнуха. И ты меня спрашиваешь: «Можно доехать стопом до места, где ты живёшь?» Я отвечаю: «Можно, но имей в виду: по понедельникам трасса пустая, в среду все на рыбалке, опасайся дождя (если промокнешь, потеряешь настрой) и машин, у которых на заднем крыле контур рыбы — в таких ездят христиане, может случиться, что захотят тебя обратить». * * *
Узнаю́ тебя по пёстрому платку, завязанному, должно быть, по наитию, накопившему пот прошедшего дня. Зову, ты не оборачиваешься. Машу рукой, ты не смотришь. Лишь одним путём человека настигает разочарование. Как мясистый пласт дёрна, вспоротый ударом лопаты. Опрокинутый, он являет корни и червей. * * *
Две ракушки на скамейке у остановки (Одна тебе, другая мне). Жидкость, вытекшая на асфальт (Я тебе говорила, надо осторожнее). Объявление о ремонте в витрине магазина (Но у нас всё шло так хорошо). Кассетная плёнка на парковых насаждениях (Это моего брата, он такое больше не слушает). Собака, спящая рядом с нищим (Когда он меня купил, у него ещё была работа). Туман над башнями Старого города (Это время года так обманчиво). Твоя спина, исчезающая за углом (Ну вот. Это, наверное, всё). * * *
Любовь дельфинов вроде бы вечна — хорошо им, мои каждый раз крошатся в руках, как трухлявые деревяшки из ульев горе-пчеловода. И тем не менее на исполинском табло с многозначительной надписью «Приобщённые» я всё ещё вижу и своё имя. И тогда — дрожат руки, салфетки падают на пол, тогда — поставь любую песню, в которой выразительна бас-гитара и высокий женский голос, — слабеют колени и отступает рассудок. Приходится сидеть в зарослях болиголова, опустошая маленькую, дешёвую, крепкую фляжку. Алкоголь меня спасёт. Глупейшая мысль на свете, но кто другой так близко и быстро (однако тактично) тебе заявит: «Спокойствие, ну погляди: веками и до тебя случалось ещё и не то, ещё и ужасней». Оттуда, откуда смотрю я, всё слишком неясно и смутно. Но именно так, по крайней мере пока что, показывает бинокль, через который прихожу к истине: ты есть ты сам.
|