* * *Что кличет див над полем, полем палевым?
От сполохов и всхлипов пулевых
не разберёшь. Запахло паром, палевом,
и что вздыхать о жёнах пылевых. Язвят пшютов шуты, шутов молодчики,
зобатые, недолгой чести для.
Поют в крови младенцы и молочники,
и панночки бросают труселя.
* * *
Кто на рассвете выйдет в тундру через
Усадьбу доброго Недоброво
И в глаз кунице попадёт, не целясь,
Тому уже не страшно ничего: Ни скорбных птиц, ни сорных рыб в канаве,
Ни тишины, припрятанной в ноздре,
Ни яви недосмотренной, ни нави,
Ни розочки ветров, ни звёздочки в ведре. Ружьё заче́хливши, присевши на пригорке,
Какой-то городок в лучах дождя
Припомнит он. Там в небе были створки.
Чем стал он, за одну из них войдя? Что он узнал? Дрожит в ультрамарине
Гагара с тёмной точкой на бедре.
Усадьба странная недоброго Добрыни
Ушла под воду, спряталась в горе. Отряд олений скачет к Пустозёрску.
Хитрец-возница, кутаясь в доху,
Швыряет в небо стёршуюся горстку
Родной земли. Ни звёздочки вверху.
Прибытие поезда
Это приснившаяся капуцинкам
свежая жесть, покрытая цинком,
на пузыре у сома
писанный сон, и сквозь сон проступает
город иной, и в него засыпает
светом ведо́мая тьма. Это вокзал, на котором неможно.
Это красотки, зави́той немодно,
вдох, замечающий хну.
Стёкла в подвале какой-то Европы.
Чернорабочих жёлтые робы.
Воздух, встречающий тьму. Ногтем из пальца — марлей из раны —
свесилась ниже расшатанной рамы
цинком покрытая жесть.
Дальше — касается сонного кадра
(Это вопрос из первого кадра):
«Есть это?» — «Да, это есть». Это кадавра касается, что ли:
всё поедающей маленькой моли
пляска на простыне.
Всё — очертанья, звуки и краски —
съест. Но три века ещё до пляски
светописи во тьме. И за окном — стога и предместье,
запах левкоев. «Мы вместе?» «Мы вместе
едем туда, Жанетт.
Едем туда, где скошены крыши,
едем туда, где скушаны мыши,
едем туда, где нас нет». Стрелочник стрелки не переводит,
в розах стрелок ружья не наводит,
лезут со всех сторон
ящики с вогнутыми глазами.
Дудки: посадим их в ящик сами.
Опоздали. Перрон.
Море серое
Море серое в ежовой нелистве,
Складчатое и пупырчатое,
А над ним невещих птички две
Облетают небо дырчатое. Канут в дырку и уйдут во тьму
Развесёлую, бубенчатую,
Будут спать в прозрачном терему,
Забывать тюрьму бревенчатую. Будут спать, не будут спать, не будут петь
Золотую песню лодочную.
Будут пить, не пить и не терпеть
Заводскую воду водочную. Будут моря серого искать,
Моря дымного и дымчатого.
Будет кто-то в полдень выпускать
Два луча из неба дырчатого.
* * *
Змею из яйца вынимает Натура,
ворчливый коала докушал свой лист
и дремлет. Всё прочее — литература:
исписанный буквами лист. Но все испаренья, и все минералы,
и пчёл, опускающих ноздри в цветы,
и ненависть кобры, и грёзы коалы,
и белых нептиц косолапые рты, и воздуха ляжки, и полые пышки,
и плуга биенье в сырой борозде
украли ещё не рождённые книжки
и прячут в шрифтштеллеровой бороде. И все они выйдут однажды — а что им
не выйти? — в не этот какой-нибудь свет,
и сказано будет о нас, чего стоим,
в какой-то из них. Или нет.
|
