* * *

Любите ли вы узнавать новые слова —
названия предметов, явлений, институций?
Любите ли вы включать их в активный словарь,
употреблять в разговорах с друзьями и родственниками,
по телефону и в скайпе?
С годами словарь обновляется медленнее,
вбирает только насущное, неизбежное,
требующее полной самоотдачи.
Одна знакомая выучила недавно
словосочетание «весенний призыв»,
другая — «раздел имущества»,
третья — «результаты биопсии».
Несколько человек узнали топоним «Болотная площадь»
и проклятую частицу «бозон Хиггса».
Где их невинность, когда по телевизору
показывали два канала,
где любимое кино про Электроников,
рисованые мультики, Котёночкин и Хитрук?
Память хранит только важное,
второстепенное поглощается холестериновыми бляшками,
сиюминутными заботами о хлебе насущном,
Волк, Заяц и Винни-Пух говорят исчезнувшими голосами.
Телефон забит исчезнувшими номерами,
их владельцы не пополняют запас слов,
не отвечают
на рукопожатие,
на окрик,
на имя своё.
Прежде ночной звонок означал,
что кто-то думает о тебе
с любовью.

* * *

В детстве я думала, отец меня ненавидит.
Он сердился, если я просыпалась ночью и звала маму.
Он не разрешал мне приходить к ней в постель
и не разрешал маме уходить ко мне.
А меня мучили ночные кошмары,
я боялась спать и боялась проснуться —
потому что тёмной комнаты я тоже боялась.
Только повзрослев, я поняла,
что папа просто хотел побыть с моей мамой.
Ну и выспаться перед работой.
Папы давно нет,
а мне до сих пор снятся кошмары,
и я боюсь спать и боюсь проснуться,
потому что всю жизнь боюсь темноты.
Мои дети росли иначе.
Я мало заботилась о том, чтоб они были сыты,
даже о том, чтоб были здоровы, — не так много,
как о том, чтоб они не боялись темноты,
чтоб им не снились кошмары.
Дочка, когда была маленькая,
прибегала по ночам к нам в постель,
забиралась отцу подмышку,
она и теперь любит его больше всех на свете,
а я не ревную,
потому что именно этого и хотела,
когда уговаривала мужа родить дочку.
Теперь мои дети выросли,
и я точно знаю, что они никогда темноты не боялись.
Но страшные сны им снятся,
это, оказывается, неизбежно,
страх человеку зачем-то нужен.
Однако, если он компенсируется любовью,
жизнь даже во сне побеждает —
и страх, и темноту, и смерть — всё.
Правда, кроме любви есть ещё искусство,
оно тоже сильнее смерти,
но если б не папа,
я б никогда об этом не догадалась.

Когда закончится детство

Могу ли я что-нибудь знать о детстве,
если даже у моих детей
оно закончилось?
Помню ли я своё детство?
Младшая сестра говорит:
мы всегда ссорились,
кому заниматься музыкой
в большой комнате,
и ты уходила в ванную
со своей скрипкой,
потому что моё пианино
унести куда-нибудь было сложно.
Что я тогда чувствовала?
Помню ли я, что играла на скрипке?
Помню ли, чего я боялась,
чего хотела,
какие читала книжки,
каким представляла будущее?
«Жили-были старик со старухой», —
это я читала наизусть маме
или сыну на ночь?
В одном я совершенно уверена:
я боялась прожить
свою единственную жизнь
молча.

Вопрос можно поставить иначе:
кончилось ли моё детство,
когда у меня родились дети?
Дочка боялась уколов
и в медкабинете просила:
— Мама, можно я сначала поговорю с тётей,
а потом она меня уколет?
Это ей пять, наверное.
Или четыре, не помню.
Я тоже всегда говорю от страха,
иногда про себя, в темноте,
то есть при абсолютном понимании
отсутствия собеседника.
Страна моя, единственная, родная,
я хочу говорить с тобой
перед тем,
как ты сделаешь мне больно.
Не покидай меня, речь.
Не умолкай, дочь.
Неважно, кто это слышит.
Важно не умереть молча.