Воздух, 2013, №3-4

Дышать
Стихи

Полыхающий шиворот

Валентин Воронков

* * *

полыхающий шиворот, скорое детство джалаладдина,
приласкалась леса последней перепроверки.
у весны шерстяные края, кунжутная сердцевина,
лепестки или ногти — светлые маломерки.

по краям некрасивая
редкая ровная ягода кровяника.
и фонарик с дымом, кладбище с перекрёстком.
вынет гипсовый меч, как скульптурная украинка.
переспит с тобой, как с подростком.

этот ветер трогали пальцами, как подковой,
но полгода прошло — и звезда, и квиты.
обведи наугад её отсвет, почти лиловый:
путешествие в киновиты.

нефтяной цветок и гуашевый вертоград.
сторожи лицо, так пошла бы свистать машина.
это всё — впопыхах наброшенный маскхалат
из осколков и крепдешина.

не глотай железо, вращайся без волшебства;
оборотка вымокла — купчей? кормчей?
пожелай мне немаркого платья,
недлинного праздника, зычного рога, единого божества;
пелены покраше, слюны погорче.

(изнасилование и убийство впервые в мазанке
приманка на глиняных ангелов
преполовение скорой помощи
бледное слово аникси
и наш мышиный танец у всё менее тайной дверцы)


* * *

розовый ли флажок, масленая печать,
геометрический принт на пустой высотке —
суточный свет тянуть, мутным ручьём мельчать,
вспыхивать рубчиком скомканной пятисотки.

птичий, как будто, вольер, ловчий почти мешок.
если успеет оттепель подверстаться,
выдернет камешек, выточит корешок
цепкий левант с повадками пакистанца.

девичий сульфазин, радужка над щекой,
жёлтая выемка, поротая полоска —
всех закачает кладбище мирогой,
набережный сезам, на ключе бороздка.

кладка свечного тела в жёваные листы,
ровную жимолость, мыльные, там, обрезки.
двое неровно дышат у восковой черты
или друг дружке делают по-апрельски.

мокрые ленты отданы вперехлёст.
тешь меня линзой, расти во мне, как детёныш.
столько твоих деревянных мечетей, бумажных звёзд.
близко твоё корытце, а не утонешь.

а это я стою проливая, это я стою проливаю
тяну на верх лесов закопчённую стеклянную женщину
в день инициации оглинда вспыхнула трижды
и край небца горел-полыхал как какое-то какое-то афтепати


* * *

шевеленье постромок, милая толчея,
диск сплавляют по шахте, ладонь сдирая.
что ты треплешь в простенке, как девочка, как ничья.
прозвенит электричка — и немочь уже вторая.

не сверяя оскомин — чья тоньше, а чья пестрей, —
не меняясь слюной, + копытцам почти не вторя,
к шерстяному просвету прилаживают репей,
обмирают в бестраекторье.

трёхпетельный на пальцах сплетён ночлег.
с изразцовой прожелтью головня.
нерифмованной вспышкой пусти ночник.
поменяй меня на меня.

как я выгляжу сквозь стекло?
я порву тебе облака.
наливное сердце доброшу через ополье.
годовалым телёнком вылижусь у ворот:
провернись осколок, бля,
гексаграмма

вверх несла железная, и потому витая.
с окровавленным «о» пропускали через колосья,
с изумрудной насечкой на тёплом бедре валдая,
с отклонённой осью.

сколько можно ронять и ронять лицо,
шароёбиться с этим ведром моложавых яблок?
то, что здесь загадали, — уже загадали.


На Кинотавр

в пустой комнате гением локи птица-механика
монохромный забор семиполосной крови
но вот-вот получим путеводную репу и астролябию
поедем на нескончаемый кинотавр
в продуваемом номере лямочки к ляжкам
и чьим-то комплексам приторачивать
колесо вишнёвое поворачивать
шевелиться про полторы истерики

теперь решено: вылетаем из табельной увулы
из оловянной беретты из ломтевидной волости
падаем с лесосплавом прямиком в скудельницу
да уж — холодными выдались крестины ватного шарика
ничего не скажешь — простоволосо смотрятся наши буквы

у тебя шерстяной напиток и ногти красные
никуда я с тобой не поеду


* * *

источенность форм
особенно жалит в debut de siècle
поют корабли
чугунный пловец по пути в институт
неумолчная сага
плоскогрудая пятница

сцепка тыльных сторон в замо́к
пыльных тропинок в одну
розовеет апрельский рубец
несгораемый теремок
уносимый на глубину

аляповатая весточка
тоже мне сёстры вейн угасающего лесничества

и вприпрыжку по гелиопольской эннеаде


* * *

лола отхлёбывает чернила,
выпрастывает фиолетовый свой шнурок,
лиза затравленно верует в землянику.
лиза и лола через вертящийся труп иоанна павловича
наблюдают снижение звёзд, линованье дыма.

не бывать цыганской свадьбе,
не стоять стреноженным у крыльца,
не расти белоснежным змеистым пихтам.

получается так: красногробье и желтотравье.
только сквозь ветер теперь и снятся такие угодья.
два пустых озерца, полутораспальное шевелилово.
бесконечность нервов, но если, если, если.


* * *

и всю историю боится пойти с треф как пойти за калитку
гладит откормленную любовь неслучившуюся болонку
приглашает с собой за стол гиревое яблоко
отрубает чужим кладенцом своим мечтам головы как пеструшкам
достаёт из глаза медно-лунного пстронга
обмирает двоякодышаще

так всё и будет пока белоснежка не поторопится
и с маломерной башни не выкинут алый гудок
и оловянное колесо от радости не поедет по сердцу
ногти не отрастут без спросу
и икона в больном окладе не вздохнёт как заядлая верхоглядка
и соски́ под рубанком не запоют отложенным заревом

вот тогда и она слишком редкая девочка дисциплина


* * *

но если скажешь лебедь, опять плечо.
чёрной ключице — вдавленные хоромы.
лучше бы уж стеарином, впившимся горячо,
шатким квадратиком, ниткой и тетивой,
золотцем стрекозиным с аэродрома.

было дело — и брали друг друга за руки в темноте,
никчемушное время затягивали бинтами
с душами-хлебницами разве не нараспашку.
а потом как рвануло в светлые руки соломы,
сжатые челюсти повилики, в лопасти пижмы-вротыча,
но по коврам не такой весны. и надплавленные надгробья
и резинка вишнёвого цвета, но не по расчётам зюсмильха.

теперь друг на друга ходим как австрияки.
приготовишки слепого мира, сквозьглазые лесбиянки,
полосуй ладонь: вот тебе реверсивное торможение.
запрети ладонь — и живиживи себе под двойным наливным хитином.


* * *

гордая кровь в плохо скроенных проводах
гулкий обхват запястий пе́три
соломенные декорации разлетавшиеся плетьми
молодость в божьем саду выгорание слухового окошка
с разбежкой в человечьих лица полтора примерно
человечьих четыре часа

теперь уже знаешь никакой никакая не повторится
дымящиеся июньские солнца выжигают детей дигами
но дюзы не вступившего в права лета податливы и услужливы
каждый домик знает на какую ключицу накинуть верёвку
в шкафу поживает ни на чём не пойманная прислуга

ласковый лоскуток говорливая косоштрихая тарашкевица
необречённый птенец в полудельте смирной тверцы
немаркое чудо обратившееся в осколке

и молодость в божьем саду
молодость молодость молодость в божьем саду


* * *

лёд этот, ветер растят меня как телёнка.
робкая выдержка, жёлтая шевелёнка.

только будет ласкаться,
возникать на вольфрамовом кружеве нефтяная звезда,
провисать и рукав и нитянка.
на какую монету меняют моё «никогда»,
докупают шрапнель для подранка —

за двойной мараведи? за дымку и прорубь в груди?
(предстояние сна, псевдоним бодимода.)
на все нервы застёгнут, неверной рукой обведи
контур родинки-светодиода.

всё, что здесь происходит,
— дрожание пальцев, убийство барту́.
двухбазарная жопа, слуга двух господ,
наливная стекляшка, пурпурная жжёнка.
я иду не на свет и хочу пронести сквозь слюду
только меч и ребёнка.

возле линии насыпь, обугленный символ,
сквозные кусты. обещай этот снимок
и рай перевёрнутым вётлам.
повернись, нам опять прижигают кресты,
как апрельским и майским животным.







Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service