* * *

когда ветром вдруг дунет
из исходного сада
понемногу
растворяется кожа
и сними кожу и сними тело и сними сердце и сними свой огонь
и останься вода
и растворись
и исчезни прозрачность
где её нет там и исчезнуть нельзя,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
вернёшься. долгие часы идёт преображённый снег. таять.

* * *

... и повесил на дверь:

с такого-то дня
с такого-то часа
отменяется время,
сумерки и рассветы не в счёт,

там, где за словом скрывается жест,
развернутся другие отсчёты,
на всё лягут с тяжкой руки лёгкие руки.

между ними и будет считаться
то забытое
что отменили.

с такого-то дня.

* * *

но, подожди, мы ещё с тобой опоздаем; ещё живут близкие,
их уже увезли в гости, и они там уклончиво отвечают,
ждать ли совсем нас. берегут от них нашу неясность.
не всегда получается сделать молчание
сосредоточенным, понимаешь? они и не думают, их сердце легко,
в их комнатах много пространства. нам, привлечённым в углы
уже немного скатавшейся пылью, серебристой в лунном луче,
кажется часто, что лучше уснуть, чем так без близких быть, так
не разделять с ними сладость плохого ночлега, и что тут скажешь,
и я не знаю, зачем нужны разговоры в скупое на ясность время.
но это затем, ты отвечаешь, чтобы и ночью молчание могло быть выбором.

* * *

покрыто ли снегом,
прикрыто ли камнем,
лежалым,
лежачим,
не без разницы ли тебе,
или радость,

и потому:
выходи из себя как если бы есть куда,
будто
за простором — бесследность,
будто вихрем размётаны
(а не пропали)
силы.

* * *

ангел смерти состоит из одних перьев,
на вид острых,
их прикосновения легки:

это касания стрелок,
строго чертящих пространство,
и тебе они непонятны,
как летательный аппарат
птиц и воздушная почта,

это он на тебя примеряет
черновой рисунок пером,
и ты не шелохнёшься,
как бездыханный
почтовый лист,
когда на нём пишут и чертят.

* * *

луна — кусок земли,
земля — кусок звезды,
хотя кажется что звезда меньше;

и ты — тоже — недра,
и то что в тебе кипит
похоже на солнце
и разговор между звёзд,

и память прозрачной луны
о впадинах.

* * *

незнание
не избавляет
от необходимости сделать шаг
и
невозможности шага.

шаг — падение,
небытие
обеих ног на твёрдой почве,

а без шага не
соединиться
с постоянным движением земли,
прибавляя неверным шагом
к собственно верности
присутствия в мире;

есть

косой угол
по которому соскользнёшь
со всей точностью
в неизбытое
постоянство.

* * *

в беспомощных руках —
вся память. как орбиты вокруг всего.
все цвета неуклонно
сливаются
в чёрно-белый шрифт воспоминания,
или жизнь не-растения
дотлевает до простого скелета.

известь.
это то что известно,
что прежде людей сохраняется

(вся твоя жизнь оседает надолго
у меня в остатках костей)

нами, ими, теми
кто едва сводит с концами
концы человеческой жизни.

* * *

ореховая ветка,
внутренний зелёный —
я, уменьшившись, вхожу туда —
как в стену —
как в стену из воздуха. лезвие.

у нас
круглые зрачки. почему?
чтобы то что нам светит
и что нас окружает
нас охватывало,

помимо нас.

время
отправления в пробуждающий
и безмолвный
(это — цвет),
из молчания свивается свет,
падает
в сердцевину.

* * *

в зазор между именем и лицом
помещается ровно голос,
в зазор между именем и названием —
ровно умение говорить.

зазорами
узнавая
различия —

различая —

имеешь лицо
и
разоблачаешься в имени.

* * *

междуречье:

широкие разделы, без возвышений,
только голос, вне слов.

река и речение:

вот река, которая
начинается в море
и кончается в море;

вот другая,
оттеснена,
впадает в себя
и в
себя же.

* * *

не исподнее
не подноготная
а проницая —

и даже не взглядом
а незнанием-знанием
собранным в точку
под кожей на пальцах —

там —

где намертво врезан рисунок
кладущий печать,
необъяснимо,
к чему ни притронься,

там, ты, меня распахнуло
в целую жизнь
как в сад окно.