* * *
ветер так себе — трава не ложится.
самый быстрый из нас не бежит.
только бабушка — та, что по маме, — божится
да бабушку по отцу сторожит.
задыхается самый быстрый,
у него ресница в горло попала.
а глаз слезится, что воздух чистый,
что про воздух мы знаем мало.
лето человеческое — и то хлеб.
как и то, что поймано на лету.
самый быстрый барахтается во рту.
вот его фотография на столе.
* * *
как сидит известие у марьи под платком
так и мы приходим в африку тайком
так селенья ходят ходуном
человек немыслимый слово говорит
а по нему постукивают детские друзья
так сказать нельзя так сказать нельзя
человек немыслимый у марьи под ребром
ходит ходуном ходит ходуном
* * *
облака бегут-спотыкаются,
но ты им не помогай,
у них свой ветер, своя погода.
здесь мы с тобой играем в тяни-толкай,
пока не знаем, какого мы рода.
но и это забудь, вспомни-забудь.
покричи ради Бога,
ради еды и одежды, ради ложки, монеты,
стрекозы с бронзовым, как у монеты, тельцем,
ради всего святого,
всего, что хочет быть таковым.
колесо спотыкается, охраняя сохранность,
весть о твоём отражении,
охраняя работу мою, тепло человека, дом,
где нас охраняют другие, нас впустившие в дом,
охраняют впустившие в дом.
* * *
шумные работы в течение дня.
у огня нет дома, нет человека.
шум изолятора, и далее — вода
осваивается, пройдя по коридору.
отчего не даёт спать, вскакивает,
когда обращаются с просьбой.
отчего обволакивает светильники
и падает-падает.
зал тёмный — коровий глаз.
вырубка леса, щепка-щека.
шасть вода, шасть бодрствовать,
принимать отказ.
счётчик обретается, розвальни стоят,
мягкие взгляды прячутся, добрые молчат.
на поле собственном — достоверность,
на поле чужом мы не играем.
только вода мужается, поддерживает устроителя.
* * *
предполагая некоторую идентичность,
как завтра себя задействовать —
соборную ли площадь охранять,
снять показание счётчика.
прихожая свободная от обуви,
прихожая свободная от обуви,
прихожая свободная от обуви,
хотя бы листиком сюда мне помаши.
солнечный день — к обнищанию,
человекоподобие — к дождю.
есть ещё кое-что, но, слава Богу,
оно самотождественно.
* * *
вроде сторожившего нас,
сбегающего в подпол —
товарищи-родственники,
уедем в астрахань.
погостили, и будет вам.
и было им —
вроде сторожившего нас,
но в другой одежде.
*
свидетель совершает омовение.
пока молитву вспоминает,
мы ищем фонарики в кустах.
там дискотека ещё не закончилась.
и, наверное, уже не закончится.
*
доктор вылезает из земли.
раньше мы зарыть его могли.
а теперь он тоже человек,
говорить умеет шёпотом.
знание для него самоценно,
как раскладка клавиатуры.
к тому же он спортсмен —
вестник олимпиады.
мы были бы очень рады видеть его в своих рядах.
но страх перед батюшкой
и, опять же, премиальные списки.
*
освобождаться через слушание
по мере оформления заявки.
избавь меня от пристанционных буфетов,
от продуктовых карточек памяти моей.
всё это держит меня
на занимаемой должности.
*
вверенные мне работники
рассматривают муравьёв
бригадир из рода Шакьев
читает передовицы.
что ни слово, то спица в затылок.
он плачет, немного подумав.
он уделяет мало внимания
левой мысли.
*
отчего болит родничок?
от пустых удовольствий и пустого труда.
от анамнеза, от светокопировальной техники.
спи, царь-ксерокс,
чужая речь ночует неподалёку.
*
сантехник сантехнику говорит —
отчего у меня дырка в полу,
отчего оттуда доктор лезет,
и всё никак я не умру,
даже если очень хочется.
а тот ему отвечает, сам сын знахарки, —
возьми корень солодки,
закопай на углу Московского и 1-й Красноармейской,
пешеходы твоё бессмертие на подошвах разнесут,
тогда вспомнишь, о чём мы здесь говорили.
*
сладок дым естественного отбора.
спит у забора узбекский немец.
иван аркадьич тискает гантели,
у него сын — суворовец.
вдоль линии электропередач
мы едем с дач.
вот перед нами открывается простор неслыханный.
спит Петербург, как младенец усиканный.
и туман над ним, как лёгкий морок сочинительства.