Литературные проекты

* * *

привиделось море
черепичные крыши маяк рыбзавод
и зима началась
с буквой ъ и далее справа налево
не найти ничего достойного сожаления
удивления умиления разве что ты
застывший посреди пейзажа
утром на берегу здороваешься с воронами
как со старыми знакомыми и то что чёрные
уже не смущает а если ты не жил здесь
не поймёшь о чём это они переводя ибн-Эзру
травам завсегдатаям и
глядя на реку думаешь что уже перешёл её
и оказываешься пастухом одичавшей долины
и мирно читаешь овцам Плотина «находящееся и
не на земле, и не на небе, ибо то,
что имеет конкретное место, вторично» и
что удивительно они тебя слушают и кивают
не это ли ты искал по ту сторону реки дня ночи себя
и бог с ними со всеми эйдосами и пр. античными названиями
со всем что ты знал и забыл рой голосов в голове а
ведь считал что живёшь недалеко от правды
знаешь мир не от мира сего повторяешь уже в сотый раз
ящерице и почему она носит шляпы а если бы ты не жил здесь
и тушишь окурок

* * *

море как вишнёвая косточка
в темноте мы не стали садами
по ночам не спится ждём когда
море вишнёвыми ветками постучит
в окно вместо облаков свитера́
не сравнивая себя с Геей но всё
же звёзды балтийского неба колют десну
днём их ещё можно перенести
а ночью они как уколы в больничной
палате мы уйдём но нас не зовут ни
небеса ни деревья молчание как полдень
знойный но всё же лучше человеческий голос
тревожит на рынке разглядываешь яблоки
ещё не созревшие куда так спешить
вспоминаешь смуглые линии
не думаю что бледные хотя рисовали
иначе небо её струящееся платье ныне
и отделяешь яблоки от травы поднебесной держась
за подол

* * *

где-то по созвучию где-то по недопониманию
убегаешь от нежности отворачиваешь пугливо
лицо когда она вот тут
сторонится вещей людей и отраженья не ищет

обнимаешься второпях
восьмой час
мне же на войну хотя все войны для тебя
закончились
и бежишь к троллейбусу
но всё же даёшь понять
завтра может я буду готов
для нежности для эдельвейсов
и прочих глупостей но сегодня нет
сегодня нет

* * *

ты думаешь, что лунапарк один, мы лишь катаемся на разных каруселях.
но думается мне, что лунапарки наши совсем уж разная хуйня.
и карусель, в которой ты, похожа чуть на ту, в которой я
и больше нихуя нас не объединяет

* * *

Своими заняты делами,
Матереют, ходят самоварами.
Сижу у мира на завалинке,
Головой качаю, паинька.
Проходят мимо, паром пышут,
Холодом окатят. Вон он,
с ними мимо ходит,
мой братик.
Зайдёт, бывало, дымить начнёт:
«Непруха, брат, к тому идёт» —
говорю о том же всё наоборот.
Он умница редкий и рано поймёт.
Чудная души́ у него порода.
Выводы, доводы...
Горько, что с ним мы седьмой воды.
И никак нет повода.

* * *

Пятин комоды, суконные морды,
между всяким окном
по челюсти с барахлом,
мокрым быльём.
Млечных стёкол беззубые взгляды,
бегущие прочь тополиного ряда,
ни кнута, ни палача не надо...
В каждом окне капелька ада,
в ней не слышно ни копоти, ни рёва,
турбин вращения, лязга машин —
нет, простое будничное освещение.
А ты говоришь: подвиги, мучения.
Бросайте друзей, уравненье простое.
Прощайте жизнь! На неизвестное.
Проживёте полгода дольше, если
тяпнете ещё что-нибудь бредкое, помпезное.
Лезли душу вытопить. Вымаслить
красиво, здорово, вменяемо...
очень видимо, осязаемо.
Сам себе: чего не хватает?
Кто ориентир меняет на цель хода?
Хоровод признаний, что ты... Разве
знаний искал, когда шёл в воду?
Пятимся, хотя не воро́тим морду.
Кашляет, искра, свеча, молча
не получается. Остаёшься
у развороченного комода,
баба, баба, где теперь золотая?
А старик — вот он.

* * *

рассуди, есть какая причина, чтоб в гробе сидящий вперёд не смотрел?
из дыма достанешь кусок пирога, а начинка — читай:
месяц назад, стоял на своих четырёх, пар от воды, комбикорма и очистки.
где-то над головой, через щели в стене пробивается свет,
чешу себе бок, пыль кружится, вздыхаю, глаза закрываю.
кто об пол расшибся, кто о потолок. иду очень тихо, глаза закрываю.
там шумный поток доверия, чёрный и тёплый понимает меня.

* * *

я воображаем добром в сознании изменений

среди зарождающихся звёзд в мелкодисперсном слое в костюмах цвета

человеческой кожи выбивая взглядом пробки из электрощитков считая на пальцах до трёх и схлопывая ладонь как рот марионетки перед запахом настоящих слов
пролетающих через воздушное море

прятались в песок стесняясь солнца рисуя за́мки собственных тел

летели ничком разбегаясь муравьиными точками перед тучей круговорота зла

кричали друг в друга притворяясь пещерами с таинственными молчаливыми стариками прячущими за спиной чужую музыку

играли в движение оставаясь на месте в размашистых переменах

снисходили до механизмов прощаясь с шерстью тумана исчезающего перед сгибами исписанных страниц

искали выход эпилептической водой из змеиных труб без конца и начала уличённые в безразличной погибели

спасаясь от суши хватались за воду аллигаторами кулаков не обращая внимания на единственную фатальность

в беспробудном просветлении экскаваторов на мусорной куче находя свежий инжир и понимание фундаментальных истин
превращаясь в тяжёлые веки растянутые мочки ушей густую бороду бестелесность
восходили на небо полярной звездой бесконечно падающей сливками в ночь
чёрного кофе.

* * *

искренности томной густым тёмно-алым киселём ласкать пальчики ног обращаемые в пластмассовые крестики и глядеть на рассвет двояковыпукло разевая морщинки

когда как не в сезон рикошетов праздновать откровения ребяческими
безоглядными конвульсиями сгорая антоновым огнём в истребляющих канканах

искрой расстреливая веселье на детской площадке в щепки распахивая кирпичики лиц на части

дробя доверие на липнущие недоеденные конфеты

защищаясь молчанием кожи рук путающихся в определении соответствия ощущений

рискуя последними раскладами гордости мимикрирующей в зерно после исполинов многоэтажных затопленных траншей

убегая дворовым ветхим псом потерявшим любимую картонную кость в карманном извитом огне

улыбаясь изгибом резиновой подошвы сапога навстречу коричной плоскости летней лужи с разносящими окружности невидимыми водомерками

не проходит нет моря горячая затянувшаяся вспышка
не исчезнуть напичканным лебедиными песнями абразивам
не пропасть растворяясь словами на кончике языка в постепенном конокрадном разочаровании

не услышать как шипики собачьей розы
из пальцев крича
тянут варенье.

* * *

по мраморным клавишам пальцы выдвигающихся полюсов языка скользили оскаливаясь на потусторонний шум

человек
или военное судно
или извращённо-медный привкус остающийся на кончиках налётом презрительно-зелёного
или злободневного утешения магнит насаждаемо-влекущий меланхолически-одержимые временными помутнениями трассеры глянцевых пуль
или бархатная плаксивость пищания комара всю ночь обустраивающегося в вырытых норах ягодных землянок кожи

кнопка не нажимаемая навсегда как воздушный шар на детских праздниках выпущенный чтобы снова спуститься на подушку уходящего торжества в крошках абсолютной свободы обпиленный по краям алмазным надфилем

в трещинах кирпичной кладки — желудёвого цвета глаза
тухнущие и мигающие
пристально предстоящие каждому случайному выпоту эха

а в грязной ткани быстрого хохота
каждый час — новое кораблекрушение

Трудная смерть

Воспоминание
о моей смерти
угнетает меня...

Как тогда среди дня
никто меня не оставил?

Все сидели кругом, спрашивали:
как тебе? Чем помочь?

Ночь
скоро спустится на моё лицо,
а близкие всё множатся, копошатся.

— Вышли б хоть на крыльцо.
Видя вас, с вами нельзя расстаться.

Медвежья грусть

Темно.

И мёда нет,
чтоб грусть заесть.

И Маши нет,
чтоб ласковый минет
изобразила;

и чахнет сила
в преддверии мучительной зимы...

Медведи мы
иль люди мы?

О том молчат жестокие светила.

Блестеть

Хочу блестеть,
как вычищенный ботинок,
как небо после дождя.
И ты наденешь меня
на голову
и пойдёшь, улыбаясь
ласковым милиционерам.
И они не тронут тебя,
как святую, —
только зажмурятся.

* * *

Разбуди
и иди
по своим делам,
а я
отгрызу кран,
сварю плиту вместо супа,
звёзды вытру со стекла в спальне
и нарисую себе
маленький трёхколёсный
автомобиль —
ездить, пока тебя нет,
по свободным комнатам.

Волхвы на Луне

По неформальной стороне Луны
бредут волхвы,
бесстрашно каменистые моря
полами шевеля
накидок.
А где-то в вышине тропа
начертана уверенным пунктиром...
И ногу ставят, в камень не смотря,
поскольку ищут нового Царя,
до этого невиданного миром.

* * *

этот переулок хипстеры называли Дно
он был ввинчен ржавым шурупом в тусовочный центр города
между кинотеатрами, книжными и казино
здесь и посейчас два выгоревших здания:
бывший детсад, ныне — прибежище
старых бомжей и маленьких нюхателей клея
и барак, не пошедший под снос
отказалась съехать старуха
по слухам — ветеран войны
а прямо между двумя ожогами
мрачным углом выпирает
подъезд пятиэтажной сталинки
годами сюда ныряли нищие мальчики
приезжая со своих окраин на восемьдесят пятом или на тройке
проходя между сгоревшим садиком
и сгоревшим бабкиным домом
на четвёртом этаже юродивая девушка Лина
разрешала им всем и каждому
прижаться к её груди
потрогать её тепло
я никогда не встречал
груди, бёдер, лодыжек, ямочек, впадин, запаха кожи
прекрасней

Поэты

летом на лавочке во дворе
прозванном «нигилистическим»
за обилие там и тут чёрным баллоном написанного слова «нет»
сидят два молодых поэта
с ними девушка
невысокая, малокровная блондинка
волосы убраны в хвостик
в неё влюблены оба
но спит с ней тот, что повыше, постройнее
и не страдает запоями
по рукам ходит бутылка «изабеллы» за сто четырнадцать рублей
длинноволосый и толстый поэт
в засаленном старом пиджаке
отхлебнув из горла
спрашивает другого, оглядывая
его нарочно взлохмаченные волосы
сколько он посвятил сидящей с ними девушке стихов
— ну
два — робко отвечает тот
длинноволосый радостно усмехается:
— даже я посвятил ей больше
— да что там, — вставляет девушка, —
даже я посвятила тебе больше стихов, чем он мне