Сантьяго ХамберстонЯ, Хамберстон1, сын скромного почтового клерка, внук дирижёра волынщиков шотландской гвардии, прибыл сюда сотворить Америку. Тёмный химик, добела очищенный здешней солью, я изобрёл небывалую вещь: пампино2, помесь мечтательного голяка-самца с уроженками здешних мест. Это я изобрёл будущее, футуризм, Маринетти, и плевал я на Корбюзье, Эйфелеву башню и весь их манерный Париж. Я научился шершавым словам: каманчака, чарке, каличе (это я-то, изящно игравший в теннис, я, чья жизнь была ровной, как площадка для гольфа), я перенял и внедрил технологию Шенкса (о которой здесь не слыхали). Я правил сильной рукой, я правил рабочей силой (бросовой). Сначала я подчинил себе Священные Воды3, а теперь распадаюсь, накрытый водами времени. Я, приходивший в ужас, когда индейцы между собой называли чушками сверкающие стальные машины, наши дробилки, напоминавшие им хрюканье свиней за едой. Я утвердил Порядок, внёс иерархию в Хаос: по эту сторону — управляющие и англичане, по другую — люди и звери. Я, который принёс хоть какую-то утончённость, кроху цивилизации в эту глушь, миражным оазисам всяких Матильи и Пики4 противопоставив бассейн (оцинкованный), создал площадь (общедоступную), церковь, электросеть, орфеон, чтобы здешние троглодиты слушали музыку — оперу, а не тот же нескончаемый, однозвучный шорох песков. Я счёл мир завершённым, сотворив половину мира: «Селитра из Чили — лучшая на земле», нитрат натрия — самый результативный порох для войн, что внешних, что внутренних. Я был гражданином мира: «Селитра из Чили завоевала Францию, Швецию и приблизилась к древней Элладе» (пока немцы не заменили её синтезированной на Второй мировой). Я, превращённый в Сантьяго, Сантьяго Хамберстона, держал вот в этих руках золото мира, белое золото монопольных владений. Состарившись, я был удостоен имени Отца селитры. (Компания наградила меня медалью, английский король пожаловал мне Орден Британской Империи). Я, Джеймс Томас, чьё имя исчезло под великой легендой и сараюхами для рабочих, простёр мои корни на шестнадцать метров под землю и не нашёл воды. Пустыня и смерть поглотила мои владенья. Калверт Кейси5
Увидев Гавану в Риме, убогость Гаваны в Риме, он больше не мог кормиться грудью матери Рема. Потом он узнал Рим в Гаване эпохи нижнего палеолита. Санкт-Петербург, Париж, Гавана, Рим, любое наважденье реально. Он покончил с собой на ничейной земле. С Пиной Бауш уходит целая эпоха
Женщина в чёрном, с обыкновенным лицом, в мужских башмаках, сидит в последнем ряду театрального зала, встаёт и кланяется с трудом, как будто раздавленная величьем. Последний край, куда дотянулось её сиянье. Я едва-едва наклоняюсь к тебе, чтобы шепнуть: всё великое исчезает. (Твои губы, как свежая ветка, ещё у меня на губах.) Пока мы живые, никакие мы не богини: вон, все суставы хрустят. Рука, написавшая строчку, не разгромила армию, просто коснулась тебя. Ничего театрального, ничего показного. Когда всё великое исчезает, когда смертный холод вгрызается мне в колени, а рот забивает прахом, я думаю о телах, танцевавших до изнеможенья. Касаюсь дерева, касаюсь пола, думаю о тебе. Прага
Бесполезно искать Ursprachen6 (ни родины, ни языка). Бесплотная колоннада, незыблемая, как бог. Эти кости не говорят по-немецки. 1 Джеймс Томас Хамберстон, в Латинской Америке — Сантьяго Хамберстон (1850–1939) — английский инженер-химик, усовершенствовавший промышленную разработку селитры на севере Чили; теперь эти места, где работ давно не ведётся, стали «городами-призраками» и посещаются только туристами. 2 Прозвище здешних рабочих. 3 Агуа Санта — место и название одной из селитряных фабрик. 4 Матилья и Пика — старинные северочилийские посёлки. 5 Калверт Кейси (1924–1969) — кубинский писатель и журналист, по отцу американец. В 1966 г., с началом гонений на гомосексуальность, эмигрировал. Переезжал из страны в страну. Покончил с собой в Риме. 6 Ursprache (нем.) — праязык.
|