* * *Каждый мужчина дважды Шалтай-Болтай,
Не просыпаясь, падает со стены
На как бы опустевшую после шахмат горизонталь,
Сиречь карандашную линию, лишённую кривизны.
В тихом воздухе ни птицы и ни листа — только покой
Да математика с физикой растворены одне,
Чтобы невольный свидетель мог прикинуть, какой
Окажется роза осколков на самом дне. Не в силах смотреть, как огромное колесо
Земного тяготения пройдёт про хребту яйца,
Лошади королевской конницы заранее отворачивают лицо
И ещё этак вот передним копытом прикрывают глаза,
Их законсервированные всадники не шевелятся зря,
То есть ведут себя, собственно, как и должны,
Низкое солнце, словно кольцо горя
Обручальное, освещает их со спины.
* * *
Медленные киты покидают свои края,
Поскольку у них повсюду края свои,
Им говорят, осторожно, пески, буи,
Сети, они такие — да нихуя! Приятно глядеть на покатые их бока,
Толкающие многочисленную волну,
Приятно тем, что среди всего бардака,
Всех этих волн, киты напоминают одну
И ту же бутыль или шёлкового крота,
Или приятны тем, что знают, что красота
Совсем не в этом, а в знании, что вода
Заперта берегом, но не кончается никогда.
* * *
Происходящее после фотографии зарастает крапивой,
Прямою и обратною перспективой,
Со временем нагнетаемая желтизна
До этого мышиного снимка, как та волна Лодки, реки, воды медленной и песчаной,
Лошади, опустившей в воду живот печальный
(Прерываясь, но не становясь грубей,
Лошадь двоится от живота, как валет бубей).
* * *
Стихосложение — это как темнотой умывать лицо,
То же и с историей, только тут темнота
Не в раковине, а по улице цок-цок-цок,
Но лошади нет, лишь кончик её хвоста, Причём и его покрывает чернильный дождь.
Кошка хочет стать совой и становится таковой.
История такова, что чем больше чернил нальёшь,
Тем глаже блестят булыжники мостовой, И лошадь идёт по ним и ей всё равно,
И кошка сидит, и дождь продолжает шить,
И большинство предметов погружено,
Туда, где никакого света не может быть.
|
