* * *

мандарины: дело пошло к зиме
то же самое о хурме

один пишем, а два в уме

ничего в тебе важного нет      канат
умозрения грязно-бел
ты уютная комната, где сократ
оставаться не захотел

* * *

слоговой палиндром исполин тополин
линтопо в зубы бах лимпопо

попалим
попалим райком и сельпо

слева севшие камыши алкалин
справа поле и в нём ни души

попалим

будет мять горевать разносить в кислород
и деметра цементный загон
прободит просыпаясь и вся оживёт
будет гром палиндром перезвон

* * *

играли Бокасса с Амином в городки и кегли
городошною битою подгребали угли
жаловался Амин распоясались в море рыбы
у Бокассы печально подрагивали губы
да и люди не понимают недокормлены не созрели
будут потом говорить какую страну просрали

* * *

И вот мы
выросли из неуважения

И вот мы выросли
из неуважения к древнему механизму
к древнему демону
как хотите

И вот мы доросли
до победы над невнимательностью

(Окружаешь себя, окружаешь.)

* * *

Звёзды из поезда звёзды из самолёта
танец маленьких лебедей

то ли синиц

птицы на баскетбольном мяче
катят его, подпрыгивают

утром прощальный
танец маленьких снегирей
улетающих за горизонт

в театральном разъезде

* * *

«Децл и вопросы языкознания», — можно было шутить тогда, не особо задумываясь о смысле слов, ни за одно из них не отвечая. Ничего такого сейчас не скажешь, облекая всё в невзрачность плодов или ягод, по которым о мощности корня не посудить, извне о крепости косточек не сказать, о воинственной способности к размножению не сделать вывод.

Но что теперешние плоды: тогда слова, будто гости, умели загадить дом многозначительностью, прилипающей к стенам; хозяева влажной уборкой; но мыслящие пылинки безразлично бились за приз на фабрике серых карликов — угол, щель, куда никто не достанет.

Что им сейчас до парламентарной возни — скучно им выйти и разлететься, сообщая детям, что люди занимаются сексом, умирают в мучениях, обманывают, предают, торгуют наркотиками, не являются проекциями благих помыслов верховной власти; дети и так узнают, а пыли ничуть не важно,

сколько будет затрачено лет. Как блестящей под микроскопом смеси спор, перевитков, на отдалении — лишь единению служебных слов, ничевоков, — вообще проявлять интерес? И не по чину, и, кроме того, если им что-то и интересно (назовём это так), — это скрывать свой фокус

разграничения на семёрку ясных цветов, от каждого до фазана, медленные, но эффективные волчки Перельмана — вот наконец завелось, запустилось, — вращение их неспешность, и отсутствие белого — неизбывная видовая погрешность.