ГЛУХОЙ УШАСТЫЙПуд веса в каждом
стихотворении,
в каждом
стихотворении,
в каждом. Как много пяток
здесь, на луне.
Куинджи, как же! Идут атлеты-слова, идут
слова-гимнасты.
А ты — то с ними,
то в стороне, глухой, ушастый.
* * *
1. Воробей Катулла не для меня —
Пёс мой Шустрик был человек страстей.
На полу на кухне при свете дня
Мы сидим в обнимку, забыв детей. Вот он, камешек смерти, в окно влетел —
и, как миленький, с нами на том полу
лёг и не знает, чего хотел
и кто там стоит в углу. Вот и ты посиди, временной дружок,
посмотри в окно: воробей-катулл
с головой, остриженною в кружок,
в синем воздухе утонул. 2. Слепая пуля, шерпантин,
Неговорящая ракета...
Где Черни подлый? С того света
Пошли мне номерок один. Надев улыбочку простую,
Матрона тает на глазах.
Не тронь ты тронутую, тую,
Увы и ах. В руке ненужный поводок,
И в сад открытое окошко,
И по спине бежит дорожка,
И смертный ходит холодок.
* * *
Устала голова болеть,
а сердце недоумевает:
кто просветит его,
кто спросит:
остекленённое, замученное,
как ты? Мы ничего, мы так себе,
устали,
мы не хотим,
но душат слёзы нас. Опять является коричневая Магда
и говорит:
«Вы снитесь, ерунда!» Вагоны едут: Альпы, Мельпомены.
В них нежный Герус ухо отложил
на завтра, на потом, на музыкальность. А наше сердце хнычет и болит,
дырявое,
что в лоб ему, что по лбу —
клеврет несчастный, на потребу дня.
Такое сумасшедшее созданье —
не архитектор, нет, простой зверёк.
|
