Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
 
 
 
Журналы
TOP 10
Пыль Калиостро
Поэты Донецка
Из книги «Последнее лето Империи». Стихи
Стихи
Поезд. Стихи
Поэты Самары
Метафизика пыльных дней. Стихи
Кабы не холод. Стихи
Галина Крук. Женщины с просветлёнными лицами
ведьмынемы. Из романа


Инициативы
Антологии
Журналы
Газеты
Премии
Русофония
Фестивали

Литературные проекты

Воздух

2012, №1-2 напечатать
  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  
Автор номера
Отзывы
Александр Иличевский, Сергей Соколовский, Владислав Поляковский, Наталия Азарова, Евгения Риц, Виктор Iванiв

 
Александр Иличевский

        Гали-Дана Зингер — тотально русский поэт, хотя её стихи живут и на английском, и на иврите, ибо поэт пишет на этих языках, находясь на передовой мирового смысла. Такова эсхатология эпохи, отчасти диктуемая языками, и внутренние наши интенции здесь не вполне принимаются в расчёт.

        Стихи Зингер кристально-прозрачны в языковом — смысловом, стилистическом и просодическом — отношении. В них присутствует сдержанность, следствие не столько холодности, сколько высоких манер, которые требуют от искренности быть искусством. Авторская сдержанность передаётся читателю, вызывая в нём подтянутость чувства — особое напряжение, с которым воспринимаются строчки.

        Кристальность — причина автономности этих стихов. Они могут быть сложны и нетривиальны, однако при этом ничуть не темны. Стихи Зингер — точнее, слагаемая из них душа героя-героини — столь же зорки, сколь и умны, столь же беззащитны, сокрыты, сколь и дерзки, напористы, полны разверстости, подобны распустившимся всем нутром или, напротив, ещё скрытым бутонной формой цветам. Драма многих строк разворачивается по траектории от приглушенности, скромности к полномерному, но не развинченному перезрелостью — расцвету.

        Авангард, понимаемый как смесь эксперимента и классического начала, — вот что занимает Зингер, если говорить о взаимоотношении её стихов с тем пластом русской поэзии, куда они ложатся, который формируют. Авангард ответственен за формирование языка будущего — того языка, на котором будет говорить будущее время, онтологически им, этим языком, осуществляясь. Это и есть капля — росы, нектара вечности, добытая пчелой-поэтом из цветка-стихотворения.


Сергей Соколовский

        Как известно, Рига — признанная столица интернациональных популярных мелодий, от Оскара Строка до Раймонда Паулса, и лучшей рижской мелодией 1985 года стала Адель Килька.

        Маска первого русскоязычного воплощения Гали-Даны Зингер, заслуженно чтимой за умение трансформировать однажды взятую интонацию в разных культурных и языковых пространствах. С одной стороны, стихи, написанные за последующую четверть века, не обнаруживают пресловутой «усталости материала», с другой же — Килька не теряется на фоне поздних работ поэта, не проходит по разряду Ганса Кюхельгартена.

        Воздержимся от долгих рассуждений, как эта маска вписана в общий рижский контекст конца восьмидесятых — «Родник», «Третья модернизация» etc. Золотой век «Русской Прибалтики», породивший миф о клокочущей уличной политике в тесном сотрудничестве с мифом о полной идеологической расслабленности. Предвосхищение распада советского космоса ощущалось на западных границах особенно остро. В этом предвосхищении и завелась Килька.

        Кажется, тогда её имя ещё не было полным палиндромом — «клик мыши», компьютерной, вошёл в повседневную речь позже. Лебедь, в таком случае, тоже оказывается вывернутым наизнанку: говорящий «не баловаться!» «милицанер» Дмитрия Александровича Пригова превращается в «никогда не пугайте милиционеров» Адели.

        Десятилетиями накапливаемый абсурд требовал выхода — поэтому сейчас многое кажется нам непонятным. Думаю, подспудное презрение к рациональному и упорядоченному никогда не было столь откровенным. Тяжёлые времена для поэзии, потому что поэзия была везде. Килька её везде и брала: книга-коллаж от имени маски как нельзя более соответствует духу времени (ср. «Широкоформатное многофигурное историко-эпическое полотно во вкусе Ильи Глазунова» Вл. Строчкова).

        Быстрое переключение регистров — отличительная черта Кильки в сравнении с Гали-Даной Зингер Original. Угол зрения скачет не менее смертоносно. Текст в итоге тащит за собой картинку: перо проиллюстрировано ножом, птицей, пишущим средством.

        Пишет-попишет! Domāts — Darīts!


Владислав Поляковский

        Так получилось, что для меня поэзия Гали-Даны Зингер стала одним из первых примеров «другой поэзии» — манящей, рискованной, поражающей нетривиальными ходами и нездешним опытом.

        На книгу «Осаждённый Ярусарим» я совершенно случайно наткнулся в библиотеке «Вавилона» почти десять лет назад, и произведённое ею впечатление было сродни открытию нового художественного континента: поэтика Гали-Даны, в первую очередь, стала важнейшим ориентиром для моих собственных юношеских исканий. Именно благодаря этим текстам я заинтересовался русскоязычной поэзией Израиля и уже позже открыл для себя Анну Горенко и Михаила Генделева, Леонида Шваба и Давида Авидана, и целый круг авторов журнала «Двоеточие». Мой интерес к этим текстам продолжился; позже меня в гораздо большей степени стало занимать, как эти тексты устроены, каков контекст, который они представляют. Случай Зингер по-прежнему кажется мне совершенно уникальным: с одной стороны, очевидно, что её поэтика, что довольно характерно, представляет собой не столкновение даже, но сплав, смешение двух культурных контекстов, двух языковых пластов. С другой, и это уже не классический случай, — поэт в данном случае этим не ограничивается, но привлекает в ткань текста неограниченное количество аллюзий в диапазоне от точных цитат до ритмических параллелей: европейская поэзия, философия, ленинградский неподцензурный авангард, серебряный век, живопись Возрождения... и так — до бесконечности.

        Есть и ещё одна деталь: Гали-Дана принадлежит к числу поэтов, которые пишут не отдельными текстами, но книгами (как, скажем, Соснора), представляющими единое смысловое полотно, единый художественный мир. Я бы пошёл дальше и рискнул утверждать, что вообще все тексты Зингер представляют собой единую смысловую композицию, корпус, являющийся по факту метатекстом со своим собственным сюжетом, с определённым вниманием к бытовым мелочам и деталям, персонажами и ситуациями. В каком-то смысле это, безусловно, эпос метафизического характера — эпос, каким он может быть в ХХI веке, в эпоху пост-постмодернизма. Подъём интереса к эпосу в последнее десятилетие предлагает, — по крайней мере, в рамках современной русскоязычной поэзии, — сразу несколько формальных вариантов, совершенно не похожих на вариант Зингер (например, вариант Фёдора Сваровского) и основанных на совершенно различных традициях; однако именно метафизический эпос Гали-Даны более всего, на мой вкус, укоренён в широкий контекст международной культуры, в какой-то степени наследуя Джойсу и Флэнну О'Брайену, — и представляется мне, ввиду того, возможно, одним из наиболее жизнеспособных.


Наталия Азарова

        Гали-Дана с блеском воплощает в поэзии то, что я называю «женской идеей»: вместо того чтобы «метить территорию» — использовать любые приёмы, если ими владеешь (а Гали-Дана ещё как владеет), и так же спокойно и без сожаления от них отказываться, оставаясь при этом безусловно опознаваемой.

        И в то же время «С большим трудом читаю Дунса Скотта» — она действительно его читает и на самом деле с большим трудом, ведь сама почти средневековая реалистка, — это по-зингеровски убедительно и без иронии, так вряд ли ещё кто-нибудь из поэтов может написать.

        Для меня ценно и то, что Зингер — поэт-билингв. До знакомства с ней я думала, что это невозможно или не нужно. Видимо, иврит — это исключение (опять!): о чём бы ты ни писал, хоть о новой обуви (кстати, зингеровское слово «боты» так правильно-мило), всё равно за каждым словом неотвязный шлейф сакрального текста, и никуда не денешься — тащишь за собой.


Евгения Риц

        Для меня стихи Гали-Даны Зингер — это в первую очередь захлёбывающаяся, звенящая нота детской радости. Это радость без примеси отчаяния, без тоски об ушедшем, детскость без инфантильности — ребёнок по-честному вырос, а детство не ушло, следовательно, и тосковать не по чему. Поэт как будто следует совету популярной психологии: любить и баловать себя — внутреннего ребёнка. «Как будто», потому что и сам это знает, без всяких советов. И память не уходящая, живущая сейчас, как в калейдоскопе, непотерянной советской игрушке, дробится на яркие, причудливые памяти самых разных цветов: памяти пиона, памяти незабудки — в детском во саду...


Виктор Iванiв

        Прекрасные и печальные картины,  обтёртые тряпками ливня статуи выше человеческой головы: они столпились в одном коридоре, и им не разойтись. Демоны держат в зубах края татарского ковра, и их не страшно, не хочется прогонять — их глаза белесы, слепы и усталы. Чаша грусти разлита в сумерках, ящик сетований завёл пластинку горлового плача.

        То, что бледнее снов — но живёт дольше праха, — это воспоминание — оно здесь — целиком. Человек помнит себя в сутолоке старых коридоров, сохраняет облик себя человеческого. Но как колбаса для смеху в старой киноплёнке вылазит обратно изо рта, вокруг облика и как будто бы сквозь него проползают слова. Именно за едой, бывает, заплачешь горше всего.

        Слова несут и ослепительный блеск, и осколки видений, осколки истинного света, но как через плиты на асфальте — через черту осколка только во сне и не переступить. Отгородиться кру́гом нельзя — и в мигрени даже самое яркое и светлое убивает и отвергается. Когда мир полностью отверст  и видно сквозь лица: сквозь  старух видны дети и роженицы. Когда и ад, и небо открыты и замкнуты в одной этой комнате.

        И тем дороже звучат дружеские слова человека, который поддерживал тебя в самые худшие твои дни, в самый лютый мороз пролетая над оплёванной землёй. Это горестный, но ответный привет Гали-Дане Зингер.


  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  

Герои публикации:

Персоналии:

Продавцы Воздуха

Москва

Фаланстер
Малый Гнездниковский пер., д.12/27

Порядок слов
Тверская ул., д.23, в фойе Электротеатра «Станиславский»

Санкт-Петербург

Порядок слов
набережная реки Фонтанки, д.15

Свои книги
1-я линия В.О., д.42

Борей
Литейный пр., д.58

Россия

www.vavilon.ru/order

Заграница

www.esterum.com

interbok.se

Контактная информация

E-mail: info@vavilon.ru




Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service