Татьяна Алфёрова. Лагуна СПб.: АНИМА, 2011. — 72 с. Новая поэтическая книга петербургской поэтессы объединяет как стихи с использованием античных сюжетов в вольном, местами ироническом пересказе, сплетённом с бытовыми реалиями садов и электричек, так и стихи, отвлечённые от мифологической подоплёки. Рождается весна из февраля, / истлевшая трава родит другую, / и повернётся медленно земля, / цветами прикрывая грудь тугую. Дарья Суховей Альманах литературной студии «Кипарисовый ларец» / Гл. ред. И. Болычев. — М.: Изд-во Литинститута им. А.М. Горького, 2011. — 390 с. Сборник участников легендарной московской студии включает не только стихи, но и прозу (включая тексты покойной руководительницы студии Ольги Татариновой). Однако центральное место в альманахе занимают стихи: здесь не только наследующая ранней, постромантической поэтике «Московского времени» лирика Игоря Болычева, но и жёсткие верлибры Вальдемара Вебера, и поставангардные опыты Татьяны Грауз и Ильи Оганджанова, и нонконформистский примитивизм Ивана Макарова. Брошу в лужу монетку / не на счастье / не чтобы вернуться в этот мир / пережив ещё одну осень / а так от скуки / и на воде закружится пластинка / и музыка неслышно зазвучит (И. Оганджанов) Д. Д. Максим Амелин. Гнутая речь / Предисл. А.Скворцова. — М.: Б.С.Г.-Пресс, 2011. — 464 с. Эта книга фактически является собранием сочинений, представляющим читателю всё значимое, что написано Максимом Амелиным к данному моменту. Положение этого поэта в современном литературном процессе довольно-таки уникальное. С одной стороны, Амелин демонстративно начертал на своём поэтическом знамени слово «регресс». С другой стороны, всё-таки есть нечто крайне подкупающее в честности прямого соотнесения основ своей поэтики с классицизмом. В то время как многие другие поэты пользуются этими идеями подсознательно и спонтанно, Максим Амелин выстраивает чёткую систему эстетических координат, в которой всё ясно и понятно, каждый из фрагментов отлично укладывается в общую картину. Конечно, это поэзия подчёркнуто несовременная, поэзия скорее для знатоков, чем для обычных читателей, живущих совершенно в другом мире — с иными ритмами и более грубым, упрощённым языком. По крайней мере, эти стихи представляют необыкновенно благодатный материал для филологического анализа, виртуозность которого вполне продемонстрирована в предисловии Артёмом Скворцовым. Книга дополнена эссе и статьями Максима Амелина, раскрывающими его теоретические взгляды на классическую и современную русскую литературу. Не грозит забвение мне, ни слава, — / запоздалый отпрыск иной земли, / я стихи научился слагать коряво, / дабы предки вдумчиво их прочли. Анна Голубкова Сборник содержит избранные стихотворения и эссе, публиковавшиеся в прежних книгах поэта и в толстожурнальной периодике, немного разбавленные отдельными переводами (из Катулла, Н. Бараташвили, Р. Фроста и др.). Чтение стихов Амелина в хронологическом порядке помогает проследить, как в течение двадцати лет поэт постепенно движется в сторону объяснения доминирующей в его творчестве несколько усложнённой техники поэтического мейнстрима (в диапазоне между Чухонцевым и Бродским) через поэтическую практику XVIII и начала XIX века, как бы заново восстанавливая «подлинную» историю поэзии, по крайней мере, для одного поэта — себя. Я сменил немало имён, обличий, / видений, занятий, времён и стран, / изучил звериный язык и птичий, / тем, кто призван, быв, а не тем, кто зван. Кирилл Корчагин А я вам — про Ерёму: Собрание стихотворений к шестидесятилетию А. В. Ерёменко / Сост. В.Лобанов. — М.: Воймега, 2010. — 84 с. Сборник, посвящённый шестидесятилетию знаменитого поэта Александра Ерёменко; проект готовился ещё к предыдущему юбилею поэта, но осуществился только сейчас. В книге — посвящения Ерёменко, стихи с эпиграфами из него и даже пародии. Среди авторов — Юрий Арабов и Евгений Бунимович, Евгений Даенин и Владимир Друк, Игорь Жуков и Нина Искренко, Герман Лукомников и Марк Шатуновский. зощенко горенко / савенко евтушенко / ерёменко хвостенко / и нечипоренко (Г. Лукомников) Василий Бетаки. Тень времени: Стихи Таганрог: Нюанс, 2010. — 32 с. — (Специальная серия «32 полосы»). Сборник новых стихотворений восьмидесятилетнего поэта и переводчика, давно живущего в Париже, но родившегося в Ростове-на-Дону (это — дополнительное обстоятельство, объясняющее публикацию автора в настоящей серии). В поэзии Бетаки, чей воинствующий консервативный пафос сближает его с поэтами русского Парижа предпредыдущей эпохи, совмещаются романтическая позиция лирического субъекта и последовательное внимание к бытовой детали. ... Может, люди вовсе никогда и не придут? / В зеркале песчаном химера лает, / И дожди, и ветры ей бока грызут, / Распахнутая пасть не умолкает... Владимир Богомяков. Я запущу вас в небеса: Триста стихов с удивительными комментариями Тюмень: Русская неделя, 2010. — 240 с. Сборник тюменского поэта, прозаика и философа, одного из мастеров радикального примитивизма, в значительной степени связанного с сибирским панк-движением. Книга построена как метатекст: стихи Владимира Богомякова соседствуют с комментариями собеседников поэта по блогу в Живом журнале. Поэтический язык Богомякова является специфической формой провокационного лирико-философского высказывания, построенного на трансгрессии субъект-объектных отношений, на одновременной канонизации и профанации «новой сакральности». В одном зажиточном селе / Танцует карлик на столе. / Он ножками перебирает, / Не ведая цены в рублях. / Его коричневую печень зажарят девки на углях. / И председатель сельсовета, ковыряя вилкою в зубах, / Поймёт, что всё — проходит лето на Волочаевских лугах... Александр Вепрёв. Пейзаж с железными колёсами: Свободные стихотворения и верлибры М.: Вест-Консалтинг, 2010. — 110 с. Четвёртый сборник ижевского поэта. Александр Вепрёв, не избегающий минималистических форм, чаще, однако же, работает с потоком говорения, устроенного как репрезентация памяти, опыта, проходящего бытия. Я сидел в курилке Герценки / на мусорнице / и перелистывал / томик Ахматовой... / Зашёл пожилой человек / и удивлённо / посмотрел на меня. / Закурил... / Потом всё-таки поинтересовался / чьи стихи. / — Ахматовой, — тихо сказал я. / Человек спокойно вышел. / Я встал. Татьяна Виноградова. Зона саморазрушения М.: Вест-Консалтинг, 2011. — 74 с. Новая книга московского поэта, прозаика, художника Татьяны Виноградовой необычна в ряду её других сборников. Виноградову всегда отличало внимание к построению книг и циклов, однако очень часто цементирующим их началом становилась своего рода авторская маска или, по крайней мере, чётко определимая вариация лирического «я». В новой книге мы сталкиваемся с яростной, редко встречающейся в современной поэзией любовной лирикой, которая может и должна восприниматься как исповедальная — но при этом остаётся вполне рафинированной, порождённой не только голой искренностью, но и культурной традицией. Среди стихотворений помещены два прозаических фрагмента, более сентиментальных, нежели стихи. Я хочу быть красивым животным. — / Так, без мыслей, без боли / смотреть / сквозь зрачки вертикальные — / окна, / где души окончательна смерть... Д. Д. Александр Воловик. Контаминация литер Таганрог: Нюанс, 2010 (Специальная серия «32 полосы»). — 32 с. Третья книга московского поэта (р. 1942) объединяет стихи последних пяти лет. Очень широк арсенал поэтических изобразительных приёмов — от катренно-эпиграммного, казалось бы, невозможного к серьёзному восприятию высказывания, до визуального — в виде рюмки — стихотворения про похмелье, акротелестиха про букву и местоимение «я» (упомянутые штучки напоминают общеизвестные эксперименты В. Брюсова), различных чисто комбинаторных экспериментов — с заменою букв («Гордо шествуют, заменивши»), метрической географией страны («Пути-размеры»). Небольшая автобиографическая поэмка «Время идёт поступательно» написана верлибром; похоже, что для документального кино не нужен цвет, а для документальной поэзии — традиционные средства стиховой организации. Поэтика Воловика местами блистает чуть ли не полисемантикой Строчкова, местами ироникой «Крокодила» и 16-й полосы «Литературки», но книга в целом воспринимается как лирическое высказывание поэта, не идущего на эксперимент ради эксперимента, а просто свободного в выборе и формы, и стиля. Тропинкой, похожей на прочие, / движенья напротив не против я. / Но тут настаёт многоточие, / хлебало раскрыв многоротое. / Кривую срезает, уродуя, / и вот обращаюсь в валета я, / бессмыслицу многобородую / младым поколеньям советуя. / Они наступают, орясины, / на пятки мои ахиллесовы. / Такая идёт катавасия, / хотя ещё всё-таки весело... Дарья Суховей Константин Гадаев. Сквозь тусклое стекло: Книга стихов М.: Изд-во Н.Филимонова, 2011. — 52 с. Новый сборник стихов московского поэта, представителя т.н. «коньковской школы». Сжатое, концентрированное письмо Константина Гадаева наследует таким разным поэтам, как Ходасевич и Божнев; метасюжетом гадаевского поэтического высказывания оказывается поиск смысла существования и одновременный скепсис по поводу самого существования такового смысла. В поэзии Гадаева сталкиваются православное мировоззрение и контркультурная традиция. Одолела этика эстетику. / Всё стыдней чего-то там слагать. / Скучно седоватому поэтику / складно лгать. // Ото всех тайком аллитерировать, / доходить на медленном огне... // Чтоб потом всё это декламировать / лампе и стене. Д. Д. Георгий Геннис. Мрак отказавшей вещи: Стихотворения М.: Вест-Консалтинг, 2010. — 120 с. — (Библиотека журнала «Дети Ра»). В новую книгу Георгия Генниса вошли стихи и прозаические миниатюры, объединённые сквозными, переходящими не только из текста в текст, но и из сборника в сборник персонажами, героями сюрреалистических микроновелл весьма кинематографичного толка. Персонажи то и дело умирают и снова возвращаются на воображаемую сцену, встречаются друг с другом в разных комбинациях, образуя словно бы единый цикл снов или видений, проявляющих некую собственную логику. Лаконизм изложения способствует передаче главного ощущения этих текстов — безотчётного страха перед миром, перед другими и, в конечном счёте, перед эросом и танатосом, так или иначе переплетёнными буквально на каждой странице. Кроткер потерял себя и потерянный бродил по улицам / Он хотел вспомнить своё предназначение / но мысли одна за другой покидали / темнеющую обитель разума / Смутная сила вожделения / влекла куда-то Кроткера Анна Орлицкая Марина Георгадзе. «Я жить вернусь...»: Стихи. Рассказы. Путевые заметки / Сост., вступ. ст., подгот. текста А.Ю. Чайковской; предисл. И.С. Меламеда; послесл. А.Е. Сумеркина. — М.: Книжица, 2010. — 460 с. Собрание сочинений покойного поэта и прозаика, жившей в Америке. Нынешняя книга — второе посмертное издание текстов Марины Георгадзе (1966-2006). Поэтика Георгадзе отличается пронзительной исповедальностью, напоминающей о Цветаевой, впрочем, при более умеренной просодии. Хотела я ребром в твой бок вернуться / и позабыть вопросы и ответы, / но звёзды мне не дали отвернуться / от белого негнущегося света; / хотела я... напрасное желанье — / разбавить правду, темноту стреножить. / И радости прямого попаданья / уже ничто мне заменить не сможет. Д. Д. Наталья Горбаневская. Круги по воде. Январь 2006 — август 2008 М.: Новое издательство, 2010. — 84 с. — (Балтрус / Москва). «Круги по воде» — книга поздних стихов культового автора эпохи самиздата. Горбаневская, всегда занимавшая важное место в неподцензурной литературе советского периода, являет замечательный пример автора, не закостеневшего в одной поэтике, но восприимчивого к движению, изменению литературы, — не теряя при этом собственного сильного голоса. Возможно, именно поздние стихи, написанные в 2000-х, когда-нибудь будут считать главными её текстами, — в них квинтэссенция её голоса, полная свобода авторского слова, точной мысли и яркого, красочного языка. Единица в кубе — один, / а двое в кубе — восемь. / По двое в кубах сидим, / ничего не просим. / Непросимый — не вопроси. / Непростимый — другим прости. / Напейся росы, росы. / Ни с ума не сойди, ни с пути. Ксения Щербино, Владислав Поляковский Сборник стихотворений 2006-2008 годов, как ни странно, вышел после «Развилок», где были собраны тексты 2008-2009 годов. Однако это ничуть не мешает восприятию поэзии Горбаневской, выработавшей уникальную и сразу узнаваемую поэтику: её характеризуют тяготение к небольшим формам (Наталья Евгеньевна — один из авторов, утверждающих в качестве самодостаточной формы восьмистишие), первоочередная важность фонетики (звук и смысл тесно связаны), острейшее чувство фольклорной, «говорной» речи; этой поэзии свойственны умудрённость, достойнейшая лёгкость и — самоирония? смирение? пожалуй, здесь можно ещё раз повторить слово «достоинство». Господи, услыши мя, / я тебе не лишняя. / — Слышу, доню. / Не прошу переменить / эту дёрганую нить, / мою долю. // Что захочешь — Сам подашь, / как подал мне карандаш / и тетрадку. / Господи, услыши мя, / чтоб не вышло из меня / беспорядку. И ещё: Что бы ни лилось / без рифмы, на авось, / из динамиков что бы ни звучало, / этот дым, этот прах, / эти строфы на кострах, / начинайте сказочку сначала. Лев Оборин Дмитрий Григорьев. Новые сказки Таганрог: Нюанс, 2010 (Специальная серия «32 полосы»). — 32 с. В книгу (десятую книгу поэта, как мы обычно пишем) вошли притчевые и «волшебные» стихи Дмитрия Григорьева, как публикуемые впервые, так и входившие в разные книги поэта, изданные ранее. Одно чудесо не повторяет другое, и мир совершенно непропповский, скорее допропповский, орфеевский: Разминал разбитые пальцы, воду / пил из железного чайника, / смерть называл начальником, / а жизнь — свободой, / и всё болтался по свету / как язык волшебного колокола: / когда гудел — наступало лето, / когда молчал — время холода. Анаит Григорян. Механическая кошка СПб.: Геликон плюс, 2011. — 112 с. Первая книга стихов петербургской поэтессы (р. 1983) является дебютной публикацией — её стихи только готовятся войти в третий том многотомной антологии «Собрание сочинений». Мистический мир, взращённый на Лавкрафте и урбан-роад-стори, воплотился в верлибрах, претворяющих, скорее, традиции Сергея Кулле и Геннадия Алексеева, чем Валерия Нугатова: И ты удивишься, узнав, / что счастье это так мало / Это просто нагая рука человека / В твоей ладони / Но оно так же невероятно / Как изверженье вулкана / В центре Москвы. Дарья Суховей Фаина Гримберг. Войнаровский глаза: Стихи Таганрог: Нюанс, 2010. — 32 с. — (Специальная серия «32 полосы»). Книга Фаины Гримберг «Войнаровский глаза» — новый этап предприятия по создания современного романа в стихах, — причём романа, как это характерно для Гримберг, исторического. Историчность Гримберг не соотносит историю большую и малую, личную, как это свойственно традиции Виктора Кривулина, — Гримберг как любопытный наблюдатель описывает события, людей, явления. Однако в этих книгах местоимение «я» встречается весьма часто («Я — Войнаровский») — как своего рода модель создания более личной, интимной оптики, погружения в описываемый процесс. Я — Войнаровский / Он путешествовал / Ему пятнадцать лет, пред ним Европа / вся пенится культурой, как шампанское / Остроконечные взлетали крыши городов / над мощёными площадями / И летели площади мощёные / И первая красавица Европы / Аврора Кёнигсмарк / учила куртуазности под портретом Августа-любовника Ксения Щербино, Владислав Поляковский Фаина Гримберг. Синеглазый турок: Стихи Таганрог: Нюанс, 2010. — 32 с. — (Специальная серия «32 полосы»). В книгу вошли две вещи на грани большого стихотворения и малой поэмы: «Синеглазый турок» и «Простое повторное стихотворение». Обе характерны для поэтики Гримберг, балансирующей между нарративным и лирическим, истинным и филигранно выдуманным. Гримберг предельно точна в использовании выразительных излишеств, логических повторов, подчёркнутых «рваной» графикой стиха. Каждое слово важно, каждый сегмент речи верен. Лично мне немного мешает воспринимать книгу то, что никто не просмотрел книгу перед тиражированием и на с. 10 стали неузнаваемыми три слова на турецком языке, которого я не знаю. Она повязывает укладывает / наклонив каштановую голову / складчато укладывает поверх чёрного пальто / большой — / цветами — красными розами — на коричневом — / шалевый платок / Вдруг виден её румянец живой чистый / и мгновенные / подкрашенные красиво ресницы / Видишь мгновенно румянец / нежный очень / и ресницы / на круглоте совсем ещё молодых щёк Дарья Суховей День открытых окон 4: Стихи участников III Московского фестиваля университетской поэзии М., 2011. — 160 с. «День открытых окон» и Московский фестиваль университетской поэзии понемногу перерастают изначальный замысел, в который, собственно, им и с самого начала было сложно вписаться: покуда понятие университетской поэзии, особенно в России, остаётся диспутабельным, проект Анны и Юрия Орлицких, Александры Бабушкиной и Данилы Давыдова выполняет важную функцию, предоставляя молодым поэтам условно студенческого возраста площадку для публикаций, выступлений и встреч. Разумеется, в набирающем символический капитал предприятии хотят поучаствовать многие, в связи с чем в 2010 году организаторы были вынуждены провести конкурсные чтения; остаётся понять, как это отразится на дальнейших сборниках. Сначала ты говоришь это слово, будто разжимая руку, / показываешь божью коровку: смотри — ползёт по пальцу, шевелится, летит. / В другой раз это слово будет сказано между другими словами, / так между чёрных пиджаков в шкафу ты видишь странный жёлтый костюм, / и тебе его дарят. (Татьяна Барботина) Продаётся б/у Маяковский / на новой торговой площадке Рунета. // Рекламные ссылки. / Добавить. / Послать ссылку другу. / Найдутся все. / Неограниченный трафик. / Чем заняться в свободное время. / Картинки. / Ещё. (Павел Арсеньев) Холодная и ломкая трава, / сухая и прозрачная вода, / край города протягивает руки / и шевелит воздушные потоки. (Анастасия Векшина) Лев Оборин Сборник составлен по итогам Третьего Московского фестиваля университетской поэзии, среди включённых в него авторов — и уже зарекомендовавшие себя в качестве поэтов и организаторов литературной жизни, и совсем неизвестные, для которых написание текстов носит терапевтический или возрастной характер. Данный выпуск однороднее предыдущих, здесь вполне вырисовывается (быть может, благодаря близости поэтик большинства авторов) определённый сюжет, связанный с отражением исторического (часто чужого) опыта в ситуации «отсутствия биографии» — почти в мандельштамовском смысле. Проигрывают тексты, претендующие на объективность описания, — определить их фиктивную природу не составляет труда; напротив, наиболее интересные опыты связаны с усложнением образного ряда: рыба лежит на блюде лицом вниз, / и она страдает не потому, что у неё нет имени, / а просто потому что некому произнести / это имя а кому его произносить кроме как ей / самой ну не мне же застыла в алюминии / отражённая в зеркальном лезвии ножа, распластанная, освежёванная / в форме лямбды, сциллы или харибды (Никита Миронов) Аркадий Драгомощенко. Тавтология: Стихотворения, эссе / Предисл. А.Скидана. — М.: Новое литературное обозрение, 2011. — 456 с. В книгу классика современной литературы вошли как избранные тексты из прошлых сборников, так и новый обширный цикл, давший название книге, а также несколько эссе, среди которых размышление о поэтике «Местность как усилие». Кроме того, сборник снабжён превосходным рефлективным аппаратом — предисловием А.Скидана и послесловием Е. Павлова. В таком массиве текстов Драгомощенко особенно хорошо видно, как, благодаря культурной отзывчивости и последовательной разработке дискурса, можно создать не только литературную школу (никакой школы нет: есть множество не похожих друг на друга авторов, его влияние на которых неоспоримо), но и целую региональную литературу, состоящую из одного человека. Цена смерти обязана климату, привычкам речи. / Отношениям на рынке аминокислот. Сколь он мал. / Воздух не так прост, как прежде, глаз избирает ночь. / В каком тумане, какой радугой инея меркнешь? / Острова навстречу, киммерийская лазурь вскипая. / Я помню это, как навсегда упавший отсвет к затылку тела. / И «я» отслаивается от «я» в зрении, / Идущем по шагу вслед за «я знаю, что я пишу». Денис Ларионов Чтение Драгомощенко, как поэта сверхъязыкового и сверхнационального масштаба, сродни чтению Лакана или Лиотара — понимаемых вопреки языку, стремящемуся к высшему супрематизму, некоей не ограниченной формами и красками реальности. Его последняя книга «Тавтология: Стихотворения, эссе» — не исключение; это философско-культурный многоязыкий палимпсест, равнодоступный любому зрителю-исследователю, обладающему определённым бэкграундом. Отсюда — особенная драгомощенковская переводимость и понимаемость западным читателем, отсюда и некоторое отстранение от читателя своего, привыкшего к панибратству и доверительной интонации. Я знаю, что я пишу, но я не знаю, что ты читаешь. / Совпадает ли моё знание с границами / Твоего представления? Ксения Щербино, Владислав Поляковский Олег Завязкин. Малява: Стихи о смерти и любви М.: Время, 2011. — 80 с. — (Русская премия). Сборник донецкого поэта, лауреата Русской премии 2007 года. Олег Завязкин работает на столкновении максимально «низкого», «грубого» материала и прямого лирического пафоса, концентрированного возвышения непрезентабельной обыденности. Над покойником свечи горят. / О покойнике все говорят. // И в напуганной детской руке / мякиш воска и шар на шнурке. // В ночнике дотлевает звезда, / и собачьи грядут холода. // Спим, забыв и себя, и его, / а за окнами нет ничего. // Спим в обнимку, и снятся дожди. / И ладони — узлом на груди. Антонина Калинина. Бересклет / Предисл. Е. Ванеян, А. Петровой. — М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011. — 116 с. Первый стихотворный сборник молодого московского поэта. Стихи Антонины Калининой культурологичны, пронизаны библейскими, древнегреческими, средневеково-европейскими мотивами, однако это не делает их чистыми стилизациями (хотя именно так и назван один из разделов сборника). В сборник также включены переводы Калининой из Константина Кавафиса, Эудженио Монтале и др. Драгоценного на свете мало, / Радость на просвет омрачена, / И к воде искристой подмешала / Смуглая рука струю вина. // Сумрачна одежда чермной розы / И темны покровы мотылька, / Но как радуга прозрачны слёзы, / Как вечерний сад, светла тоска. Д. Д. Евгений Карасёв. Мокрый снег: Стихотворения и поэмы Тверь: Экслибрис, 2010. — 322 с. Фигура Карасёва (а данный том репрезентативно представляет его стихи последних десяти лет, дополненные несколькими более старыми текстами) выделяется на фоне современной словесности как поздним литературным дебютом (автору было 57 лет), так и своей подчёркнутой «(в)нелитературностью» («провёл за колючей проволокой более 20 лет» — сообщает аннотация, и, добавим, отнюдь не по политическим причинам). Перед нами — по сути, знаменитый отечественный миф (с немецкими корнями) о поэте как порождении стихийной народной культуры, непосредственно проникнувшей в суть бытия, минуя соблазны книжности. На первый взгляд, эти стихи — непосредственный, практически необработанный сгусток экзистенциального материала, вплотную приближающийся к наивной поэзии (если не совпадающий с ней), но в стихийно сформировавшейся поэтической манере Карасёва с его стремлением к афористическим обобщениям, пересказам «случаев из жизни» и более чем активному использованию акцентного стиха можно увидеть близость к куда более «литературной» по своей генеалогии манере Бориса Херсонского, чья поэтика обладает во многом сходными особенностями. ...Мои мечтания длились мгновение. И я вернулся / в зал суда, где мне предоставлено последнее слово: / покаяться или во спасение солгать? / И я не нашёл ничего нового: / — Вещь дорогая, но покупателя в наше время трудно на неё сыскать. Кирилл Корчагин Бахыт Кенжеев. Послания М.: Время, 2011. — 640 с. — (Поэтическая библиотека). Бахыт Кенжеев. Крепостной остывающих мест: Книга стихотворений М.: Время, 2011. — 128 с. — (Русская премия). Сразу две больших книги Бахыта Кенжеева увидели свет в издательстве «Время», — желая автору долгих лет жизни и творчества, их совокупно всё же можно воспринимать как некий итог. «Послания» — это избранное из книг разных лет, «Крепостной» — относительно новые стихи 2006-2008 гг., говоря по-современному, апдейт к избранному. Кенжеев, один из основателей «Московского времени», кажется сейчас, спустя 30 лет, рядом с Цветковым и Гандлевским наиболее консервативным, наиболее традиционным. Это так — и не так. Стихи Кенжеева построены на обращении к традиции, причём со временем они идут всё глубже — это уже не только акмеисты, но и XIX век, Фет, Тютчев и даже Лермонтов. При этом традиция у Кенжеева преподносится с оттенком ностальгии, как давно ушедшее, но прекрасное, и язык его, пусть и звучит он свежо и современно, словно говорит об утраченном, ином времени, иных символах. Кенжеев остаётся современным, — благо и традиция не умирает, но развивается, — но обе книги, особенно «Крепостной» в какой-то степени прочитываются как постскриптум к классическому русскому стиху. да и мне — подурачиться, что ли, перед тем, как согнусь и умру / в чистом поле, в возлюбленном поле, на сухом оренбургском ветру — / перерубленный в поле не воин — только дождь, и ни звука окрест, / лишь грозой, словно линзой, удвоен крепостной остывающих мест. Ксения Щербино, Владислав Поляковский Анна Клятис. Синкопа: Стихи 2007-2009 гг. М.: Издательское содружество «Э.РА», 2010. — 80 с. Сборник московского поэта и филолога. В поэтике Анны Клятис неоромантическое лирическое «я» прочитывается сквозь метатекст отечественного модернизма (в первую очередь стоит вспомнить поэтику Пастернака), образующий своеобразный палимпсест. ... Снег кружится над травою, / Мёдом вымазаны фары / Под рубиновой звездою, / Где земля круглее шара. Евгений Кольчужкин. Речи дней: Стихотворения 2001-2010 гг. / Послесл. Д. Сигала. М.: Водолей, 2011. — 100 с. Сборник московско-томского поэта и издателя, лауреата премии Андрея Белого минувшего года (за издательские проекты). Восходя к поэтике русского модернизма, Евгений Кольчужкин демонстрирует не только высокую поэтическую культуру, но и неожиданный способ видеть мир, совмещающий эстетический эскапизм и одновременное понимание живых областей поэтического языка. Гора родила мышь, / Мышь принесла облако. / Уши имеющий, услышь, / Как с ветки капает яблоко. // Облако пролило свет, / Свет раскрыл маргаритку. / Одарён очами, или нет, — / Вглядись в треволненья горлинки... Михаил Кондратьев (М.К.). Битое стекло СПб.: ВВМ, 2011. — 164 с. Собрание стихотворений Михаила Кондратьева (1961-2008), петербургского поэта и переводчика американской прозы (Филипп Дик, Хантер Томпсон и др.). Стихи М.К. практически не публиковались при жизни, хотя он ещё успел поучаствовать в позднейшем этапе ленинградской неподцензурной литературной активности. В большей степени, однако, Кондратьев, в отличие от своего также покойного однофамильца, принадлежит контркультурной традиции. Собрание стихотворений Кондратьева демонстрирует не только самобытный поэтический язык, но и структуру биографического, жизне- (и смерте-) творческого текста. разговаривал с его отражением в зеркале / общался с ним посредством карандаша и бумаги / он расколотил зеркало, растоптал бумагу, / воткнул мне в глаз карандаш; / беседа началась Евгений Коновалов. Стихотворения и поэмы М.: Водолей, 2011. — 136 с. Второй сборник молодого ярославского поэта. В стихах Евгения Коновалова совмещаются нарочитый архаизм (порой напоминающий опыты Максима Амелина) и внимание к текущей обыденности. ... Мальчик торопится, верит, смягчает шаги. / Хлебные крошки. Кормушка чердачной доски / в стружке и скорби. Так встретить зарю — для стрижа / значит себя потерять. Вот потом удивится / тот, кто ладонью поймал неподвижную птицу / и обнимает спеша... Д. Д. Николай Кононов. 80: Книга стихов 1980-1991 / Комментарии М. Золотоносова при участии Н. Кононова. — СПб.: ООО «ИНАПРЕСС», 2011. — 472 с. Книга, продолжающая линию вышедшей в 2000 году книги «З/к», состоявшей из телефонных бесед Михаила Золотоносова и Николая Кононова по поводу ряда текстов последнего. В отличие от предыдущей книги, «80» почти полностью дана на откуп комментатору, чрезвычайно ответственно подошедшему к выполнению своей задачи: помимо культурных аллюзий (порой неожиданных) читатель найдёт и множество бытовых подробностей, ставших историей из-за событий последних тридцати лет, кардинально поменявших форму, но не содержание («Серая вата между рамами... — описан обычай утеплять пространство между рамами с помощью ватного валика, который сверху иногда покрывали газетами или плотной белой бумагой»). Отдельно стоит сказать и о репликах Кононова, которые на равных правах встроены в комментарий. Никаких сентиментальных иллюзий ни поэт, ни комментатор не испытывают: восьмидесятые годы, которым посвящена книга, предстают временем лицемерия и коррупции, «мусора повседневности» и «тоски по мировой культуре». Выбор Кононовым своей «человеческой» биографии (отъезд из Саратова в Ленинград, поступление в аспирантуру, дружба с Л.Я. Гинзбург etc.) совпадает со становлением Кононова-поэта: обращением к акцентному стиху и тому кругу (специфических) тем, которые будут разрабатываться в текстах 1990-х и 2000-х. От растяжимой / Эмпирии / Житейской ситуации / К смертному опыту / На простор / Выходя / К шелестошёпоту / Льнёт Кьеркегор / Друг дождя. <...> Мне показалось, что тщетно / На бок повалена / Вновь / Концептуальная, / Тепло-конкретная / Кровь / В категории некой / «Отчаянья». / Грузного снега / Весёлое таянье, / Длящееся недоразумение. / Зимние тления. / Также придерживаюсь этого мнения? Денис Ларионов Вячеслав Куприянов. Ода времени М.: Новый ключ, 2010. — 320 с. Солидное 300-страничное избранное одного из родоначальников современного русского верлибра, подготовленное автором к своему 70-летию. В книгу вошли как уже знакомые читателям стихи, так и ранее не опубликованные тексты. Первый и наиболее объёмный раздел составляют тексты, написанные свободным стихом в хорошо узнаваемой куприяновской манере — афористичной, обыгрывающей и переосмысляющей устойчивые речения, в последние десять-двадцать лет нередко заострённой в социально-политическом ключе. Второй раздел представляет стихи Куприянова, написанные регулярной силлабо-тоникой, неожиданной для записного пропагандиста верлибра. Советский поэт Владимир Бурич / он был свинье не товарищ / искал в металлоломе подкову / для стреноженного пегаса // Провозглашал / всевластие свободного стиха / плюс поэтизация всей страны Анна Орлицкая Илья Кутик. Эпос М.: Центр современной литературы / Русский Гулливер, 2011. — 414 с. Грандиозный по объёму и задачам текст, написанный одним из столпов метареализма. Илья Кутик выносит жанрово-видовое определение текста в заглавие, что предстаёт подчёркнутым метажестом. Совмещение нарративных интенций и отсылок к каноническим для эпических традиций текстов (в первую очередь — гомеровским поэмам, «Божественной комедии», «Кантос» Паунда) оказывается своего рода «барочным в квадрате» изводом метареалистических моделей текстопорождения (т.к. сам метареализм был проектом барочного типа). - Положенье, как видим, абсурдное. С одной стороны — Эриннии. / С другой стороны — надо бы и о Полонии / подумать, пока не пошли колонии / (где он сейчас) войной на Данию. / Ведь им Гамлет — кузен по линии / матери. А та — прибывает в ступоре: / ей чудятся вампиры и упыри / плюс красные пятна на чёрном капоре / плюс чёрные пятна везде внутри. Д. Д. Александр Левин. Переверни взгляд: Стихи Таганрог: Нюанс, 2010. — 32 с. — (Специальная серия «32 полосы»). Новая книга московского поэта (р. 1957) построена по принципу greatest hits — то есть автор собрал в ней стихи 1983-2010, которые были процитированы в блогах незнакомыми автору людьми, потому что этих читателей, что называется, зацепило — некоторых стихами, некоторых песнями. Здесь мы и встретим добрых знакомцев из книги «Биомеханика» (скажем, Услустамка с Остравадром), и поглядим в музее на «чёрный вспененный гербарий» и в окно на то, как «выполз нег» из стихов 2000-х. Правда, нет «Песни о властной вертикали», ставшей бардовским суперхитом, первые 10 выдач Яндекса дают 8 раз текст песни в блогах. Так что GH получился относительный, описывающий, скорее, восприятие поэтом восприятия поэта читателями. И ещё: в отличие от «Песен неба и земли» здесь из-за меньшего объёма книги явственнее просматривается эволюция автора от доминирующей с конца 1980-х по начало 2000-х пластической игровой стихии языка, находящегося в постоянном броуновском движении смыслов, к поэтике повторов с недоговорённостями. Получается какая-то иная система пауз, не столько стиховых, сколько логических, может быть, даже возвращение к трогательной простоте стихов середины 1980-х. Старое и так все знают наизусть, новое (2010) приведу: Ощупывая фарами туман, / вдыхая торф и нюхая дурман, / мы вяло тащимся по спёкшейся стране / за тем насущным, без которого нам не. // Проходит пеший, сваренный в компот, / буксует конный, дым пуская в рот, / и всем подряд советуют спастись / сквозь Дымодедово в спасительную высь. Дарья Суховей В новой книге Левин продолжает свой труд по конструированию собственной хаотической, переменчивой действительности, выраженной таким же полусюрреалистическим, переменчивым языком. В книге «Переверни взгляд» всё устойчивее проглядывают два полюса: дадаизм в стиле Дюшана и наивное искусство в стиле таможенника Руссо. Вообще сравнение с изобразительным искусством для поэтики Левина выглядит органично: он методично и целенаправленно делает в области языка примерно то же, что делает художник Владимир Любаров в живописи, — задаёт серьёзные вопросы, доводя их языковой игрой почти до абсурда. Что ж, нам всегда не хватало своего Льюиса Кэрролла: Спящерица, проснись! / Тьматьматьма, таракань! / Яблоко, падай ввысь! / Усадьба летом, рязань! ... / Будь ты зёл или бобр, / зубр или глуповат, / переведи кадр, / переверни взгляд. Ксения Щербино, Владислав Поляковский Слава Лён. В нетях: Книга ре-цептуальных стихов М.: Вест-Консалтинг, 2010. — 134 с. Собрание стихов известного деятеля московского андеграунда, написанных в 1957-63 гг. Слава Лён предстаёт своего рода летописцем московской неформальной литературной и художественной жизни и одновременно яростным последователем традиций исторического авангарда. На крючьях висела туша. / Капала кровь на пол, / загустевая, как туча, / — ворона / садилась на кол. // Лиловая вяла масса, / белел из-под рёбер жир. / Я не хотел мяса. / Я хотел жить... Эдуард Лимонов. К Фифи: Стихи М.: Ad Marginem, 2011. — 128 с. Новый сборник известного поэта, писателя и оппозиционного политика. Эдуард Лимонов в новой книге продолжает линию, заданную в предыдущих поэтических публикациях последнего времени; перед нами опыт последовательно примитивистского высказывания эротического и одновременно бунтарского толка, создающего целостный авторский образ-маску. И в тело ваше узкое, глубокое / Моё заходит тело одинокое / И тело ваше, влажное, кривляется, / Сжимается, дрожит и разжимается... // В окно заглядывает небо любопытное / Что в комнате возня парнокопытная / Что фырканья, что стоны, сквернословия / И грива ваша виснет с изголовия... Инна Лиснянская. Перемещённые окна М.: ОГИ, 2011. — 148 с. Новый сборник знаменитого поэта, содержащий стихи последних четырех лет. Инна Лиснянская продолжает в философской и «чистой» лирике исследовать диалог стареющего человека с мирозданием, достигая максимального лаконизма и чёткости формулировок. Здесь, где руки целовала / Всем и пальцем в небо тыкала, / Осень я отбедовала, / Зиму я отгоремыкала. // Как звезда, от снега тусклая, / Брезжит дом мой вдалеке. / Помирать хочу на русском я, / на молочном языке. Александр Месропян. Вы имеете право хранить молчание: Стихи Таганрог: Нюанс, 2010. — 32 с. — (Специальная серия «32 полосы»). Новый сборник поэта c хутора Весёлый Весёловского района Ростовской области. Александр Месропян — поэт ассоциативных, косвенных, осколочных моделей мироощущения, создающих эффект непосредственного присутствия в момент переживания лирического субъекта (точнее, весьма непростой системы взаимопереходящих «плавающих» субъектов). скажи мне голосом своим как никогда / что ты устала я устала так устала / что свыше дождь и дальше пустота / что смутно я как талая вода / стоит в загоне медленное стадо / и мрут вороны прямо на лету / от холода от страха высоты ли / от голода что март а вот простыли / и умерли всю жизнь прожив не ту Д. Д. Вадим Месяц. Норумбега: головы предков / Предисл. Вяч. Вс. Иванова и А.В. Таврова. — М.: Новое литературное обозрение, 2011. — 432 с. + CD — (Серия «Новая поэзия»). Стихотворения «Норумбеги» объединены в масштабное мифологическое полотно, детали которого открываются читателю в развёрнутых, почти научных автокомментариях, основанных как на прихотливых изгибах авторской памяти, так и на этнографических, антропологических и культурологических источниках (в диапазоне от Мирчи Элиаде до Вяч.Вс. Иванова, кстати, написавшего одно из предисловий к этой книге). Месяц пытается реконструировать древнюю магическую реальность, разрозненные фрагменты которой ранее были запечатлены в мифах и обрядах, а теперь могут быть связаны воедино интуицией поэта, не испуганного кажущейся эклектикой материала, но готового увидеть в нём единую и последовательную картину мира. Глобальности замысла подчиняется и форма, выступающая (что особенно заметно в традиционных метрах) своего рода метрономом, задающим колебания и ритмы магической древности. Одиннадцать тысяч жриц, / голенастых и молодых, / помчатся наперегонки / по земле, утолившей свой голод. / И только одна победит, / чтоб по праву выбрать / себе супруга и возвести / его на звёздный престол. // Он будет хозяином мира семь лет, / он подарит стране благоденствие и покой. / И потом будет он принесён в жертву и съеден, / как и подобает царю. Кирилл Корчагин Арсен Мирзаев. По тембру молчания Мadrid: Ediciones del Hebreo Errante, 2010. — 92 c. Новая книга Арсена Мирзаева вышла в Мадриде в издательстве Михаила Евзлина, специализирующемся на малотиражных изданиях классического русского авангарда и его современных продолжателей. По заветам футуристов каждая поэтическая книга этого издательства — не просто собрание текстов, а целостный арт-объект. В случае Мирзаева с текстами органично сочетаются рисунки петербургского поэта и художника Бориса Констриктора, такие же лаконичные по форме и придающие книге цельность и завершённость. В составе сборника верлибры, палиндромы, образцы визуальной и звуковой поэзии. морщины / на коже 90-летнего / Роберта Фроста / на чемодане / пупырышки / волнения / холода / растерянности / безнадёжности / рельефное изображение / сердцебиения Анна Орлицкая Вадим Муратханов. Испытание водой М.: Воймега, 2011. — 36 с. Новый сборник московского поэта, представителя т.н. «ташкентской школы». Спокойствие и тайная грусть лирики Вадима Муратханова напоминает одновременно и о восточных медитативных практиках, и об отечественной постакмеистической традиции. ... Наколотый на щепку богомол / противника не различает ясно. / Вернулись братья. Накрывают стол. / Пьют чай с лепёшкой, сахаром и маслом. / Вот старший брат, минуту улучив, / кивает молча в сторону сарая, / где наши деревянные мечи, / и паутина, и земля сырая... Юлиана Новикова. Песок М.: Воймега, 2011. — 52 с. Второй поэтический сборник вдовы Дениса Новикова, живущей последнее время в Израиле. В определённом смысле стихи Юлианы, собранные в книге, можно считать частью диалога с ушедшим Денисом (при этом они остаются вполне самостоятельными). Отпусти меня, добрая муза, / Я уже завязала почти. / Из священного профсоюза / Выхожу. Разреши мне уйти. // Только муза не то чтоб слишком, / Абсолютно не держит. / Так, чудным потакает мыслишкам, / Слух мой ножичком режет. Нина Огнева. Се персонаж Caprichos Гойи: Стихи Таганрог: Нюанс, 2010. — 32 с. — (Специальная серия «32 полосы»). Нина Огнева. Я не пишу: Стихи Таганрог: Нюанс, 2010. — 32 с. — (Серия «Свободный микрофон»; вып. 3). Два новых сборника ростовского поэта. Нина Огнева принадлежит по поэтическому темпераменту линии, идущей от смогистов (в первую очередь, Леонида Губанова); пафос её стихотворений оказывается многоуровневым, сочетающим прямую лирическую речь и глубинный мифопоэтический слой. Моё жильё никем не ведомо — / оградой вкруг обведено, / лишь ветвь ветлы метлою ведьминой / стучится заполночь в окно, / здесь синь небес бесплотно нежится / в тени нагретых черепиц, / и полон дом пугливой нежити, / как полон сад бесхозных птиц... Д. Д. Илья Риссенберг. Третий из двух Харьков: ТО Эксклюзив, 2011. — 160 с. В книге харьковского поэта старшего поколения есть всё, чего принято ждать от поэзии молодых: энергия, свежесть (почти восторженность) взгляда и новизна языка — а ещё настоящая верность ничем не подменённому искусству и мудрость — не та, что приходит вместе с усталостью, а — отменяющее усталость вечное удивление, видение во всём — чуда. Каждая строка передаёт многослойность жизни, каждого её мгновения, очень достоверно: в лексически «контрастном» языке этих стихов нет ничего «искусственного» — только честность и, иногда, радостная сбивчивость «репортажа о мире-целиком». О вера материнская, верни мою / Седую тень, чтоб светлых батальоны / Рамен небесных раною-рваниною / Набрасывали образ потаённый. // Стеною живописная манера для / Калеки заподлик за время оно / Секундному альсекко побронелая / Лишённая обоев оборона. // Рвись, ветреная сумеречь, из ясени; / Взрывают Храм ограбленные гривней, / И херувимы зривами-сияньями / Всё влюбчивей, всей смертью неразрывней. Василий Бородин Поэтика Риссенберга строится на паронимическом столкновении различных языковых пластов, смешении стилистических регистров, доходящем порой до зауми («На-жучары-шамира-гла-мур-зах-прокат шаурму»), оставаясь при этом в рамках более или менее традиционного рифмованного стиха, задающего ритмическую последовательность словно бы скачкообразных прозрений поэта, идущего вслед за языком, его фонетикой и морфологией, «вглубь» понятий подобно воображаемому Мандельштаму, вдруг решившему поэтически сопрячь Хайдеггера и Аквината, переходя от онтического к онтологическому и обратно в созидании (поэтического) Дома Бытия. Я-народина, не-обратимость претору и торону, — / Коль согласную ось Колесницы костьми не приму / За колец холокостных количество, с творчеством поровну, / Сокрушается труп мой по кругу, и круву, и ворону: / Перед смертью я жив, и вживаю, сжимаю и тьму. Кирилл Корчагин Александр Самарцев. Часть встречи / Предисл. М. Кудимовой, К. Кравцова. — М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011. — 148 с. Книга московского поэта, первый сборник поэта за пятнадцать лет. Полемичность названия книги по отношению к знаменитому сборнику Бродского — отнюдь не кунштюк, не словесная игра. Панъязыковая концепция бытия, предложенная нобелиатом, не подходит для лирического субъекта Самарцева. Не столько формирование личности из языкового пространства, сколько сам опыт, пусть и преобразованный в слова, важен для Самарцева. Диалог с памятью, с историей жизни, с событийным потоком становится метасюжетом самарцевских стихотворений. Столкновение «сегодня», «сейчас» и «тогда», «некогда» — нерв его поэтического высказывания. Лирическое «я» Самарцева спешит сообщить о многообразии мира — и дыхания поэту хватает отнюдь не только на краткие сообщения. При этом и весьма пространные тексты, фактически поэмы, так же компрессивны, лишены провисаний и расслабленности. ... Гамбургер-нехристь и верный товарищ айфон / вы отрядили наследство на десять колен / давнюю трусость из опций других в неразмен / или свободу по счёту которой снесён Д. Д. Ольга Седакова. Четыре тома Том I — Стихи. Том II — Переводы. Том III — Poetica. Том IV — Moralia. — М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2010. Четырёхтомное собрание сочинений Ольги Седаковой, наиболее полное на сегодняшний день, вбирает в себя, конечно, не все грани её творчества, но многие: стихи, переводы и эссе (филология, проза, произведения для детей сюда не вошли). Стихотворный том (432 с.) построен в соответствии с хронологией текстов (12 авторских книг в полном составе, а открывают книгу ранние стихи, созданные ещё до книг) и завершается циклом «Начало книги», в который, судя по датировке остального, вошли стихи второй половины 2000-х (цитируем из него). Второй том — переводы, от новозаветных текстов, через подробное внимание к средневековой и новой европейской поэзии вплоть до Пауля Целана. Третий том — эссе о поэзии (в поле внимания, в частности: Кривулин, Айги, Шварц), четвёртый — эссе, беседы и размышления на богословские и философские темы. Такая целостность представления поэта Ольги Седаковой в едином культурном контексте помогает более объёмно посмотреть на её стихи, нераздельно связанные с традициями европейской и русской религиозной и светской культуры. Личное мнение, практическое философствование, высказывание о мире, культуре и языке становится ключом к пониманию стихотворений. Вот они в нишах, / бухие, кривые, / в разнообразных чирьях, фингалах, гематомах / (- ничего, уже не больно!): / кто на корточках, / кто верхом на урне, / кто возлежит опершись, как грек на луврской вазе. / Надеются, что невидимы, / что обойдётся. // Ну, / братья товарищи! / Как отпраздновали? / Удалось? / Нам тоже. Дарья Суховей Александр Сенкевич. Скользящие тени / Предисл. Е. Рейна. — М.: Время, 2011. — 224 с. — (Поэтическая библиотека). Сборник Александра Сенкевича содержит стихотворения, написанные с 1960-х по 2000-е годы. Одним из важнейших мотивов поэзии Сенкевича предстаёт поиск субъекта, проблема самоидентификации «я» в окружающем мире. Не случайны здесь намеренные переклички с Ходасевичем, Хлебниковым, Цветаевой. Дрогнет свет и обомрёт, / вероятно, с перепугу. / Жизнь идёт наоборот, / против стрелки, но по кругу... Д. Д. Екатерина Симонова. Сад со льдом М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011. — 82 с. Несмотря на частичное территориальное разъединение нижнетагильской поэтической школы, явления такого рода не могут пройти бесследно для вовлечённых в них авторов, а география едва ли может одержать полную победу над поэтическим родством. Во второй книге Екатерины Симоновой можно найти и логическое развитие первой книги, «Быть мальчиком», и перекличку с книгой Елены Сунцовой «Лето, полное дирижаблей» (географически — перекличка Нижнего Тагила и Нью-Йорка). Но в то же время различие между двумя книгами явно просматривается: мрачный «нижнетагильский текст», экспрессивность и жёсткость, трагическое осмысление реальности в большинстве текстов новой книги уступили место изучению мира сквозь призму любви — вплоть до его приятия и спокойного созерцания (симптоматично название первой части сборника — «Аркадия»). Вместо ощущения невыносимости бытия («как всё достало я лох до икоты») первой книги — любовь к «простым вещам»: «вдвоём засыпать теплее, на двоих заваривать чай, лечить простуду». Соответственно развивается и поэтика: чаще встречается регулярный стих, синтаксическая завершённость. Наконец, для первой книги имел большое значение гендер (Сергей Ивкин о Симоновой: «форпост лесбийской поэзии на Урале»); во второй книге пол лирического героя и объекта его любви, безусловно, женский, но это, как мне кажется, уже не так важно: автор переходит к общечеловеческим, внегендерным понятиям любви и нежности. Простоволосая, почти не к месту, жалость. / Душа — к ладони, в лебеду-печаль. / Некалендарный снег. И безголоса малость / О нежности неловкой: чаю дай. Елена Горшкова Михаил Синельников. Огненные знаки: Избранные произведения М.: Исолг, 2011. — 288 с. В сборник известного московского поэта и переводчика вошли стихи и эссе Синельникова о Таджикистане и Ираке. Наряду с этнографически достоверным и глубоко проникающим во внутреннее послание иной культуры описанием Синельников предлагает и опыты собственно транслирования персидско-таджикской поэзии на русском. В чёрной кузнице всё переделай, / Здесь воздушное тело гвоздя / На ладони лежит обгорелой, / Между пальцев течёт, уходя. / Как душе ненавистна свобода! / Лучше лечь, воскресая вчерне, / В эти чёрные руки устода, / Прокопчённые в вечном огне. Полина Слуцкина. Евроньюз: Книга стихов М.: Пресс Клуб Сервис, 2011. — 71 с. В новой книге московского поэта и художника танатографический дискурс явлен с доходящей до цинизма жёсткостью, оборотная стороная которой — лирическая пронзительность, особенно острая благодаря примитивистским нотам. Все мои страхи — / В ночной рубахе. / Я беззащитна перед ними ночью / Ведь меня в сумасшедшую прочат. / Страх в моей душе играет / Он поёт и замирает. Д. Д. Владимир Строчков. Пушкин пашет Таганрог: Нюанс, 2010. — 32 с. — (Специальная серия «32 полосы»). «Пушкин пашет» Владимира Строчкова — книга, идущая бок о бок с «Переверни взгляд» Александра Левина, что вообще характерно для этих авторов. Если Левин последовательно занимается конструированием собственной, абсурдически-языковой действительности, то Строчков словно подготавливает для него плацдарм, деконструируя существующую языковую реальность. Стихи Строчкова очень конкретны, предметны — и в то же время очень легки, можно даже сказать «занимательны». Особая, увлекательная интонация Строчкова всё время балансирует на грани пародии, смеха, маскируя вполне серьёзный анализ языкового материала, а если и срывается в область пародии, то лишь укрывая вдумчивое исследование образа и мифа. Пушкин пашет пашня дышит / Музы пляшут пушки спят / Пушкин чешет там где слышит / Вихри нежные сопят Ксения Щербино, Владислав Поляковский Владимир Таблер. Когда оглянешься... М.: Atelier Ventura, 2011. — 256 с. Собрание стихотворений вильнюсского поэта Владимира Таблера (1957–2010). Столкновение культур, поколений, мировосприятий оборачиваются в стихотворениях Таблера то пафосом, то — горькой иронией, то — сращением этих малосовместимых начал. ... Кассир, пожилой, скукоженный, / из племени старичков, / чьи жизни в тоску створожены / за стёклами сильных очков, — // он без пассажиров включает нас, / когда надоест простой. / И наблюдает, покачиваясь, / наш бег по планете пустой... Мария Тиматкова. Микрорайон М.: Время, 2011. — 112 с. — (Русская премия). Новый сборник поэта, близкого к кругу журнала «Алконостъ», лауреата Русской премии 2010 года. Отчасти книга повторяет предыдущую книгу Марии Тиматковой, «Настоящее имя» (2009). Образ минувшего, детство и опыт взросления составляют метасюжет поэзии Тиматковой. ...От снега я схожу с ума / И превращаюсь в свет. / Неотвратимая зима / Наводит пистолет. К. С. Фарай. Поющий минотавр. Полифонические сочинения М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2010. — 142 с. Собрание сочинений поэта и переводчика (известны его работы над поэзией Т.С. Элиота и Э.Паунда). В авторских стихах Фарая сосуществуют англо-американская модернистская традиция и просодия русской классической поэзии. Опыты авангардного толка соседствуют в книге с неомодернистским поиском большой лиро-эпической формы Сочинения Фарая в авторском жанре «фуги» неожиданно напоминают поэтические эксперименты Сергея Петрова. Поезд. / Под ним / Проползаем / Один за другим, / Погибая / От первого ветра, / Первого запаха, / Первого вдоха / Податливых лёгких. Юлиан Фрумкин-Рыбаков. Дайте жизни оболочку: Стихотворения М.: Вест-Консалтинг, 2010. — 128 с. — (Библиотека журнала «Дети Ра»). Шестая книга петербургского поэта. В стихотворениях Фрумкина-Рыбакова проявляется жёсткая и точная, но не лишённая при этом самоиронии, стилистика ленинградского андеграунда: в ряду поэтов от Валерия Мишина до Анджея Иконникова-Галицкого Фрумкину-Рыбакову должно быть отведено заслуженное место. ... берега пустынны, голы, / ходит невская волна / с влажным запахом ментола, / вся настроенная на / гулевом дожде и ветре, // небо низкое висит // от меня, в каком-то метре, / ходит окунь и молчит... Юлий Хоменко. Восьмое небо М.: Воймега, 2011. — 112 с. Новый сборник поэта, вышедшего из недр легендарной студии Кирилла Ковальджи и ныне живущего в Вене. Подчас абсурдистские, подчас иронические стихотворения Хоменко существуют в системе координат, заданной в современной поэзии такими поэтами, как Денис Новиков и особенно Виталий Пуханов. Спускаясь по лестнице, Блок / Носки своих видит ботинок. / А в комнате — пол, потолок, / Простенков и стен поединок // И окон кивок на канал: / Зимуют промёрзлые баржи. / Зимой не допросишься спаржи. / Нет спичек. Двенадцать. Финал. Д. Д. Анна Цветкова. Случайное родство: Сборник стихотворений М.: Арт Хаус медиа, 2011. — 80 с. В новый сборник вошла только небольшая часть стихов, написанных Анной Цветковой с 2005 по 2009 год, — эта часть даёт представление о её таланте, хотя и не отражает всех достоинств её поэзии. То, как и о чём говорит Анна Цветкова, отмечено честностью, которая мало кому под силу. Помня об этом — равно как и об устойчивой системе образов, где доминирует родное природное пространство (так случилось, что в нём оказалась говорящая, — не от этого ли «случайность» родства, тем больше и страстнее ценимого?), — мы можем увидеть путь, на котором условности отбрасываются в стремлении к сохранению своего мира, к выговариванию главного. Любовь здесь неотделима от боли, благодарность за жизнь неотделима от горечи осознания того, что жизнь конечна; и потому стихи — незаменимы, иногда страшны и часто целебны. жизнь отвернётся не успеешь даже / одеться в лучшее тем более духи / так дерево становится не старше / а разлагается на щепки от трухи // пока весь мир живой и тихо греет / сойтись на первой праздничной звезде / мы прорастаем в небо как деревья / и замолкаем неизвестно где Лев Оборин Давид Шраер-Петров. Невские стихи СПб.: Островитянин, 2011. — 64 с. Новая книга живущего в Америке поэта включает не новые стихи, но цикл, написанный в 1984-85 гг. Давид Шраер-Петров в представленных стихах выступает как автор своего рода ностальгических перечней-реестров, заключённых в порой верлибрическую, порой раёшную форму. Этот цикл Шраера-Петрова напоминает «предметники» Михаила Соковнина и даже отчасти «обозрения» Георгия Оболдуева. ... рожь жёлто-пепельных волос / раздвинута / межи не вижу / слышу / звёзд / дневное полусонное шептанье / вырез платья / девятнадцать лет / воздушных волн / распахи / облаков... Д. Д. Аркадий Штыпель. Вот слова М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011. — 124 с. Третья книга весьма популярного московского поэта, победителя нескольких слэмов и одного из самых желанных гостей различных поэтических фестивалей — как актуальной поэзии, так и более традиционных. Свойственное Аркадию Штыпелю в жизни редкое добродушие в полной мере отражается в этой книге, однако оно вовсе не переходит в неразборчивость. Каждое стихотворение, при всей видимой лёгкости, является результатом большой работы. Поэзия Аркадия Штыпеля весьма разнообразна — в книге есть стихи с импрессионистической точностью деталей, есть стихи, в основном построенные на созвучиях, есть чисто каламбурные произведения. Но абсолютно все они, если так можно выразиться, на редкость доброжелательны по отношению к читателю, получающему от книги ни с чем не сравнимый заряд бодрости и хорошего настроения. В конце помещено эссеистическое рассуждение Штыпеля о стихах, демонстрирующее уже на материале русской литературы тонкость восприятия и некоторую пристрастность суждения, без которой, впрочем, поэту обойтись просто невозможно. мышиными глазами / глазеет малышня / а по снегу буксуют / машинные масла / горячие моторы / пятнают колею / и это так же странно / как снегопад в раю Анна Голубкова Санджар Янышев. Тайный землемер Таганрог, 2010. — 32 с. — (Специальная серия «32 полосы»). В книгу избранных стихов яркого представителя «Ташкентской поэтической школы» вошли сочинения из пяти книг, изданных в Санкт-Петербурге и Москве в 2000-2010 гг. Жанр избранного подталкивает к актуальной «публицистичности» выбора стихотворений. Свойственный автору интерес к обыденности как бы по ту стороны сюрреализма и психоанализа не является ни случайным, ни одиноким, а, напротив, проникнут некоторой общей тематической динамикой. Например, первые несколько стихотворений сборника тесно связаны, на мой взгляд, с нарциссизмом и, в частности, с нарциссизмом сиблинговым: Поэту шахматы нужны, поэту / Необходимо чётное число. / Чтоб не по ту каверну, а по эту / ему внимал зеркальный часослов. Речь идёт о востребовании некоего воображаемого товарища, своего рода убежища от пустоты, изоляции: ...ибо ты рождён не один / ты — близнец. Погляди-ка в крышку моего казана: / Вот этот кусочек коричневой луны — это ты, / А вот этот, побольше, — твой брат... / Он вышел первым. <...> Ты слышал зов? Ты не спутал его ни с чем? / Ты спешил или ждал? / Ты забыл или спал? / Эй, Хусан, где твой брат — Хасан?! Поэту нужен секретный совладелец, близнец, разделяющий общее пространство, нужен как источник творческого потенциала. С другой стороны, современная нарциссическая гордость требует достижения немалой степени удовольствия, вменяемой социальным предписанием. Но человек боится исполнения своих желаний, и подчас боится смертельно: Обнял дерево — а оно мертво. / Пригубил воздуха — он мёртв. / Раздвинул женщину — она мертва. <...> И пришла любовь, и убила всё мёртвое. / И поставила меня стеречь это мёртвое. / Почему меня? — живых спросите. Наталия Осипова Дополнение: избранные сборники малой лирической прозы Алексей Алёхин. Полёт жука М.: Астрель: Аванта+, 2011. — 63 с. Книга «стихотворений в прозе» известного московского поэта, главного редактора поэтического журнала «Арион». Перед нами микротексты, передающие мимолётные ощущения, метафорически сближающие далёкие друг от друга объекты, принципиально фрагментарные опыты. ... Может, я и прожил жизнь ради этого мига — как тот полноватый фрачный оркестрант, что просидел всю длинную симфонию на дальнем стуле с английским рожком на коленях, чтобы продудеть три ноты в самом конце... Герман Виноградов, Дмитрий Плавинский. Два в одном М.: Добро-Books, 2011. Новый проект известного деятеля московской радикальной арт-сцены, художника, перформера, музыканта, поэта и писателя Германа Виноградова, подготовленный совместно с художником Дмитрием Плавинским. Книга («Книга лекарств и снадобий доктора Добронюхова Гуталина Петровича») представляет собой набор ерническо-пародийных «рецептов» в «псевдонародном» духе. Собрать в подходящем месте вековую пыль. Заваривать как чай и пить вприкуску с молью, предаваясь воспоминаниям о днях ушедших. Д. Д. Анна Ры Никонова-Таршис. Слушайте ушами (Пьесы, проза и плюгмы 1961-1979 гг. с заметками и режиссёрскими экспликациями автора и послесловием Сергея Сигея) М.: Русский Гулливер / Центр современной литературы, 2011. — 112 с. Творчество Ры Никоновой (Анны Таршис) не слишком хорошо известно в России. Гораздо больше им интересуются зарубежные слависты. И потому выход этой книги, представляющей драматические опыты Ры Никоновой, восполняет весьма значительный пробел, существующей в современном отечественном книгоиздании. Книга представляет весь спектр средств поэтики, используемых Ры Никоновой в пьесах. Здесь можно встретить и элементы символизма, и влияние литературы абсурда, и даже отголоски средневековых мистерий. Пониманию пьес весьма способствует помещённая в конце книги статья Сергея Сигея, вписывающая драматические опыты Ры Никоновой в исторический контекст и в область исканий русского авангарда второй половины ХХ в. Некоторые из пьес, впрочем, весьма напоминают стихотворения современных актуальных поэтов. На сцене расставлены растения, похожие на / различных зверей. / Рабочие сцены время от времени переставляют их. / Публика состоит из учёных-математиков и / шахматистов. / Все композиции обязательно антишахматны. Анна Голубкова Вполне естественно, что тексты, представленные в этом своеобразном избранном классика русского неоавангарда, лишь условно могут быть отнесены к опытам в драматургическом роде (хотя бы за счёт своего объёма, редко превышающего пару страниц). Реалистическая драматургия, выступающая для Никоновой как исходная точка (с фразы «Не люблю я драм Чехова...» начинается авторское послесловие к настоящей книге), оказывается полностью деконструирована за счёт элементов на первый взгляд побочных (ремарок, растворяющих в себе текст пьесы; выдвинутой на передний план графики). При этом сами пьесы балансируют между эстетизмом модернистской лирики и коммуникативным коллапсом беккетовской драмы, лишь изредка отклоняясь в сторону романтической зауми «Победы над солнцем» или «питерки дейстф». На сцене декорации мозга // Два артиста / Слева артист / говорит: ДА // Справа артист / говорит: НЕТ // В конце пьесы меняются местами / В продолжение пьесы ходят // Траектория их ходьбы — действие пьесы // Зрители допускаются / (надпись / на билетах) Кирилл Корчагин
|