Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
 
 
 
Журналы
TOP 10
Пыль Калиостро
Поэты Донецка
Из книги «Последнее лето Империи». Стихи
Стихи
Поезд. Стихи
Поэты Самары
Метафизика пыльных дней. Стихи
Кабы не холод. Стихи
Галина Крук. Женщины с просветлёнными лицами
ведьмынемы. Из романа


Инициативы
Антологии
Журналы
Газеты
Премии
Русофония
Фестивали

Литературные проекты

Воздух

2011, №1 напечатать
  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  
Автор номера
В месиве координат

Николай Байтов

* * *

Лайвджорнал — фэйсбук, Макдоналдс — фастфуд, —
этапы большого пути!
Отпели покойника, слёзы сглотнув,
немного поели кутьи.

Мелецкий хотел, конечно же, тост
в напутствие другу сказать,
но в эту минуту Великий Пост
распялил на небе закат.

Промчался свет по стёклам око́н,
пропел колокольный звон.
Народ прочёл Покаянный Канон
и вышел из церкви на двор.

Меня поздравляет отец Валентин,
на крыльях поста летя.
И мы с Мелецким смело летим,
теряя тяжесть лица.

Весёлое время — Великий Пост!
О смерти ли нам скорбеть,
глядя, как тает пена пустот:
пастырь стрижёт овец...


* * *

Было дело на Риальто.
Я прикинулся Отелло.
Дездемона — молодая
балерина.
В театральную бригаду
затесался кабальеро,
и она ему свиданье
подарила.

Он, однако, был настырным,
он дежурил в подворотнях,
посылал ей тучи матерных
проклятий.
Приходилось пить пустырник
для спокойствий благородных, —
что же делать, если парень
без понятий.

Полноты великолепья
сохранила половину,
о традициях трагедий
памятуя.
Никакая королева
не прикажет водевилю
разливаться половодьем
в полнолунье.

Было дело на Риальто.
Я прикинулся Отелло.
Дездемона — молодая
балерина.
В театральную бригаду
затесался кабальеро,
и она ему свиданье
подарила.

Но её великолепье
сохранялось неизменно:
лики подлинных трагедий
монолитны.
Никакая королева
не простит дивертисменту,
если рухнет он с трапеций
на опилки.


* * *

Эта полость горбата, но главное дело —
что акустика в ней шепелява, беззуба.
Это зимняя ночь в ней пожухла, сомлела
и лежит до утра без движенья, без звука.

В этой полости треск, слюдяная отрыжка.
Наслюнявлено много — и мною, и нами.
Закатилась случайно кудрявая шишка —
прошлогодняя, с выщербленными семенами.

В этой полости слов прочитаешь две тыщи,
а напишешь одно, да и то от отчаянья.
Приходи, музыкальный, кудрявый мальчишка,
протруби сверх ничьей — незаявленной — тайны.

И тогда... И так далее... — Утро засветит —
та же самая полость безвидна, расплывчата,
в ней теряются лирик, и киник, и скептик,
только песенка до неприличья прилипчива.


* * *

Здесь можно читать, например, Куприна —
простые рассказы про цирк.
А между словами снуёт суета,
подмигивает суицид.

Здесь меланхоличный Орхан Памук
листает за ночью ночь,
плетёт свою сеть, как паук для мух,
а я вылетаю прочь.

Удастся ли выключить свет и спать,
заботу согнав со лба?
Да это не важно. Здесь можно писать
любые другие слова.


* * *

Сидеть ли в сквере над мелкой речкою
или на площади перед мечетью —
на самом деле нам делать нечего,
только упорствовать в своём бесчестье.

И — как продолжил Валерий Терапевт, —
лежим на травке или в постели —
у нас, похоже, альтернативы нет —
только оплакивать своё безделье.

Валера знает: смеётся, крадучись:
куда ни плюнешь — повсюду густо.
Но вот, однако, у нас нет радости —
только оплёвывать своё искусство.


* * *

При некотором напряжении взгляда
мы можем заметить двусмысленность слайда,
кочующего из журнала в журнал. —

Фотограф охотника вооружал
улыбкой растерянно-безоружной,
чтоб выглядел интеллигентной старушкой,
заглядывающей случайно в чулан.

Пылинки вспорхнули навстречу лучам,
проникшим внезапно в бездвижное время.
Старушка заметила банку варенья,
которую спрятала здесь, как пчела,

полвека назад — а быть может, вчера
иль даже сегодня? И это так странно —
теперь, в запылённом окошечке слайда,
оканчивать жизнь там же, где начала.


* * *

В полном вперёде пурга деревенская.
Стонет в природе игра интересная. —
Вспышками контратак
шахматной стаею носятся искорки,
пересекаются с иксами игреки
в месиве координат.

Был ты гроссмейстер, а стал деревенщиной.
Был математик, невесте обещанный. —
Та до сих пор тебя ждёт.
В поле, окутана свадебным трауром,
над замерзающим заживо трактором
саван механику шьёт.

Слышишь ли, мёртвый, её причитания?
В речитативе о новопреставленном
перечисленье заслуг:
как потрудился в селе Пятиягодном,
как обработал поля культиватором,
как изнемог и заснул.

В сон игровой окунаешься засветло.
Пешечной тканью ристалище застлано. —
Над одеялом живым
тучами носятся хитрые искорки.
Белыми вихрями кружатся призраки
комбинаторных машин.


* * *

Два дивана под окном
очень изумились,
когда мы ни на одном
спать не завалились.

Как хотели мы уснуть
пусто и блаженно,
в сновиденья ускользнуть,
растворясь волшебно.

Мы могли забыться сном,
но брели кругами:
два дивана под окном
чем-то нас пугали.

То казалось — в них клопы
толпами гнездятся,
или в спины нам болты
подлые вонзятся,

или призраки волной
пробегут по нервам
и потопит с головой
чья-то кровь и сперма...

Так мы мечемся, мычим
в темноте распухшей
и мучительно торчим
в тесноте растущей.

И друг к другу повернув,
как радары, спины,
мутную ловя волну,
до утра не спим мы.

И бессонница тупым
зудом бьёт, как током, —
вдруг бессмысленно пустым
и безумным вздрогом.


* * *

Идиоты-кросавчеги
предо мной берут четырёх тузов.
А тем временем наш ковчег
движется не быстрее двух узлов.

Адидасы да найки
надо мною полемику вьют свою.
В перекрученной майке,
подтянув колени к лицу, я сплю.

Торможение взрыва
без усилий продляю, легко сопя.
Ни обиды, ни вызова —
как лежу, так и лягу опосля.

Поскидавши матанки,
бесполезные тайны во сне я зрю.
В перекрученной матке,
подтянув колени к лицу, расту.


* * *

Битвы, которые я называю главными,
выиграны не нами, а гневными ангелами.
Битвы, которые кажутся второстепенными,
медленно, век за веком ведутся растениями.

Можно о битвах как таковых не задумываться
и не смотреть, куда бранные позовут места,
вместо имён лексиконом вполне очерченные. —
Кроме стереотипов, там видеть нечего.


* * *

К внезапному слову готовясь,
прожил, ничего не узнав.
Расплывчаты смыслы пословиц,
покуда они на устах.
А ныне уста онемели,
и смыслы конкретно растут:
подходишь к своей колыбели —
а в ней безмятежный абсурд.


* * *

Вот отважный Персей. Он, восстав поутру,
препоясавшись, прётся в портал точка ру,
он выходит на форум и головы ру-
бит гадюковолосым медузам.
Это подвиг. Но ясно, что умным князьям
в бизнес капает каждый народный изъян.
Вот парадный подъезд. По торжественным дням
одержимый холопским недугом.

Ну а если не праздник, а серый денёк,
на портале он видит амбарный замок
и скулит, как потерянный Богом щенок,
под дождём несомненно осенним. —
Где хозяин, который командам учил
и врагов ему на растерзанье вручил
и сардельку добра перед носом крутил
и нарёк его храбрым Персеем?


* * *

Надвинулась туча, громами стуча.
Под ней потемнела речушка Уча.
Пророчного неба мы чище:
мы движемся к тёще в Мытищи.

Давненько погода не видела нас. —
Сама себе в верности лживо клялась,
сама себе пела и льстила,
потом, проклиная, грозила.

На кладбище осень под каждым кустом.
Приблизимся — всхлипнем, вспомянем — уснём.
Наедут сварливые зимы —
приветки придумаем им мы.

В последнем костре догорая почти,
мокнёмся мы в светлые струи Учи.
Травы-воды ниже мы, тише —
подселимся к тёще в Мытищи.


* * *

Торнадо в средней полосе бывает редко. —
Настолько редко, что не вспомнят старики.
Однако есть одна народная примета,
всем календарным наблюденьям вопреки:
         «Если на Алипия липа зацветёт,
           значит, на Сысоя крышу снесёт».

Алипий был прославленный иконописец.
На липовой доске ковчежец вырезал.
Молитвенные светы православных истин
располагал, накладывая на левкас.
        Та́к он квази-хаос всего мирозданья
        духом и умом превозмогал неустанно.

В Суханихе на Клязьме эпицентр торнадо
пронёсся вдруг и сотню сосен завалил.
Беспечных отдыхающих пансионата
застал врасплох и покалечил семерых.
         Женщина с девочкой спрятались в автомобиле.
         Автомобиль расплющило — они погибли.

Исследованья Лоренца и Мандельброта
столь поразительны, что трудно их постичь.
Однако есть одна простая поговорка,
спокон веков бытующая на Руси:
        «Бабочке довольно крылышком взмахнуть —
          а уж ангелы готовы бурю раздуть!»

И всё же огнедышащих страстей пустыню
Сысой не уставал смирения росой
кропить — и, разгоняя демонов унынья,
по раскалённому песку ходил босой.
       Сам того не ведая — легчайшим усильем —
       девочку умершую вдруг воскресил он.


* * *

Чем чаще празднует лицей
свою святую годовщину,
тем вспоминаю всё острей
его тупую дедовщину.

Я жалуюсь и слёзы лью
над изуродованным детством.
И изуродованным текстом
кляну, оправдываюсь, лгу.


* * *

Дядя Пев возгорелся от Феба, прикинь,
но был кем-то задвинут в детдом.
Он, однако, успел стать другим, — а каким,
не поймёшь, напрягаясь с трудом.
 
В городской пустоте завихренья ума,
вышибает слезу Сукачов.
Для кого ты прожил эту жизнь задарма? —
чувачок, чувачок, чувачок...


* * *

Я надуваю щёки, как паруса.
Рыскаю в анфиладах, гася гостей.
Обозреваю сообщество за полчаса. —
В нём никаких особо нет новостей.

Вяло плодится гуманитарный микроб.
Да, это так. Но чуток ночной дозор:
выстроилось белое войско цветов,
кротко обороняет ночной газон.

Кто бы решился против него шагнуть? —
Тысячи пристальных светится завеса глаз.
Хоть ты кричи, рычи, плюй — наизусть
вежливо возвращается каждый пас.

Мне даже скучно. Тягостен новый день.
Светят цветы. Сообщество — ни гу-гу.
Тыркаюсь перстнем в порталы — там нет идей,
а я всё рыскаю, тычу, спать не могу.


* * *

Сюда будем думать, сюда исцелять,
сюда, невзирая, твердить. —
Толпой входят малые в дверь сентября,
им льстят и мерцают пути.

Учитель кивает приветливо в такт,
а сам про себя весь угрюм.
Не верит, не знает банальных он тайн,
он тайным унынием юн.

Он нежным движением тайно томим,
тоска в нём, тоска — и восторг.
Не верит, не знает таинственный ритм,
куда, истекая, истёк.

В слепых окулярах блеснула слеза,
в букетах шумит суета.
Толпе непонятно в дверях сентября —
куда нам? — Сюда вам, сюда... —

Он нежным движением тайно томим.
Куда, истекая, истёк? —
Не верит, не знает таинственный ритм,
куда он, не глядя, ведёт.

Пришли шаловливые, скачет судьба
невинным огнём по глазам.
Учитель указкой три разных «сюда»
рассеянно им показал.


* * *

«Спектр фью, спектр фью» — учит студент назубок.
Метод файв, метод плюс — всё к прославленью Фурье.
Это спой литию́ сырных февральских суббот,
поминающих нас март соберёт на бугре.

Понимающих вас — мало, ты им объясни.
Зона Сим, зона Зо — ломятся доски от яств.
Свёкор-Во, свёкор-На крышки гробов поднесли.
Сотню ла отняла тёща нарочно для вас.

Заиграй, заиграй, — в дудки вели и в блины.
Форте хрип, форте хлюп — каждый умеет педаль.
На одном колесе клапаны всякой длины:
крест аллюр, старт шоссе, старый седой рейн-металл.

Понимающих вас — мало, ты им объясни.
Фильтр Ви, фильтр Зво — горбятся плошки от яств.
Деверь Ну, деверь На горки блинов принесли.
Ектенью дьякона́ спели нарочно для вас.

Запирай, запирай, — учит уставный февраль,
ветер стигм, ветер язв, март объеденья сирот,
из которых один редко умеет педаль,
лектор брынз, вектор схизм их на бугре соберёт.


БАЛЛАДА О ЛЕТАЮЩИХ ТАРЕЛКАХ

                               Меж стыков стальных
                               он видит двоих,
                               один
                               из них
                               бежит.

                                       «Тихая сторожка»

Старый симпатичный диспетчер,
тайный, может быть, оккультист.
В сыростью сочащийся вечер
высунулся он покурить.

Он обозревает привычным
оком параллакс-окоём.
Быльника полынным прибытием
переполнен плац-космодром.

Длинные туманы повеяли
вдаль, за магистральный арык,
и Венера в низком афелии,
в сумраке мерцая, горит...

Закурил старик «беломорчика»,
оглядел по новой — и вдруг
видит два светящихся облачка, —
быстр и угловат их маршрут:

то одно замрёт и повиснет,
то другое чиркнет огнём —
как шкалою, выстолбит искрами
чёрный параллакс-окоём...

«Что за притча? — мыслит диспетчер. —
Эвона выходит кудыть! —
Стало, я всю жизнь сплю, беспечен,
а ей-ба с другими блудить?

Люди-то шептали и раньше,
да я верить им не хотел.
А теперь и весь стыд попрамши,
прямо внаглую адюльтер!

Быльником она, вишь, взмахнула! —
кавалерам шлёт аромат! —
«Мой-то, мол, кемарит покуда,
да и вовсе стал староват». —

А они и рады — примчались!
Ёбари нейтронной пизды! —
Миллиарды лет им мечталось
с сукой этой лечь под кусты!

Ну, естественно! ну, понятно! —
Здесь-то интеллект и талант!
Здесь всё интересно, галантно —
не в галактиках секс-абстракт!...

Ну и кто я есть? Жалкий дурень!
Ты навесила мне рога.
Благороден пусть и культурен —
жить-то мне теперь стыдоба!..» —

Так вскипел старик жгучим ядом,
вынес дробовик из жилья
и одним вечерним зарядом
всю природу начал с нуля.


  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  

Продавцы Воздуха

Москва

Фаланстер
Малый Гнездниковский пер., д.12/27

Порядок слов
Тверская ул., д.23, в фойе Электротеатра «Станиславский»

Санкт-Петербург

Порядок слов
набережная реки Фонтанки, д.15

Свои книги
1-я линия В.О., д.42

Борей
Литейный пр., д.58

Россия

www.vavilon.ru/order

Заграница

www.esterum.com

interbok.se

Контактная информация

E-mail: info@vavilon.ru




Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service