Алексей Колчев

что я видел в нижнем

два инвалида у ларька
один в параличе
трясётся телом а рука
сжимая пиво - до глотка
вихляется в плече

подпёртый палочкой другой
не шевелит ногой
на майке выведено love
и голос шепеляв

и оба молоды и речь
ведут свою о том
что надобно себя беречь
для будущих чудесных встреч
стоят одни вдвоём

и одноногий инвалид
другому говорит:
а если будешь пить бухать
не будут девушки ебать

* * *

человек превращается в птицу
покидает стульчак и кровать
он потом улетит заграницу
чтобы там на краю зимовать

где помимо слепящего света
ничего больше нет впереди
и растёт в благодарность за это
хриплый клёкот из узкой груди

* * *

красивый старик человецкий
сын юриста
попрошайничает
около рынка

будний день
подают мало

гораздо выгоднее
быть калекой
или собирать на храм
чем по вечерам
наслаждаться библиотекой

с никому не нужными классиками
марксизма
романтизма
реализма

и примкнувшими к ним
прогрессивными зарубежными авторами

* * *

                        свиридову

выходит пригов в зимний двор
там воробей клюёт рябину
и тут такая жажда твор
ить и еть толкает в спину

и сам он как бы воробей
да в общем и рябина тоже
собой подобен хоть убей
простому русскому серёже

который как бы сын полка
а между тем - дитя народа
без языка без языка
на что ему тогда свобода

и нечто страшное кричит

* * *

родина смородина рябина
может быть в черёмухе овраг
тяга к соловьям неистребима
если мир описывать вот так

родина болотина канава
за забором брошенный завод
или так: отечество держава
лес сосновый ноздреватый лёд

право слава всякая отрава
(право слово всякая оправа)
всё сгодится всё сойдёт

* * *

небо было безоблачное
жизнь сволочная
устройство безоболочное
небо было как галька речная
безоблачное?
тело непрочное
как стекло

растеклось
нечто кисломолочное

* * *

и бабр и хлебников и все
кто бабр и хлебников другие
и по-другому говорят

и выглядят гляди: в росе
четыре грации нагие
над хвойной просекой парят

меняют скромный свой наряд
се ностальгия? литургия?

спотыкающийся вальс

этот мальчик с отвисшей губой
эта девочка в рыжих косичках
это крутится шар голубой
за тобой над тобой под тобой
и гадают на спичках

так о чём я? глубин и пустот
невозможных длиннот и соседей
опускаются словно кусто
в океан никогда и никто
тонут в сонной беседе

так о чём я? кружат упыри
над бессмыслицей точного знака
раздватри раздватри раздватри
обернись и назад посмотри
солнце слово собака

Сергей Свиридов

страшное

сын потолка и окон друг
накуй ему проблемы пола
язык безглаз безног безрук
и глух как тетерев на соло

а между тем он всё и вся
но не со всеми где-то рядом
свободы глиняный костяк
намазан мёдом или ядом

для мух и слов для слов и мух
вот так и нарастает тело
облепит тополиный пух
и встрепенётся в ком-то тема

сер. век

вы видали вы видали
как мы тихо увядали
как для вас мы умирали
вы поверили? мы врали

Псков. Летний сад

пушкин пушкин где же кружка
где же прочие дары
стружка девичья игрушка
и над головой шары
грецкие не все упали
что-то там ещё висит
ах сергеич ёлы-палы
не о чем просить

пролетают самолёты
в них кого-нибудь куда
десантура за работой
страшного суда

Евгений Калакин

* * *

Мне не надо
лишнего —
отдохни, Всевышний!
наберу я денег
        ровно
                на
                пустяк:
и куплю я
        тросточку!
        красную!
        из вишни!
или — груши обивать
или — просто так.

Времена года

Летом взял
        соседку Лику
в дальний лес
        по ежевику...
возвращались
        к осени...
переписывались
                    зиму.
А к весне
        забросили.

* * *

Медсестричка,
        хлебнувшая
                спиртика,
тихо плачет:
        ей хочется
                флиртика.

А в палате
        одни паралитики.
Все чего-то
        о внешней политике.

* * *

Снова крутится
                    рулетка.
У рулетки — 
              малолетка.
Слышит Голос:
        не хитри.
Снова будет
33.

Верю

Верю —
      в голубую каёмку
                        на блюде.
Верю —
      что каждый сон —
                        вещий.
Верю —  что где-то
                  красивые люди
трогают
        красивые
                вещи.
Верю —
      они говорят
                  негромко,
больше —  молчат
                и глядят
                        в небо.
Хоть бы
во сне
      постоять в сторонке.
Я рядом с такими
ни разу
не был.

Михаил Лёнюшкин

* * *

пробоина?
нуте-с
вот
она —
несколько ниже
Vaterлинии
аще убо
сотвори плод
всуе помянуть
матери имя
Господи Боже!
больно!
ну больно же!
за что Ты
меня так
типа
эдипа
мучаешь?

г о л о с   с   н е б а:

Потому что —

* * *

бескрылые синицы
склюют меня как хлеб
и пятаки ресницам
закроют виды неб
чтоб не смотреть не слышать
на аньгелов возни
мне тело тяжко дышит
завёрнут в простыню

* * *

последний шанс последнее танго́
в париже астрахани мухосрани
душа летит в неведомые страны
как мотылёк беззвучно и легко
наощупь ощущая свет за тьму
яд за амброзию и боль за наслажденье

душа кружит на месте бледной тенью
не понимая что к чему

ГЛАВНОЕ —

иметь наглость:
— думать что это стихи
— видеть что это стихи
— верить что это стихи

и
никогда
не писать
стихов

Юлия Грекова

* * *

столько воды
страшно
стану тяжёлой

чистое
мама
стелила
море

белое

столько
времени

пусть бы всегда
носила
пела
и пела

стёкла

или как штрихуются трапеции
рис. 2

или как из стебля сломленного по инерции —
в
вся.

нужный угол. и остановись
срез

дороги. без. движения. воды
как (?)
чувств без

* * *

и отовсюду гнали
и тело пре

да тело
в
пар
чу

драгоценные

шёлковые
тяжёлые
шаги
слова́

не говори ничего
иди

не ори!..

не плачь

* * *

рот стынет в остывающей воде
последнее
что помнит непрозрачная вода
прозрачное
по розовой спускается руке
и ждёт на ней
последнее желание вода
прозрачная
бутылочка и говорит и рот
читает что
что для интимного ухода
и уход

Ольга Мельник

(дом-2)

а как надумаешь исповедоваться в таком
горлом пойдут стихи тугим кровяным комком
мором и гладом мёдом и молоком
артериальной коли рубить с плеча так
знала же наперёд что не на парад
ни «караул» не выдавить ни «ура»
стой на ветру на бурой траве двора
дурою без берета и без перчаток

а ведь жила бы будто всегда права
с голою жопой гуляла по дому два
трыном трава садовая голова
всем расскажу что мы делали прошлым летом
вот и держи на замке от себя самой
вот и дрожи на ветру лопнувшею струной
ад твой не декоративный не прикладной

доктор я не хочу говорить об этом

(гадина)

спеши зашивайся покуда не на параде
спиши на тридцатник на смог на такое вот дядя лето
смотришься в зеркало га-а-дина говоришь
ну какая ж гадина
подразумевая тем самым наличие силы воли и признаков интеллекта

ничего говоришь не из такой выбирались криницы не из такой выходили комы
у кого ещё порох в пороховницах а у меня в каждой лапке по калашу
в сумке ядрёна бомба
в белый свет как в копеечку не отыграться хоть оторваться ещё по ком бы
ибо в горле гарь под ногами выжжена я земля
гля до дуры дошло в какую сторону эта фигня стреляет

ну и что ты опять завела и что ты опять заладила
интеграция опыта корни квадратного многочлена будут потом
подходишь к зеркалу улыбаешься га-а-дина говоришь
ну какая ж всё-таки
га
ди
на

а не уёбище беспонтовое с простреленным животом

Елена Горшкова

* * *

я почти уверена, кто-то вчера болел.
я почти уверена, С. искал корвалол.
судя по следам на кафеле, Н. рвало.
впрочем, возможно, это был Л.

я ожидала такого, когда собирала кружок.
проходили по конкурсу. не допускался, кто жёг
руки и бритвой. они справлялись и так.
из коллекции трав, грибов, разных веществ
каждому по боли его выдано. стол был яств.
бо́льшая часть гостей предпочла старый рецепт:
палёная гадость и/или выдержанный коньяк.

я ожидала такого действия. клин
вышибают клином. диспансер или притон
для поражённых. «ибо, как героин,
крепка, и стрелы её», — рассказывал Соломон.

* * *

назови меня государь говорит пушистый зверь
ложится на коврик у ног
вырастает в половину стены
если он съест половину меня
я увижу себя с его стороны

запираю дверь на задвижку и крючок
вглядываюсь в узкий зрачок
дальше молчок

скоро выйдет из моря зверь состоящий из цифр
скоро выйдет другой состоящий из ничего
но половина меня уже внутри того
са́мого самого́

* * *

от месяца осталась третья треть
Веро́ника решает умереть

по радио пророчат чёрный снег
выходишь ночью выпала зола
сладчайшая из анимешных нек
Вероника сегодня умерла

ты видишь двор в натоптанных кругах
бомжиха ходит противосолонь
стоит с деревья ростом чёрный конь
на длинных тонких столбиках-ногах

на перекрёстке продают кагор
Вероника Вероника Веро
когда согреешь горечью нутро
плесни его немного под забор

краснее кровяных живучих тел
течёт вино спеши не оплошай
Вероника жива и хороша
стоит и ждёт тебя как ты хотел

* * *

я всегда уносила секретные документы
память о тебе застилающую memento
mori тончайший запах дури
недоступный точнейшей аппаратуре

в мыслях: карамель и корица всё повторится
но лицо непроницаемого арийца
и смотрю на тебя будто сквозь лобовое
стекло не выдавая: живые двое

Штирлиц отвертится что приносил апельсины
я выхожу из окна в бесконечный синий
воздух откуда здания с номерами
надвигаются как воюющие страны

дед Пахом и трактор в ночном

по цветам раскрывающимся как воро́нки
в неположенное ночное время дед Пахом возвращается с гулянки
в соседней деревне живут по старинке забрасывают донки
когда ловится большая и маленькая устраивают пьянки

за краем поля не утихает ночная птица
или не птица то плачет дитём то кычет
трактор не заводится мотор не фурычит
жена будет ругаться если вовремя не возвратиться

женщина платок наизнанку заплаты на подоле
навстречу идёт убивается Господи какое горе
Господи какое горе что мы существуем
любим плачем мухлюем прячемся умираем
не понимаем почему не заводится мотор
оглядываемся и видим цветочный ковёр
превратился в сомкнувшийся бор

Александр Пылькин

* * *

На малом огороде всей земли
Есть сад такой. В саду поют мужчины.
И песни катятся сквозь них рекой
Весёлые и древние
Такие, что для смерти нет причины.
Когда воздушную границу сада
Пересекает стриж, он вылетает в ад,
И, у дитя на хватких крючьях взгляда
Затрепетав, бросается назад,
Почти как человек крича: «Не надо!»

* * *

Друг, изнутри
Твой купол, как небесный свод,
Рассыпан волосами звёзд наружу.
Но ежели ты умер вдруг и вот
Себя коленом лысым обнаружил,
Когда очнулся, то не притворяйся пьян:
Во мраке ночи твой баркас качнулся,
И под тобой — безбрежный океан.

* * *

Чтобы понять — есть ли в тебе глубина,
Ты возьми слово «родина», «справедливость»,
«Честность» или ещё «человек»,
Вылущи из него смысловое зерно
И проглоти, не волнуйся:
Если бессрочным паденьем
Оно в глубине не исчезнет,
То вместе с прожитой жизнью
В конце концов выйдет.

* * *

Плакальщицы говорят,
Степень скорби зависит
От размеров сердечной дыры.
Если только сердце при этом —
Не одна сплошная дыра.
Лишь зверёк пустоты
Глядит тогда из норы,
Потому что тогда у него здесь нора.
Будут думать: зверька как бы выгнать отсюда.
Тут-то и начнёт Вера, подхватит Надежда,
Потом вступит Люда.

* * *

Если однажды, взявши в руки ложку,
Начнёшь из плошки в чрево суп носить,
О друг, будь осторожен — черпай понемножку,
Чтоб вместе с супом ложку вдруг не заглотить:
Гляди, как, спинкой выгнувшись железной,
Лежит она, извергнутая Бездной.

* * *

Всякий раз, вернувшись домой,
Слышишь ли, как в ключа повороте
Рушатся зёрна дверные, однажды
Из этой смолотой пыли
Чая испечь хлеб возвращения?

* * *

Когда срастаются кости, чешется в стыках.
Ибо когда срастаются кости, в стыках
Знаки каких переломов судьбы исчезают?
Так по шрамам мы вспоминаем
Жизнь, не умея вспомнить никак,
Пока с сигаретой в зубах каменеет в аллее
На лавке некрашеной
Памяти нашей недвижный костяк.

* * *

Мир столь хитёр в своём покое,
Что здесь бывает и такое.
Фарфоровой своей работой
Ещё пузатый чайник тёпел,
Но носик у него уже отколот.
Ведь тростниковым лесом флейт без со́пел
Молчит тревожно — смысла целой нотой
Уже накормлен — твой священный голод.