Вячеслав Раков

* * *

100 грамм  —
маленькое самоходное орудие ближнего боя
с лёгким приветом вместо смазки.
Перед употреблением подержать на свету,
лучше — кухонном,
увидеть на секунду вспыхнувшее
крошечными золотыми буковками
словечко «ха-ра-шо!» —
и, слегка откинув голову назад,
расстрелять себя в упор.

* * *

От тишины остались голоса
Два-три колоска
Идут качаются голосуют
Но никто не останавливается
Потому что плохо слышно
А громче они не хотят

* * *

Косить под японцев
Суженным зрением
всасывать мелкие предметы
а после
выплёвывать косточки

* * *

Взглянул за окно: бело.
Думал, первый снег,
А это манна небесная.

* * *

Проходите, граждане,
Не останавливайтесь на мне.

Георгий Звездин

* * *

Великого дня цветения забытых могил
сделай меня достойным
Пластикового стакана
наполненного послеполуденным дождём
не проноси мимо

— Я отправляюсь в путешествие!
Глядя на барак —
памятник деревянного зодчества
зародыш "Готопредестинации"
в ещё хаотичном такелаже
верёвок и простынь
Глядя на...
в синих прожилках икры
ярославен и глебовен
уже матросов
вперёдсмотрящих с мокрых
в рваном рубероиде забрал

Я буду путешествовать
покуда не услышу
откуда-то снаружи:
— Эй! Где живёт Ёж?

Великих скорбных дней
народа моего
сделай меня достойным
Горьких человеческих сокровищ
дай мне в наследство
Пластикового стакана
с послеполуденным дождём
не проноси мимо

* * *

Не разбираюсь в винах
но предпочитаю твоё
выдержанное в бутыльчатых икрах
разглядывать на свет
в дымчатый капрон...

Сегодня пьян с утра
потому что давно хотелось
и ты оставив меня побрела
дюнами в ванную комнату ты...

А в небе мерцали знаки
железнодорожного зодиака
и среди прочих созвездие
вымерших селений
Кизеловского бассейна...

Дарья Тамирова

* * *

У меня зазвонил телефон.
Кто говорит? — он.
Что говорит? — убил человека.
Сам, говорит, не справлюсь, позвонить, кроме тебя, некому.

Я обливаюсь холодным потом, давлюсь кашей рисовою.
Горе моё, говорю, диктуй адрес, записываю.

* * *

Радует, собственно, только одно: у него впереди бессилье и "Простатин",
А у меня — Василий
И Константин.

* * *

Человек в водолазном костюме чего ты пристал ко мне
Каждый день приходишь — неужели не видно — я вовсе не твой улов
Я утонул давно я тридцать лет пролежал на дне
И подниматься сейчас наверх я попросту не готов

Добрый вечер подводные жители с вами снова DJ SADKO
Отвали я сейчас подотчётен одному морскому царю
Ну чего ты крутишься возле путаясь в водорослях распугивая мальков

Двигай отсюда ластами говорю

Иван Козлов

* * *

"Опять ходишь, как лесной партизан?" — укорял Андрея отец,
Усаживая его на табуретку, накидывая на плечи полотенце
И включая старую электробритву. Раз в пару месяцев
Он старательно брил мальчику шею, потому что Андрей сам ещё не умел,
А по завершении процедуры иногда пересказывал семейную легенду.
Она гласила, что прадедушка Андрея был разведчиком
В самом тылу врага. "В самом-самом?" — спрашивал мальчик,
И отец кивал ему: "Да, в самом-самом". Кругом были одни немцы.
Прадедушка тоже делал вид, что он немец, но за всеми подглядывал,
А потом приезжал к товарищу Сталину
И подробно рассказывал, что видел у врага.
Тут отец всегда улыбался, а Андрей видел это и тоже улыбался,
Хотя легенда имела серьёзное и трагическое продолжение.
Однажды, говорил отец, прадедушка приехал от товарища Сталина,
Прямо в самый главный немецкий штаб. А в самом главном штабе
Враги и говорят ему — чего ж у тебя, брат, шея небрита?
Настоящий немец всегда следит за собой и вовремя бреет шею!
Ты, брат, не иначе как сталинский шпион!
Тут враги схватили прадедушку и расстреляли его.
Когда Андрей был совсем маленьким, он плакал и злился на немцев,
На что отец снова улыбался, гладил его по голове и говорил,
Что следить за собой очень важно для любого мужчины,
А не только для разведчика в тылу врага.
И что мужчины не плачут.
Андрей переставал плакать, и они вместе шли в близлежащее кафе,
Покупать мороженое.
Отец Андрея был идеально выбрит, когда лежал в гробу.
Мама не могла сдержаться, впадала в истерику и кричала, видя,
Как при жизни клочья его волос оставались на расчёске
И на пожелтевшей больничной наволочке.
Врачи солгали, что это стандартная процедура.
Отца так и похоронили — стриженным под ноль,
С надетой на гладкую шею верёвочкой,
На которой покоился дешёвый бесплатный крестик.
Этим же вечером за Андреем явились немцы.
Он возвращался с поминок из близлежащего кафе —
Чуть раньше всех, оставшихся пить водку и доедать кутью.
Патруль из трёх человек и овчарки
Начал за ним погоню, когда он, израненный, перелезал
Через увитое колючей проволокой ограждение.
"Bewege sich nicht, das unrasierte Schwein!" — кричали немцы.
Овчарка лаяла, а где-то позади гудела сирена.
Видимо, его отсутствие наконец заметили и подняли тревогу.
В сырой февральской темноте Андрей прикидывал на бегу,
Где могут находиться позиции наших, далеко ли до них
И есть ли хоть какие-то шансы спастись.
Крики затихли, но следом за ними раздалась автоматная очередь.
Нужно бежать, нельзя им попадаться, нужно бежать.
Bewege sich nicht, das unrasierte Schwein!
Раздалась вторая автоматная очередь
Андрей почувствовал острую боль между лопаток
Упал в снег и, не дождавшись приближения патруля, забылся.

* * *

Сильнее всего хочется быть пачкой сигарет "Прима",
Забытой рабочим на дальней полочке над верстаком.
Наверное, пару раз в день люди будут проходить мимо,
Но ты всё равно им не нужен, ни с кем из них не знаком.

Это само по себе неплохо, но всё-таки лучше стараться
Постепенно исчезнуть совсем в ожерельях паучьих тенёт.
Лучшая вещь,
             которую можно сказать
                                   про какое-либо пространство:
"Здесь уже никогда ничего, слава Богу, не произойдёт".

Алексей Евстратов

* * *

Человек — животное, и он
хочет быть животным, потому
что это естественно, и вот
очень много хочется ему.

А когда рождается внутри,
и потом божественно растёт,
плачет человек и говорит:
— Нет, не надо, это не моё...

* * *

Жизнь, лишённая романтики.
Тусклая печаль.
Не плывёт Кон-Тики, Рики
Тики Тави смотрит вдаль...

Всё прошло, и кобры брезгуют
тобой, маленький мангуст.
Пей. Так лучше, чем на трезвую.
Воды плещут. Берег пуст.

Антон Бахарев

Джон

Repeat altogether, говорила нам "англичанка", —
И в городе Ландоне Джоны шли на работу,
Тридцать прекрасных Джонов, по идеальной улице,
Раз от раза стать выправляя, чеканя шаг.

Иностранный я сдал на пять. Потом вырос,
Побыл как есть, а теперь по чуть-чуть уменьшаюсь.
Как там живёт мой Джон в Великобритании —
В сером пальто, с чёрным портфелем в руке?

Штык четырёхгранный

В низком подполье, под толстыми досками
Тёсаными, ноги меняли русской
Печке. Отец повёл фонарём — соска!
— Моя! — смеётся, — отёр, тычет в ус,
Светит, глаза блестят, очки; полста
Считай не виделись, — кричит
Мне, — ты представляешь?! из детства
Моего привет! Философия! Притча!..
И дальше роем. Протаскиваю лёжа
Раствор. Ворочаем чурку морёную.
Печь нависает. Чёрный и жёлтый
Борются в тесноте. Брёвна
Подвенечные сплющены, рыхлые;
Плесень висит в воздухе, вдыхается —
И обратно. — Мало ты вырыл
Тут, ещё копни. — Хватит. Стой!
Стукнуло... Ну-ка. Что это?
...Прыгнули в день, очистили от чёрной
Земли тугой, смотрим — штык!
Штык четырёхгранный!

Иван Колпаков

Гимнопедия

(Прошлое — черепаха. Будущее — Ахиллес.)
Медсестра готовит иглу для игры в плазмаферез.
Всасывать кровь через трубочку,
поправляя юбочку,
весёлую я для тебя приготовила процедурочку?

Я совершенно один иду сквозь кромешный лес.

Ангелов нет земных, ангелов нет небесных,
и ныне, и присно, и во веки веков аминь.
Темнота — это сила плотно сомкнувшихся спин,
там и я позади них стою совершенно один
посреди огромного кромешного леса.

Кони бледные,
всадники без царя в голове,
неуловимые мстители,
маклеры теневые,
как страшно смотреть
на ваши куриные выи;
заклинаю себя, шепчу самому себе:
«Не остаться в этой траве,
не остаться в этой траве».

(Вспомнилось отчего-то: апрель, свинцовая Кама,
ровно месяц прошёл с тех пор, как закончились гимнопедии,
без которых жить было очень странно,
но надо.
Я редко вставал с дивана.
Перечитывал пустяковое. Всякие древнегреческие трагедии
в лихих переложениях.
А в груди уже чудилось жжение,
нарыв пневмонии зрел.)

Церемония подходит к концу. Я совершенно цел.
За окном прояснело. Лес
стоит как ни в чём не бывало.
А в слюде слепого окна,
как комар в янтарной стекловате,
замуровано моё отражение.
Я удивлённо сел
на край своей кровати.

1956

Чей это безобразный ребёнок на площади верещит?
Спелые яблоки метко попадают в корзину.
Володенька, давай назовём нашу дочку Зиной.
Будущее прощает прошлое. Господь, наверное, тоже простит.
Град обречённый Молотов. Год эдак пятьдесят шестой.
Самый важный, наверное, год — из тех, что я совершенно не помню.
Страшно, когда мимо поезд идёт пустой.
Грохочет,
грохочет,
грохочет,
грохочет
всей кое-как в него погруженной пустотой.
Чей это безобразный ребёнок, погруженный пустотой?
Володенька, яблоки метко попадают в будущее.
Град обречённый прощает прошлое, мимо идёт Молотов пустой.
Год самый важный из тех, что грохочет, грохочет, грохочет.
Давай назовём нашу дочку Зиной.
Господь, наверное, тоже пустой.
Володенька, яблоки метко попадают в тот год,
Который я совершенно не помню.

Андрей Пермяков

Сказка

Взяли снегурочку из детского дома.
Как пришла весна, прятали под солому.

Ну, жили они в таком небогатом доме -
сами, опять же, спали на серой соломе.

Пришли из конторы специальные люди,
взяли старика за седые муди
(вариант: старуху за висячие груди).

Сказали: опекаете ребёнка
хуже, чем другие содержат свинью.
Сняли всё на цветную плёнку,
передали снегурку в порядочную семью.

Там девочке заводных лягушат купили,
катали на полноприводном автомобиле,
вообще, как родную любили,
к хорошим врачам водили, в угол не ставили.
В самом хорошем хосписе таять оставили.

* * *

В городе как-нибудь выживешь:
Обидят - на площадь выбежишь.
Чего-то погромче крикнешь,
К кому посильней прилипнешь.

А у нас в лесу только спать,
Только зайцев по кругу гнать.
Только кашку жевать пустую.
Ну, пойдёшь, так я тебя расколдую.

* * *

Оборотная сторона городка,
развёрнутого к невеликой реке.
Тёплая, маленькая рука
в тёплой, казалось, большой руке.

«Представляешь, классный журнал украли».
Ещё какая-то ерунда.
В марте на Среднем Урале
воздух почти вода.
Закатывается по спирали
правильная звезда.

Тем, что потом случилось,
Тем, чего не случилось,
И тем, что оказалось неважно
Ты за этот март расплатилась,
А мне вот всё ещё страшно.