* * *

Павел только развёл руками, то есть вилкою и ножом. Это не уровень дискуссии, честное слово. Мы не лукавим, не пустословим, не лжём. А просто молчать и действовать — на это мы пока не готовы.
Даже Олег, когда брал Царьград, согласись, не наш брат, человек что надо, может, и был бы рад просто дойти до врат, а потом войти и снести половину Царьграда, — так нет, говорил: иду, мол, на вы, просто чтобы что-то сказать, потому что ну как иначе. Использовать нижнюю часть головы только чтобы жевать — не того масштаба задача. А уж если Господь дал нам речевой аппарат, наше дело — держать его в боевом режиме, вот погляди, я знал прекрасных ребят, мы с ними в каком-то смысле отчасти служили, — так они могли сорок часов подряд молоть языком, как если б он был на пружине.
А ты говоришь, слова, — и Даша улыбнулась едва заметно.
А ещё — уж если подойти к предмету предметно, есть такой аспект — слова на границе дел. Например, слово «Огонь!» в правильной ситуации. Бывает слово, как провод от мины: ненароком задел — и, что называется, поздняк метаться.
Ты прямо Маяковский эпохи фастфуда, сказала Даша и улыбнулась немного сильней. А Павел подумал — какое-то чудо, что здесь мы встретились с ней. А тем временем его речевой аппарат уже молол слова в однородную массу. Есть такое понятие — невозврат, так они его миновали тому назад немногим более часу.
И Павел слушал себя как бы со стороны, как лепет листвы, гул прибоя, дробь городского дождя. Слова ударялись в четыре стены, вплетались в узор на обоях, летели — и падали, падали, падали, в сознание не приходя.

* * *

Вот он — худой, молодой, такой, как мы его помним, только седой. Бежит по той стороне, недоступный мне, быстро и радостно, как добрая весть по великой стране.
Что — кричать ему, как в детском саду, махать руками, скакать у всех на виду, тем более, он спешит, да и я куда-то иду...
Жив — спасибо на том, что ж, бей копытом, виляй хвостом, увидимся с тобой как-нибудь потом.
Дай посчитать — получается раз в восемнадцать лет. Будут до неба дома, висячие поезда и прочий фантастический бред. Там и встретятся два деда́, почему бы нет.
Вспомнят города, ушедшие на дно других городов, как светила звезда на будь готов и всегда готов, и всё это ушло навсегда, и слава Богу, аминь, на веки веков.
А то, что с этим ушла молодость и все такие дела, просто так совпало, так карта легла.
Странно, когда времена умирают быстрее людей. Страны и имена — где вы теперь? боюсь, нигде. А мы — вот тебе на, капля кофе на седой бороде...

* * *

Человек готов любить человека, дай ему только повод, якорёк. Щурясь от колючего встречного снега, человек шаг за шагом бредёт в ларёк. Для себя бы не вышел. В ожидании гостя человек набивает пакет. Снег стирая с лица перчаточной горстью, шагает обратно.
Свет.
Свет негромкий в окне сквозь красную штору. Под ногами — снег. Под снегом — лёд. Человек балансирует, ищет опору. Не найдёт — всё равно дойдёт. Снег стряхнёт перед собственной дверью, замок откроет нужным ключом. Каждый день ему воздаётся — по вере, по заслугам и так, нипочём.
Гость звонит — через десять минут прибудет. Вода превращается в кипяток. За окном там и сям проявляются люди, не иссякает поток. Что ещё? Приготовить тапки заранее. Нарезать сыр, бастурму. Это прямо какая-то мания — скучно радоваться одному.
Человек ждёт человека в прихожей, предвидит: чёрную шляпу, клетчатый шарф, остатки снега, тающие на роже, очки, держащиеся на ушах. Человек приближается, минуя сугробы, только снег скрипит из-под ног. Человек застывает у двери, чтобы среагировать на... звонок.