* * *

Гиваргизов с женой преодолевают перевал,
Оказываются в долине, где ещё никто никогда не бывал,
По крайней мере, из пришлых. Негде стать на постой,
Окна в сельпо заколочены досками, косым крестом,
Старухи прячутся по домам. Запирают дверь.
Никто не хочет продать путешественникам хлеб, овечий сыр,
К вечеру пастухи возвращаются с гор,
Окружают, трогают вещи, заводят вежливый разговор,
Говорят, какая красивая палатка, коврик какой, ай!
Слушай, продай палатку, коврик тоже продай,
Отдай, подари,
Всё равно ведь не доживёшь до зари,
Говорят, видишь вон того с ружьём?
Это мой кум, ночью найдём, отберём, убьём,
Гиваргизов с женой уходят, ночуют в холмах,
Видят, как мимо всадники скачут впотьмах,
Но их не находят...
Впереди перевал Ухтыж, позади перевал Ызгрыз,
В бледном утреннем небе ястреба крест повис,
Рассвет скользит, разглаживая фиолетовый шёлк долин,
По правую руку — Тибет, по левую — Северный океан,
Воздух не населён.
Нет никого в воде и пуста земля,
Древних богов здесь больше не кормят, не веселят,
Древние боги спрятались в толще скал,
Ибо нет никого, кто бы их ласкал.
Но иногда, ни с того ни с сего, Гиваргизов с женой
Чувствуют — кто-то стоит у них за спиной,
В совершенно пустых местах.
Когда человеческий род покинет эти края,
Кто придёт им на смену? Разумные муравьи,
Крысы с ловкими пальцами? Думающие сурки?
Их мелкие боги, тотемные предки, мудрые старики...
Кто-то невидимый наблюдает из-под руки,
Как Гиваргизов с женой ставят палатку у тёмной реки,
Разводят костёр, раскладывают спальники, рюкзаки.
Солнце в зените. Пятна белого света
В тёмно-синее небо отбрасывают ледники.

* * *

Обёрточной мятой бумагой лежал
под крылом самолёта Урал.

И страшный Чапаев на бледном коне
скакал в проблесковом огне.
Он выжил и выплыл, и, вечно живой,
летит по равнине, поросшей травой,
потом по пустыне пустой...
Где столбиком рыжим стоит тарбаган,
где глухо молитвенный бьёт барабан,
где вместо креста субурган.
Он звал, окликая подземную тьму,
и вышли к нему.
Над их головами сияют огни.
«Ты будешь Майтрейя», — сказали они
и выдали красный халат,
и конь отряхнулся, крылат.
И в небо под красной звездой
взлетает Чапаев седой.
Он белый Майтрейя грядущих веков,
он нового мира Гэсэр.
Он землю по имени СССР
спасёт от железных оков.
Он скачет, преследуя самолёт,
и грозную песню поёт.
«Мой верный товарищ, ступай-ка сюды,
отведаем вместе кровавой еды,
пусть верные слышат слова
и Питер сырой и Москва.
Я белое войско гоню пред собой,
а красное войско летит за спиной,
и вечно от кали до юга
они окликают друг друга».
Слипается с облаком взмыленный конь,
сверкает в глазах проблесковый огонь.

* * *

Вот ещё один ковчег причаливает к горе Арарат,
но те, кого не берут на борт,
давно выращивают подводный сад,  строят подводный дом,
они никогда не показываются из глубин,
у них на всех один телевизор — и тот «Рубин»,
и то, что рассказывают Дугин или Гордон,
они понимают с трудом.

Но водяные девочки шёпотом друг дружке рассказывают, что там
на корабле, весь в белом, стоит капитан,
и видит на много саженей вглубь, и знает названья рыб,
и нет никого на свете его сильней,
и он когда-нибудь спустится прямо к ней,
и возьмёт её за руку, и они понесутся ввысь,
меж звезд морских и огней.
И станет вода молоко и мёд,
и над головой распахнётся небесный свод,
и все спасутся, кто ещё не успел спастись.

И водяные девочки, запрокинув голову, смотрят туда,
где скользят по морской поверхности чудовищные суда,
чёрные авианосцы, плавучие города,
водяные девочки перепончатыми лапками машут им вслед,
их прозрачные жабры омывает светящаяся вода.

* * *

Иногда кажется, что над головой очень быстро проходит облако света,
так, что вдруг становится видно во все стороны света,
словно бы всё заливает проницающее излучение, так что почва
делается прозрачной,
и вся земляная толща
тоже делается прозрачной:
чернозёмные её покровы,
трудолюбивые её микробы,
ископаемые её фибулы и монеты —
всё такое чёткое, осязаемое и в то же время как бы не совсем реальное,
не предметы, а, скорее, идеи предметов,
пересечение сияющих плоскостей,
трава, пульсирующая мириадами растительных клеток,
жемчужные створки сердцевидок и сердцеедок,
наконечники стрел, парча погребальных лодок,
столько самоцветных камней, друз горного хрусталя,
светящихся дивных кладов,
невероятных находок,
так что не сразу различает глаз
вереницы тихих, почти незаметных теней,
строящихся, дышащих в затылок друг другу,
бесконечные, за горизонтом исчезающие шеренги...
это в срочном порядке
перебрасывают в лагеря для военнопленных
тех, кто
не слушался маму,
не мыл перед едой руки,
не уступал старшим место в троллейбусе и метро,
не читал протоколы съезда,
не помнил наизусть имена и фамилии членов политбюро,
не аплодировал стоя,
не говорил правду в лицо сильным мира сего,
не удержал оборону,
не отваживался,
не прелюбодействовал,
не убивал...