Воздух, 2010, №1

Глубоко вдохнуть
Автор номера

Отзывы

  

Анастасия Афанасьева
Олег Юрьев пишет такие стихи, которые проявляют. Поэзия Олега Юрьева - поэзия выявления. То есть я о чём: если у жизни в каждой капле (неточная цитата) - раздвижная сердцевина, то Юрьев с помощью собственного зрения сможет разглядеть это (выявить), а с помощью слов - описать (проявить). Пусть филологи называют это метафорическим письмом - мне видится в этом не метафора, нет, не точное владение художественными средствами для передачи чего-то и чего-то, а работа с какими-то глубинными слоями реальности, где всё - на самом деле.
В подобных случаях любая так называемая метафора означает ровно то, о чём говорит, а не что-то другое: просто феномены выхватываются словом и выносятся на поверхность - туда, где мы можем их воспринять.
Работа с этими «невидимыми штуками» обязывает к особенной точности и аккуратности средств - в стихах Юрьева это есть: практически филигранность. «Такая речь подобна междометью» (ещё одна цитата): это не развёрнутая речь ещё, но и не тишина уже - что-то между, на грани.
Странно, но Юрьев для меня - очень телесный поэт. Тело его погружено в мир полностью, взаимодействует с тем, что его окружает, всей своей поверхностью - и не только поверхностью. Поэтому в стихах Юрьева сердце падает в воду, день стоит каменоломней, холмы встают на полукруглые колена, и всё это - имеет к нему непосредственное физическое отношение: тело отвечает всему, что есть, по-разному, но отвечает непременно.
Что же это за тип взаимодействия с реальностью? Юрьев в одном из своих стихотворений прямо отвечает на этот вопрос: «Поэт есть зеркальце у рта больного мира». 
Мир дышит на Олега Юрьева. Олег Юрьев принимает его дыхание. Зеркальце запотевает.

Мария Галина
Олег Юрьев - один из самых «странных» современных поэтов, его не слишком часто упоминают во всяческих «репрезентативных» списках, но тексты его заполняют поэтическое пространство, как воздух. Не будь прозрачной, неуловимой лирики Олега Юрьева, некуда было бы подвешивать облака и ставить деревья.
Юрьев - поэт распахнутых пространств и странных, грозных пейзажей, где происходят события настолько неохватные глазу, что мы их почти не замечаем (не из-за малости, а из-за огромности, из-за величины масштаба - бывает и такое).

Аркадий Штыпель
Искусство поэзии знает в конечном счёте всего лишь две стратегии (разумеется, почти никогда не существующих в чистом виде) - работа с речевой наличностью и работа с возможностями языка. Каскады морфем Олега Юрьева, его изощрённые лексические, ритмические и рифменные ходы равно заслуживают как читательского восхищения, так и стиховедческого исследования.

Татьяна Нешумова
Почему-то, когда я читаю Олега Юрьева, у меня никогда не получается разбежаться, скользнуть по стихотворению. Что-то всё время цепляет и заставляет читать медленно и пристально, пробовать на вкус каждое слово, смаковать его. То любимые его «Щ»-«Ж»-«Ч»-«Ш»; то возвращённое слову первородное значение («по щиколку грязь щекотлива»); то прихотливые перебои ритма; то выпрыгнувшее из «ласточки» и превратившее её в «ластоньку» «ч», разгуливающее по стихотворению в немыслимом сочетании «чьё чем», или - там же - соседство почти близнецовых форм («круженье кружение»); а то и просто отважная точность сравнения («как слизни, лежат ещё сгустки дождя / на крыжовнике возле обрыва»)... Юрьеву дана счастливая возможность испытывать язык на прочность - «за защёлкой, за щёлкой» - а он, язык, оказывается ручным, дрессированным и слушает самые причудливые команды.
Совершенно романтические отношения возникли у меня с одним его стихотворением. Когда я была маленькой, кто-то рассказал мне, что маленькие беленькие облачка, проплывающие по луночкам ногтей, означают «подарочки», мы их так и называли в детстве «подарочки», - и потом это знание выветрилось, забылось, оказавшись во взрослой жизни «лишним», осело на какую-то уже совершенно не проницаемую глубину памяти. И вот я читаю:
 
Озеро в потёртых штопках,
Небо в тощих синяках... -
Стало всё как было, чтоб как
    раньше всё было - или никак.

Вспомнить вдруг о том диктанте -
Как подарок на ногте́,
Хоть мы все уже не там, где
    раньше все были - или нигде.

Сначала моя бедная, перегруженная ненужными знаниями память (правду сказать, виноваты, конечно, ещё и слова о «том диктанте») выдаёт в связи с прочитанным странный образ немецкого профессора Гейма, преподававшего в Московском университете в начале XIX века. Он знал кучу языков и выучил их так много, потому что каждое утро записывал на ногтях по новому слову, и за день, посматривая на пальцы, пока читал лекции, запоминал очередную десяточку. Но при чём тут Гейм?
И вот - не сразу - как будто оттаяло: проступило детское воспоминание о «подарочке на ногте». Оказывается, ещё Владимиром Ивановичем Далем отмеченное народное поверье: «На ногтях обновы показались (беляки, означающие, по суеверию, подарки)».
Что же произошло? Каким-то образом оказалось, что стихотворение-припоминание и мне подарило припоминание, и меня поместило туда, «где раньше все были».

Фаина Гримберг
Когда-то о классике было сказано: «...петербуржец и крымец...» О поэте Олеге Юрьеве вполне возможно сказать: «... петербуржец и германец...». Поэт тесно связан с некой прочной, основополагающей, что называется, и - ещё раз: что называется! - западноевропейской - традицией - а теперь скажем попросту - традицией стихописания!
В стихотворениях Юрьева окликают друг друга из поэтической дали не кто-нибудь, а Блок, Мандельштам, Гейне; и слышится грустное ауканье Леонида Аронзона.
Олег Юрьев не боится быть  - и ещё раз: что называется! - традиционалистом! Он смело орнаментирует свои стихотворные миниатюры оттенками гейневcкой грусти и решительно вздыбливает волнами блоковской петербургской патетичности.

Геннадий Каневский
Олег Александрович Юрьев (а мне всегда его хочется называть по имени-отчеству, хотя франкфуртскому жителю такое вроде бы и не к лицу, да и разница в возрасте у нас невелика) для меня - автор особый. Это дальний секретный ящик в старинном резном комоде. Романтик сказал бы - там локон любимой или заветное письмо. Я скажу - там заначка на чёрный день. Или - на очень светлый. Резной комод вспомнился не случайно: стихи Юрьева, на мой взгляд, на нынешнем поэтическом фоне отличаются тем же, чем на блошином рынке отличается от серийного винтажного барахла случайный резной деревянный ларец с секретом или кусок кружева: это авторская, ручная работа, она существует в единственном экземпляре и тиражированию не подлежит. В случае Юрьева широко декларируемая многими литературными персонажами в свой адрес или в адрес коллег по цеху уникальность - неподдельна: пожалуй, никто в современной русской поэзии не творит такую магию на уровне не то что слова и звука, а, если можно так выразиться, предзвука. Для себя я выделяю те стихи О.А., в которых он, начав с незаметной детали пейзажа, разворачивает картину вширь и одновременно - вглубь, к метафизике. И, конечно, знаменитые хоры со строфой, антистрофой и эподом, в каждом из которых взгляд читающего смещается как бы незаметно, на градус, а выясняется - кардинально и невозвратно. Генезис Юрьева как поэта, на мой взгляд, несводим к одной лишь школе ленинградской неподцензурной поэзии (хотя формально это так) - для меня он перекликается с теми формально акмеистическими авторами, которые на деле выбрали индивидуальный путь (Нарбут, Зенкевич). Хотя подозреваю, что сам Олег Александрович вряд ли согласится с этой трактовкой. Резюмируя: Юрьев - поэт благодатно-сложный. Многих это раздражает, для настоящих ценителей поэзии это - награда.
И ещё - вот о чём. Многие годы литературная институция, руководимая Юрьевым и именуемая «Новой камерой хранения» (а с недавних пор - «Альманахом Н.К.Х.»), служит для меня (и для многих других, я уверен) верным ориентиром в современной поэзии. А споры о литературе, порой - жёсткие, которые он инициирует в своём блоге, - чем-то вроде афинской школы.
Спасибо ему и за это.





Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service